Андрей Константинов - Юность Барона. Потери

• Название: Юность Барона. Потери
• Автор: Андрей Константинов
• Жанр: Криминальный детектив
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-17-091789-1

Всем, кто смотрел легендарный телесериал «Бандитский Петербург», небезынтересно будет узнать, что один из ключевых персонажей фильма – старый вор в законе по прозвищу Юрка Барон, блестяще сыгранный Кириллом Лавровым, в молодости прошел через невероятнейшие жизненные испытания, которые, в итоге, и предопределили его трагический конец. А начиналось все еще в довоенном Ленинграде, когда подросток Юра был пионером, мальчиком из интеллигентной семьи. И его судьба могла сложиться совсем по-другому, кабы не крестный его матери, некогда персональный шофер самого Ленина, имевший неосторожность написать исключительно крамольную по тем временам рукопись…

Итак: 1962 год. Ленинград. Молодой, удачливый вор, провернув очередную квартирную кражу, едет в столицу, чтобы встретиться с человеком из своего далекого и страшного прошлого…

«Юность Барона. Потери» – первая книга нового цикла Андрея Константинова.

---

– Уфф… Совсем меня загнал. Ажио сердце выпрыгивает.

– Кабы не подгонял, лишний час на станции куковали бы.

– В дремучем лесу на зеленой опушке кукует-кукует, кукует кукушка… – протянула Люба зачин трошинского хита и со словами «Сушняк замучил. Пить хочу – умираю!» достала из сумки предусмотрительно прихваченную на даче початую бутылку «Улыбки».

– Хлебнешь?

– Нет, спасибо.

– Как хочешь. А вот я с удовольствием…. Уффф… Нагрелась, зараза.

– Вот ведь бесстыжая девка, прости господи! – не выдержав, ухнула бабка.

– Вы это про кого, мамаша?

– Про тебя, про кого же еще? Мужик – и тот отказался. А ей хоть бы хны! Хлещет прям из горла, да еще в общественном месте. И куда только милиция смотрит?

– А милиция, мамаша, смотрит туда же, куда и все, – пояснила Люба и провокативно покачала грудью.

– Тьфу, паскудница!

Сплюнув в сердцах, бабка, кряхтя, собрала свои пожитки и перебралась на другую лавку.

– Сиськи по пуду – работать не буду! – понеслось ей вдогонку.

– Перестань, – поморщился Барон. – Чего ты к бабке прицепилась?

– Интересное кино! Это кто к кому прицепился? Ууу… Ненавижу таких вот старух.

– Как гутарят щирые хохлы: «Уси дивчата – голубята, а де ж тади ти чортови бабы беруться?» Вспомнишь эти слова, когда сама такой станешь.

– Я? Старухой? Да никогда! Лучше загодя удавлюсь! – Люба сделала еще пару глотков и убрала бутылку. – Давно хотела спросить, да все случай не подворачивался. Можно?

– Сделай такое одолжение.

– «Барон» – кликуха уважительная. Но как тебя на самом деле, по паспорту кличут?

Барон ответил не сразу:

– Юрием окликали. Еще до паспорта.

– Ю-ююурочка! Надо же, прям как Гагарина! Ой! А ведь точно! Вы и в самом деле похожи.

– И чем же это? – непроизвольно улыбнулся Барон.

– А вот этим самым – улыбаетесь хорошо. По-настоящему. Только Гагарин все время улыбается, а ты почти никогда.

– Это он на фотографиях и в кино улыбается. У него теперь работа такая: лопни, но держи фасон. А небось, когда домой возвращается, давай своих по хате гонять.

– Думаешь?

– Допускаю. Жизнь – слишком грустная штука, чтобы вечно лыбиться и хохотать.

– Это точно, – вздохнула о своем Люба. – Так, значит, ты у нас Юрий? А по отчеству?

– Ко мне можно без отчества.

– Да мне просто интересно.

– Ну, если и в самом деле интересно, Всеволодович.

– Ой! Странное какое имя. Необычное. Я из Всеволодов только Боброва знаю. И еще этого… как его? Который «Оптимистическая трагедия»?

– Вишневский.

– Точно.

– Да ты на самом деле, оказывается, образованная женщина, Люба?

– На том стоим. Хотя другим кормимся.

– Всеволод – имя как раз обыкновенное. Самое что ни на есть славянское.

– А что оно означает?

– Властелин. Как вариант: «владеющий всем».

– Ничего себе! И как?

– Что как?

– Владел твой отец всем?

– Не всем, но многим.

– Например?

– Силой духа. Здравомыслием. Характером. Инженерным делом владел.

– И всё?

На лице Любы читалось разочарование: мнилось ей, что Барон, со своими повадками и манерами, всяко имел происхождение благородное, а аристократические предки его некогда владели обширным угодьями и каменными замками. В конце концов, не на пустом же месте возникло такое погоняло?.

– По мне – совсем немало. Дай Бог всякому такого богатства. По крайней мере я бы точно не отказался.

– Он жив? Твой отец?

– Нет. Умер.

– В войну? Барон нахмурился:

– Незадолго до.

– Ой! Ты извини, если я вдруг что-нибудь не то, дурацкое ляпаю?

– Хорошо. Когда будет дурацкое – извиню.

– О-ох, башка гудит! – Люба схватилась за виски и стала натирать их круговыми движениями пальцев.

– Поспи. Часика полтора еще ехать будем.

– А и то верно! – охотно согласилась она и, не спрашивая разрешения, по-свойски привалилась к Барону, пристроив голову у него на плече.

Отключилась Люба практически мгновенно.

Заснула, сама того не ведая, что своими, на первый взгляд абсолютно невинными, вопросами разбередила Баронову душу по полной.

И вот теперь, рассеянно глядя на пролетающие за окном лесные пейзажи и крохотные полустанки, ему отчетливо, до каждого слова, припомнился последний, по-настоящему взрослый разговор с отцом.

Хотя в тот майский вечер Юрка, разумеется, и помыслить не мог, что эта их беседа по душам – последняя.

Ленинград, май 1941 года

Всеволод стоял у распахнутого на кухне окна, курил и жадно впитывал запахи и настроения первого по-настоящему весеннего дня, что явился в этом году с превеликим опозданием.

Еще вчера в Ленинграде хозяйничали промозглые ветра, с утра так и вовсе валил мокрый снег. Но сегодня долгожданное весеннее солнце до краев, до самых высоких крыш залило воронку двора, по днищу которого тотчас засочились тонкие ручейки – последний снег сдавался на милость победителю.

Казалось бы – вот оно, дожил, дотянул, хвала богам, до весны! Но только наученный горьким опытом последних лет инженер Алексеев не спешил обольщаться – и на природный, и персонально на свой счет. Потому как в нынешней жизни заправляла и беспредельничала такой силы Тьма, против которой не смогло бы устоять даже и небесное светило…

– А мама скоро придет? Это на кухню заглянул Юрка.

В танкистском, разумеется, шлеме: последние полторы недели сын расставался с подарком Гиля разве что во время школьных занятий и сна. Да и то с превеликой неохотой.

– Что?.. А, да. По крайней мере надеюсь. А что такое?

– Надоело с Олькой сидеть. Во двор хочу.

– Что поделать – терпи, брат. Уж такая твоя планида. Погоди, а бабушка нынче где?

– Она с бабой Верой в театр пошла.

– Вот как? Обратно не повезло тебе.

– Пап, а ты чего такой грустный? И сегодня, и вчера, и раньше тоже?

– Неужто заметно?

– Ага. У тебя неприятности на работе?

– Неприятности? Хм… Можно и так сказать.

– А чего случилось?

Всеволод хотел было отмахнуться, уйти от скользкой темы. Но вопрос был поставлен сыном напрямик, а потому требовал предельно искреннего ответа.

– У нас в прошлом месяце, на Сортировке, с горки пустой вагон сорвался и покатился прямиком навстречу электричке. В последний момент каким-то чудом переключилась стрелка, и вагон ударился в стоящую на запасном пути цистерну с бензином.

– Бабахнуло? – ахнул Юрка.

– Нет. Выдержала удар цистерна. Так что – дважды повезло.

– А чего тогда неприятности? Радоваться надо.

– Вот и мы поначалу радовались, – согласился Всеволод. – Но потом проверки, следствие… Стрелочника-то обязательно сыскать должны.

– Какого стрелочника? Дядю Федю?

– Почему дядю?.. Ах, вот ты о чем! Нет, дядя Федя – он на станции Лигово служит. В данном случае «стрелочник» – фигуральное выражение: человек, пускай и случайный, на которого можно все свалить. А в идеале таковых должно быть несколько. Группа. Устойчивая группа с предварительным умыслом.

– С умыслом – это как? – не понял сын. – И как это случайный? Совсем-совсем любой? Даже ты?

– Не волнуйся, все-таки не настолько случайный… Юрий, а тебе в шлеме не жарко весь день ходить?

– Не-а. Пап, я вот раньше хотел, когда вырасту, как ты, на железной дороге работать. Но теперь думаю: может, мне лучше танкистом стать? Как Крючков в «Трактористах»?

– Даже не знаю, что тебе и ответить. Во-первых, к тому времени много воды утечет. А во-вторых… неважно, какую профессию выберешь. Главное – человеком стать.

– Я ведь и так уже человек? Ноги, руки, голова? Всё как у всех.

– Ноги, руки. По твоему определению получается, что, раз я без руки, так теперь уже и не вполне человек? Так, что ли?

– Я не то хотел сказать, – запротестовал Юрка. – Просто…

– В том-то и дело, сын. В этой жизни на самом деле всё очень даже не просто.

– Пап!

– Аюшки?

– Помнишь, когда вы с дедом Гилем, с дядей Володей и еще с Самариным на кухне курили, я за конфетами для девчонок заходил?

– Честно говоря, не помню. Допустим. И что?

– Я слышал, как вы про войну говорили. Что она скоро начнется.

– Хм… Но, согласись, подслушивать чужие взрослые разговоры – это не комильфо?

– Случайно получилось. Честное слово.

– Верю. А к чему ты вспомнил?

– Просто жаль, что не успею. Получается, пока подрасту, она уже кончится, война-то. Обидно.

– Ах, вот ты о чем! Не переживай, Юрка. Уж чего-чего, а эдакого барахла на много поколений вперед хватит.

– Ты так думаешь?

– Убежден, – подтвердил Алексеев-старший. И, помрачнев лицом, добавил: – И это как раз тот редкий случай, когда мне бы очень хотелось оказаться неправым.

– Ага, неправым! Сам-то небось повоевать успел. Еще и добровольцем. А ведь тогда совсем другая война была.

– Почему другая? Все войны одинаковы.

– Та была империалистическая, а значит – несправедливая.