Лев Толстой - Интервью и беседы с Львом Толстым

• Название: Интервью и беседы с Львом Толстым
• Автор: Лев Толстой
• Жанр: Русская классическая проза

---

Комментарии

А. Хирьяков. Последняя встреча с Л. Н. Толстым. - Время, 1910, 1 ноября, No 77. О А. Хирьякове - см. коммент. к интервью 1908 г. А. М. Хирьяков приезжал в Ясную Поляну из Телятинок 26 и 27 сентября 1910 г.

1* Сергей Дмитриевич Николаев. 2* Н. А. Крылов, отец академика А. Н. Крылова. О Толстом Н. Крылов упомянул в своей статье "Очерки из далекого прошлого" (Вестник Европы, 1900, No 5, с. 145).

"Русское слово". С. Л. В Ясной Поляне

Один из друзей Л. Н. Толстого, только что вернувшийся из Ясной Поляны, рассказывает, что Л. Н. уже совершает прогулки пешком и снова охвачен жаждою работы. Но разрушительные следы налетевшего недуга все же чувствуются (*1*). Л. Н. очень ослабел и имел вид человека, перенесшего изнурительную болезнь. Лицо его бледно, походка медленна, голос тихий, с перерывами. Но тем сильнее впечатление чего-то, как бы светящегося в нем теплым, немерцающим светом. Необыкновенной мягкостью и душевностью веет от тихой, замедленной речи. Л. Н. скажет несколько слов и остановится. А иногда еще и повторит фразу. И эти паузы и повторения не ослабляют внимания, а сосредоточивают его, сообщая беседе какую-то непередаваемую интимность. Преданнейший друг Льва Николаевича доктор Душан Петрович объясняет случившееся со Л. Н. рядом сложных причин на почве желудочного отравления. Почти всю ночь на 4-е октября Л. Н. не приходил в себя, страдая такими судорогами, что гр. Софья Андреевна горестно обхватывала руками ноги мужа и с трудом удерживала их. И какие подробности были при этом! Не приходя в себя и, видимо, страшно ослабевший телесно, Л. Н. продолжал, однако, свою земную роль и слабыми движениями пальцев выводил на одеяле буквы, повторяя "душа", "разумность", "государственность" и т. п. Болезнь захватила его в разгаре работы над статьей славянским социалистам (*2*). Впрочем, произносимые Л. Н. слова могли относиться и к только что законченной им философской работе в виде письма к брату Н. Я. Грота (*3*), задумавшему создать гротовский сборник. Статья Л. Н. о Гроте написана с пленительной дружественностью к умершему философу и трактует о тех духовных мостах и оврагах, которые существовали между ними...

* * *

5-го октября за обедом и затем за вечерним чаем Л. Н. хотя и медленно и ослабевшим голосом, но принимал уже горячее участие в общей беседе, или, правильнее, был центром и светом этой беседы о современных событиях, о писательстве, о поэзии. Говорили о смерти Муромцева (*4*). Л. Н. интересовался, как и при каких условиях скончался Муромцев. Особенный интерес выказал Л. Н. к характеристике личности Муромцева. Один из присутствующих сказал, что Муромцев всегда казался как бы изваянным из белого мрамора. Л. Н. задумался, взвешивая что-то в уме, и сосредоточенно произнес: - Основа жизни - правдивость. А если есть правдивость, то и все есть. От беседы о Муромцеве перешли к писательству. Л. Н., подавляя страдальческие нотки в голосе, рассказывает, как ежедневно его осаждают начинающие писатели и писательницы различными статьями, повестями и стихами. - Особенно много стихов! - говорит безнадежно Л. Н. - И все почему-то стали писать стихами. И дамы, и мастеровые, и даже крестьяне! Почему стихи? Прежде этого не было. И откуда взялось это?.. И, продолжая говорить тихим, потускневшим голосом, Л. Н. дает ряд летучих мыслей и ярких определений истинной поэзии и чем должны быть стихи. Стихи только тогда стихи, когда их нельзя передать в прозе, не исказив их красоты и выразительности. А когда человек думает и чувствует прозою, а пишет стихами, то это совсем плохо. - Вот Тютчев, - говорил Л. Н., как бы загораясь. - Я знал его лично. Старенький, маленький. Говорил гораздо лучше по-французски, чем по-русски. А какие писал стихи! Как хорошо у него стихотворение "Silentium". Как это?

Молчи, скрывайся и таи

И чувства, и мечты свои...

Л. Н. останавливается и старается припомнить дальнейшие строфы. Старшая дочь Л. Н. Т. Л. Сухотина подсказывает:

Пускай в душевной глубине

И всходят, и зайдут оне.

И совместно со Л. Н. прочитывает "Silentium". Особенное, впечатление производит на одного из присутствующих строка:

Мысль изреченная есть ложь.

Л. Н. сочувственно кивает головой и говорит: - Не только это, а все прекрасно в этом стихотворении. Только у одного Пушкина и встречается нечто подобное. И начинается как бы пушкинский вечер в Ясной Поляне. Читают на память "Мицкевича" (*5*), "Поэту", "Брожу ли я вдоль улиц шумных", "Когда для смертного умолкнет шумный день" и другие стихотворения. Читают с паузами. Один забывает какое-нибудь слово, другой подсказывает и продолжает стихотворение. Л. Н. делает сочувственные реплики. Особенно нравится ему "Когда для смертного умолкнет шумный день". Последнюю строчку в этом замечательном стихотворении Л. Н. даже передал по-своему и вместо: "Но строк печальных не смываю" - заменил: "Но строк позорных не смываю"... Было уже поздно. Вдруг опять телеграмма срочная и с нарочным из Тулы. Татьяна Львовна распечатывает телеграмму. Одна петербургская газета убедительно просит сообщить о состоянии здоровья Л. Н. Надо ответить и отослать с ожидающим нарочным. Графиня Софья Андреевна садится в уголке к столу и спрашивает, что написать. - Напиши, что умер и похоронили, - говорит с улыбкой Л. Н. - Но непременно нужна и подпись: "Лев Толстой", - слышится голос. Все смеются. И Л. Н. веселее всех. Секретарь Льва Николаевича В. Булгаков рассказывает об аналогичном эпизоде из жизни Марка Твена, когда он писал в газетах, что слухи о его смерти в значительной степени преувеличены. Л. Н. заразительно смеется. Заходит речь о Марке Твене, потом о других писателях. 12-й час ночи. Л. Н. поднимается и приветливо со всеми, а с дочерьми с шутливой нежностью, прощается и медленной походкой уходит к себе. В длинном халате его фигура кажется выше и тоньше. Он закрывает за собою дверь в гостиную и в кабинет, куда еле доносятся звуки из столовой. Но остальным не хочется расходиться. В столовой так тепло и уютно, и все обвеяно присутствием Л. Н. Кому-то приходит в голову завести граммофон с веселыми песнями. Один из присутствующих с тревогой спрашивает: - А это не обеспокоит Льва Николаевича? Графиня Софья Андреевна успокаивает: - Нет, нет! Левочка любит это. Но надо поставить что-нибудь по его вкусу. Ставят пластинку со штраусовским вальсом. Раздаются радостно звенящие звуки вальса. В кабинете слышится стук. Отворяется дверь в столовую, на пороге показывается Л. Н. - Как это удивительно! Как прекрасно! - говорит он, прислушиваясь к вальсу. А приезжий гость не может оторвать глаз от белой фигуры в дверях и думает: "А ты сам еще удивительнее, еще прекраснее!.."

Комментарии

С. Л. В Ясной Поляне. - Русское слово, 1910, 9(22) октября, No 232. Автор статьи неизвестен. По-видимому, корреспонденция составлена со слов П. А. Сергеенко, приехавшего в Ясную Поляну вечером 4 октября и пробывшего там 5 октября (см.: Булгаков В. Л. Н. Толстой в последний год его жизни, с. 408-410).

1* 3-4 октября Толстой тяжело болел. 2* Статья "О социализме" (т. 38). 3* "Воспоминания об Н. Я. Гроте" (т. 38). 4* Сергей Андреевич Муромцев (1850-1910), юрист, профессор Московского университета, председатель I Государственной думы. 5* Имеется в виду стихотворение "Он между нами жил..." (1834).

"Голос Москвы". Т. Таманская. На пути в Козельск

28 октября мне нужно было ехать из Белева в Козельск. В Белеве в зале 1-го класса я неожиданно увидела Толстого. Он сидел с своим спутником за большим столом и завтракал. После второго звонка Л. Н. зашел в наш вагон - единственный пассажирский вагон товарно-пассажирского поезда. Пассажиров много. Все больше крестьяне. В вагоне очень тесно, душно, пахло тулупами и махоркой. Л. Н. поместился недалеко от меня и занял длинную лавку. Напротив сидели какой-то мужичок и женщина, и здесь же поместился спутник Л. Н. Одет был Л. Н. в черную суконную поддевку. В вагоне он разделся и остался в черной рубашке, доходящей почти до колен, и в высоких сапогах. На голову вместо круглой суконной шляпы надел черную шелковую ермолку. Затем Толстой завел разговор с крестьянином и очень интересовался его жизнью. Спрашивал, где работал, куда едет, сколько душ в семье, какой надел, кто помещик, бывают ли ссоры с помещиком? На последний вопрос крестьянин ответил, что ссоры случаются и дело доходило даже до губернатора, так что были присланы солдаты. В разговор вмешался местный землемер г. В. и начал защищать помещика. Л. Н., с большим вниманием слушавший крестьянина, быстро повернулся к заговорившему и спросил: - Вы знакомы с этим делом? Расскажите, что вы знаете об этом. Л. Н. слушал с большим вниманием. Затем разговор перешел на хуторское хозяйство. Толстой высказался о нем отрицательно и заявил, что он против выделения крестьян из общины. Внимательно слушавший его крестьянин неожиданно спросил: - Куда же это ты, отец, едешь? Л. Н. ответил, что в Оптину пустынь. - Хорошо, отец, хорошо, вот ты там на старости лет и посвятись, чтобы душу свою спасти. Л. Н. полушутя, полусерьезно ответил, что так он и собирается сделать. Разговор коснулся крестьянской нравственности. Г. В. начал доказывать Толстому, что у крестьян нет никаких нравственных устоев. - Вот, - говорил он, - они заботятся о своей душе и советуют даже поступать в монастырь. Г. В. начал доказывать грубость крестьян: - Соберутся они лес резать, не найдут межи и - глядишь - уже поругались и подрались, соберутся траву косить - снова ссора и драка. Л. Н. в тон ему возразил: - Соберутся ученые люди в Государственную Думу, смотришь - уж поссорились и до драки недалеко, а тоже вот и ученые, - и добавил: - Я за то люблю крестьян, что они мало рассуждают. В это время Толстой заметил, что крестьянин дал своему сыну (парню лет 16-ти) курить. Л. Н. сказал ему: - Зачем ты сыну вред делаешь? Я вот теперь чаю не пью, а землянику, и так привык, что не могу без нее обойтись. Очень она вкусная. После этого Л. Н. снова заговорил о крестьянах и сказал, что считает главным их недостатком суеверие и что интеллигентные люди должны им помочь от этого освободиться. Здесь в разговор вмешалась я и сказала, что вот для уничтожения этих недостатков и служат учительницы. Толстой возразил: - Нет, учительница, как получит диплом, сейчас же садится на шею мужику, потому что большинство идет в учительницы не по призванию, а по необходимости. Потом Л. Н. начал говорить о том, что в жизни кроме зла есть и добро, в которое он глубоко верит. Затем разговор перешел на дарвинскую теорию. Л. Н. отрицает ее и говорит, что это "выдумки жиреющих людей". Г. В наоборот, доказывал правильность ее и все живущее сводил к первоначальной клетке. На это Л. Н. спросил его: - Ну, а клетка откуда? - Бог сотворил, - отвечал г. В. Л. Н. сказал ему на это: - Почему же бог, если мог сотворить клеточку, отчего не мог сотворить целого человека? Я лично не верю в бога, который может творить, но я знаю, что бог есть, в этом уверен. - Почему? - Потому что я чувствую и сознаю его присутствие в моей душе. Я спросила Л. Н., что мне делать по окончании гимназии. Толстой ответил, что не советует поступать на курсы: - Там вам будут в голову забивать то, что совсем чуждо вашей душе. Теперь много хороших книг, и каждый, желающий развиться, может из них взять то, что нужно ему. А на курсах вы получите диплом и, как все, кончающие учебные заведения, получив его, сядете на шею мужиков. А если поступите на курсы, то обязательно скажете: "А прав был Лев Николаевич". Потом Л. Н. спросил, есть ли у меня способности к преподаванию и люблю ли я детей. Я ответила утвердительно. Тогда он посоветовал мне поступить сельской учительницей и учить ребятишек. - Чего же придерживаться при школьном обучении? - спросила я. Л. Н. сказал, что ответ на это я найду в книге: "Мысли мудрых людей", а еще лучше в "Евангелии". От школы перешли к науке вообще и ее завоеваниям. - Люди уже летать умеют! - заметила я. - Предоставьте птицам летать, - ответил Толстой, - а людям надо передвигаться по земле. В это время начало темнеть. Поезд приближался к Козельску. Л. Н. заторопился и начал быстро одеваться. Одевшись, он вынул из кармана электрический фонарь и, шутя, осветил им крестьянина. Я при этом не могла удержаться, чтобы не заметить ему: - Вот, Лев Николаевич, наука и пригодилась! - Ну, без этого можно свободно обойтись, - ответил Л. Н., - да это не очень удобно, часто портится, а главное, от этого люди лучше не будут. После этого Л. Н. вышел на площадку. Здесь я попросила его написать мне что-нибудь и подала ему карандаш и лист почтовой бумаги. Но он вынул самопишущее перо и сказал: - Ну, я вам только напишу; "Лев Толстой". В Козельске Л. Н. попросил меня показать ему, где стоят извозчики. - Пишите мне, если встретятся какие вопросы, - сказал Толстой, усаживаясь в экипаже. Толстой простился со мной... навеки.