Наталья Болдырева - У обелиска (сборник)

• Название: У обелиска (сборник)
• Автор: Наталья Болдырева
• Издательство: Литагент «1 редакция»0058d61b-69a7-11e4-a35a-002590591ed2
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-699-82619-3

Роковые годы Второй мировой и Великой Отечественной войны – все дальше уходят они от нас, становясь легендой. Как было и как могло бы быть… Комсомолка-ведьма из партизанского отряда ведет лейтенанта-«удачника» на особое задание по берегу Днепра тропами мертвых – на чью сторону встанут древние силы земли? Фронтовая шоферка привозит с войны немецкую девочку-колдунью, надеясь вернуть мирную жизнь, но на плечах девочки – невыносимый груз судеб живых и мертвых. Штурмбаннфюрер СС ищет древние секреты в оккупированной Варшаве, а богатенький студент внезапно обнаруживает себя в небе над Прохоровкой. История и фантастика – рука об руку у обелиска памяти героям Великой войны…

---

– Да что ж ты за бабка такая негодная! – рассердилась Нона. – Ведь знаешь нас с Зойкой с рождения, а все гадости думаешь. Неужто ты всерьез полагаешь, что могла наша Зойка сожительствовать на войне с мужчиной?

– Побольше тебя знаю, – фыркнула Нянька. – Ты войны не видала, а я знаю. Мне в четырнадцатом-то году уже двадцать шесть лет было. Видела, как, бывает, женщины себя среди солдат-то ведут, когда выжить и покушать хочется. Вон сколько она еды натащила. Неужто, думаешь, простой шоферке столько дадут? А где она пропадала все время? Ведь уж год почти как война кончилась… – Нянька прижала к носу кулек с салом, вдохнула чесночный аромат, шмыгнула пару раз, всхлипнула и заревела, вытирая салом щеки: – Дура я старая, про чужой сказ, про гадкий язык печалюсь. Главное, вернулась моя Зойка. Пусть порченая, пусть с дитей юродивой, а главное – тут. И отмоем, и откормим, и замуж отдадим…

Защипало в глазах от жалости и нежности – и к бестолковой старухе, и к вернувшейся сестре. Нона обняла Няньку, приговаривая:

– И верно, дура старая, морщинистая. Не дала Зойке через порог ступить, а уж сватаешь на сторону. Пусть хоть побудет со мной да с тобой.

– Пусть, – всхлипнула Нянька. – А Павел с завода, Марфы Игнатьевны новый жилец, очень хороший мужчина. И, опять же, фронтовик – знает, что почем на войне было, не станет Зойку попрекать.

– Нянь Кать, горбатого могила исправит, а брюзг-ливый и из гроба будет дудеть. – Нона взяла чайник, вышла в коридор, оставив старушку отчитывать за неблагодарность ее пустой стул. У двери в кухню остановилась, не решаясь войти. Слышно было: Зойка рассказывает дочери о том, как они жили до войны, а Оля болтает ногами, задевая ботинками перекладину лавки. Звук такой, словно кто мерно трет шкуркой по дереву.

– Куда ты все смотришь? Нет там никого, – прервала рассказ Зойка. – А если и прошел кто, так тут все свои.

Зашипело. Кипящее белье выдавило через край ведра струйку мыльной воды. Зойка, причитая совсем как Нянька, бросилась к щипцам, Оля не двинулась с места, продолжая шаркать ногами о лавку. Нона завернула за угол и натолкнулась на ее внимательный пронизывающий взгляд.

– Залила все ж таки плиту, – расстроенно призналась Зойка.

– Поставлю на другую, Аля ругаться не станет. Давай я пока с бельем постою, тебе с дороги и вздохнуть, и переодеться надо, наверное. А если…

– Я пока так, – отмахнулась Зойка. – Привыкла за пять лет без малого. А ты, Оля, пойди переоденься. Чемодан я под вешалку поставила.

Девочка, продолжая пристально смотреть на тетку, махнула рукой: мол, и я пока так посижу.

– Умница ты моя, – улыбнулась Зойка. Девочка спрыгнула со скамейки и прижалась к матери.

– Умница Оля. Волшебница-колдунья, – проговорила, улыбаясь, Нона. Радость на лице сестры тотчас померкла, на нем читался невысказанный вопрос: «Откуда?»

– Я уже четыре года работаю в Институте практической магии. Такие глаза, как у твоей Оли… Но вы не бойтесь, мои хорошие, дальше меня не уйдет, а больше здесь никто не признает, если ворожить не станешь прилюдно. Не станешь ведь?

Оля затрясла головой, обещая, что ни за что не станет.

– Тогда и бояться нечего, – улыбнулась Нона. – А если и узнают, так интернат для магов при институте – лучший в стране. Я на работе поговорю, и устроим тебя. Будешь к нам на выходные приходить. Блинов напечем…

– Ей нельзя в интернат. Вернее, без меня нельзя.

Оля обняла мать, испуганно и как-то судорожно прижавшись лицом к ее боку.

Из коридора раздался стук, потом голоса. Тяжелые шаги сперва замерли у порога, а потом на кухню заглянула Алевтина.

– Там какой-то майор Зою Васильевну спрашивает. Зоя, тебя, что ль?

Оля состроила забавную гримаску, а Зойка крикнула:

– Входите, Юрий Саввич! Что вы в сватовство майора играете, за углом стоите? Мы тут белье стираем.

– Значит, без вас достирают, товарищ Волкова.

В дверях появился высокий военный. Мертвые злые глаза и землистый цвет лица плохо вязались с широкой добродушной улыбкой. Прошел, скрипя сапогами, церемонно представился Ноне – «майор Румянов», потрепал по голове Олю, отчего та невольно дернулась. – Вижу, хорошо все у вас, дома рады. Но рассиживаться некогда. Оля, ты как, готова сегодня?

Зойка встала между ним и девочкой, строго напомнила, что они только приехали, с прошлого раза суток не прошло. К удивлению Ноны, майор не рассердился, а, напротив, глянул уже не холодно, а как-то обеспокоенно.

– Период вырос? Хуже? – спросил он вполголоса, бросая многозначительные взгляды на Нону. Одного такого взгляда достаточно было, чтобы выскочить за дверь и задавить в зачатке саму мысль о том, чтобы подслушать, о чем станут говорить. Однако Нона стояла, методично утрамбовывая щипцами в ведро выпирающее белье.

– Это моя сестра. Сотрудник Института практической магии, – сообщила ему Зойка.

– Уровень допуска? – обратился к Ноне майор.

– Третий, – сипло пискнула та, не в силах подавить дрожь в коленях.

– Маловат, но вы ведь не маг? Верно, не маг, – ответил он самому себе. Пристально глядя Ноне в переносицу, сплел пальцы и едва слышно выдохнул через стиснутые зубы. – А охраночки на вас серьезные стоят. Виноградов ставил?

Нона улыбнулась через силу, не зная, плохо или хорошо для капитана Виноградова, что его охранные заклятья считал с нее этот жуткий майор.

– Виноградовские рунки я всегда узнаю. Учились вместе. Умеет он секреты огораживать. Говорите при сестре, Зоя Васильевна. Мои маркировочки не хуже Виноградовских. Скажете лишнего – Нона Васильевна забудет. Так что, не поедет сегодня Оля? Сколько восстанавливалась после прошлого раза?

– Шесть часов, – ответила Зойка и торопливо добавила: – Знаю, что норма, но еще ведь переезд, дорога. Место для нее новое.

Девочка подошла к матери и потянула за рукав гимнастерки.

– Уверена? – в один голос спросили Зойка и майор.

Девочка кивнула так, что из жиденькой белой косички с приплетом выбилась прядка и упала ей на лоб. Зоя тотчас заправила ее, погладила дочку по голове.

– Ну-ка, Ольга Ивановна, давай магометрию проведем, токи твои пощупаем. Я знаю, что ты у нас боец ответственный, но гробить себя мы с Зоей Васильевной тебе не дадим.

Румянов повернул Олю спиной к себе, провел ладонями вдоль позвоночника, долго крутил руками над головой девочки, бормоча заклятья, но ни знаков, ни слов Нона разобрать не смогла – через защитное заклинание все виделось как в тумане, и взгляд сам уплывал, переходя на что-то другое: залитую мыльной водой плиту, скамейку, где только что сидела Оля, щель между половицами, в которой застряла чья-то шпилька.

– Да вроде ничего, Зоя Васильевна. В норме Оля. Небольшая поправка на эмоции, но все положительные, приняли вас, я вижу, хорошо. – Майор подмигнул Ноне, и словно сами загорелись в мозгу слова: «И впредь, надеюсь, все мирно будет». – Едем? Медкарты в машине.

Оля легко пошла следом за военмагом, сохраняя ровно такую дистанцию, чтобы казаться послушной и одновременно не коснуться его руки в дверях. Зойка быстрым тяжелым шагом приблизилась к застывшей Ноне и шепнула:

– Ничего страшного. Оля раненых лечит. За это и паек, и все. Не будет от того ни тебе, ни нянь Кате плохого.

– А вам? – не удержалась от вопроса Нона.

– Пейте чай без нас, не ждите, – словно не услышав ее, продолжила Зойка. – Час-полтора – и будем дома, помогу ужин готовить.

– Тебе обязательно с ними?

За спиной снова зашипело. Переваливаясь через край, кипящее белье лило воду на плиту.

– С ней – обязательно. Мы «Материнским словом» связаны, – бросила Зойка. В одно движение оказалась у плиты, толкнула белье щипцами обратно в бак и вышла.

Дверь хлопнула раньше, чем Нона пришла в себя. Она подхватила бак и поволокла в ванную. Вывалила белье в таз, обжегши до красноты руку, закусила губу, чтобы не заплакать.

– А Зойка где? – сердито спросила Нянька, стоя на пороге ванной.

– По делам поехали. – Нона спрятала руку в карман. – Сказали, часа на полтора. И мне, Нянь, надо до работы. Забыла кое-какие расчеты отдать. Обернусь мигом, не успеешь чашку допить. Алевтину пригласи, угости из Зойкиного мешка.

Нянька развернулась и потопала по коридору в комнату, бурча: «Вот еще, буду я по чужим мешкам шарить. Не приехавши, рубашки не переменив, – по делам. Какие-такие дела у них?»

А Нона вынула из ящика стола бумаги, над которыми работала перед возвращением сестры, положила в портфель, переоделась и вышла. Но свернула не к ближайшему входу в метро, а в другую сторону.

В иной ситуации она не решилась бы на такой шаг – потревожить кого-то из коллег в воскресенье. Тем более если коллега – маг. Но до этого дня она была уверена, что «Материнское слово» существует лишь в сказках и не налагает на приемного родителя никаких обязательств. Увы, ответить на вопросы, роящиеся в ее голове, мог только волшебник. Причем теоретик с хорошим образованием. Поэтому Нона и отправилась прямиком к Крапкину. Хороших теоретиков Нона знала по работе достаточно – многие маги института просили ее помощи в расчетах, но большей частью это были люди семейные, и тревожить их в редкий выходной ей было совестно. А Леонид Яковлевич Крапкин, насколько она знала, жил один и совсем близко от Волковых. Помимо чудовищно сложных задач по результатам экспериментов с новым защитно-локализующим заклинанием против «Серой слизи», которым он занимался уже около двух лет, Леонид Яковлевич иногда приносил в матотдел какие-нибудь приятные мелочи – то букетик первоцветов, то горсть леденцов, которые по одному подкладывал математикам под бумаги, чтобы заметили после его ухода. Если же дары припрятать было никак нельзя, Леонид Яковлевич ужасающе смущался. Пару раз девушки из отдела обнаруживали, что из памяти пропали две-три минуты, а на столе – мокрые потеки от тряпки и ландыши или фиалки в вазочке, с которой чудесным образом исчезла старая трещина.