Валерий Вьюгин - Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

• Название: Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде
• Автор: Валерий Вьюгин
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: История
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-4448-0182-6

Сборник исследований, подготовленных на архивных материалах, посвящен описанию истории ряда институций культуры Ленинграда и прежде всего ее завершения в эпоху, традиционно именуемую «великим переломом» от нэпа к сталинизму (конец 1920-х — первая половина 1930-х годов). Это Институт истории искусств (Зубовский), кооперативное издательство «Время», секция переводчиков при Ленинградском отделении Союза писателей, а также журнал «Литературная учеба». Эволюция и конец институций культуры представлены как судьбы отдельных лиц, поколений, социальных групп, как эволюция их речи. Исследовательская оптика, объединяющая представленные в сборнике статьи, настроена на микромасштаб, интерес к фигурам второго и третьего плана, к риторике и прагматике архивных документов, в том числе официальных, к подробной, вплоть до подневной, реконструкции событий.

---

Говорить об идейном содержании романа не приходится. Никакими так называемыми «проблемами» Зудерман не задается, сознательно ограничивая себя только чисто сюжетными и бытоописательными задачами. Тон повествования объективный, подернутый налетом благодушного, никого не бичующего юмора. <…> Рассуждений нет вовсе, описания коротки и выразительны, диалоги легки и полны неожиданных реплик, <…> действие развивается живо, не предугадывается вперед и чем ближе к концу, тем напряженнее захватывает внимание. Словом элементы настоящей литературности и яркой занимательности несомненно на лицо. <…> Будь это роман рядового писателя, цензура может быть стала бы против него возражать, ссылаясь на его легковесность. Однако же литературность его, бесспорно высокая, в соединении с именем Зудермана устранит вероятно подобные возражения. Печать едва ли похвалит роман; как не хвалила она пока и Беделя[639]. Зато несомненно довольны останутся читатели, в особенности же читатели Контрагентства и в частности даже и те, кому так не по душе пришлась Уэдсли[640].

Внутр. рец. от 10 декабря 1928 г.[641]

Издательство рассматривало также старый роман братьев Жерома и Жана Таро «Братья-враги» (Tharaud Jérôme et Jean «Les Frères ennemis», 1906), авторов, знакомых «Времени» по переведенному в 1924 году новому тогда роману «В будущем году в Иерусалиме!» («L’an prochain à Jérusalem», 1924). Г. П. Блок в подробном отзыве, при всей его вдумчивой тщательности, также рассматривает литературное качество книги прежде всего с точки зрения советских условий — цензурных (религиозная тема) и читательских (наличие любовной истории) требований:

Начнем с недостатков. Против этого романа могут быть выдвинуты только два возражения: 1) основа его религиозная, 2) нет любовной истории. Эти возражения едва ли серьезны. <…> Братья Таро и тут, как и в другой известной нам книге, умеют соблюдать величайшую объективность, сдобренную едва уловимой скептической иронией. Они почти с исчерпывающей полнотой приводят все, что ставилось в вину средневековому католицизму, и не скупятся в этом отношении на чрезвычайно яркие иллюстрации. Так же точно не щадят они и основоположников протестантизма. Трудно предсказывать, но есть основания полагать, что книгу признают здесь даже полезной. <…> Думается, что величайшим достоинством романа является его форма. Он написан в форме мемуаров современника, в форме наивной средневековой критики, предельно сжатой, безупречно простой и совершенно очаровательной по тихому своему изяществу. Было бы глубочайшей ошибкой считать, что роман недоступен широкому читателю: можно с уверенностью сказать, что он увлечет даже ребенка, а вместе с тем удовлетворит и самого искушенного, блезированного читателя.

Внутр. рец. от 29 мая 1929 г.[642]

То обстоятельство, что новизна иностранной книги и быстрота появления ее русского перевода стали менее релевантны, повысило в соображениях внутренних рецензентов мотив качества перевода: так, П. К. Губер в цитировавшейся рецензии на «Степного волка» замечает: «Книга написана простым и ясным языком, но в ней множество моментов исторических, литературных и философских, которые может понять и надлежащим образом передать только вполне культурный и образованный переводчик. По силам ли это будет почтеннейшему Григорию Израилевичу (вероятно, речь идет о сотрудничавшем со „Временем“ переводчике, враче по профессии, Г. И. Гордоне. — М. М.)»; В. А. Зоргенфрей в отзыве на «Берлин Александрплац» Альфреда Дёблина (Döblin Alfred «Berlin Alexanderplatz. Die Geschichte vom Franz Biberkopf», 1929) также пишет: «Перевод потребует работы высшей квалификации. Имеются трудности почти непреодолимые — диалект берлинских низов, воровской жаргон, бесчисленные цитаты в стихах — литературные, из бытового песенного обихода и пр. — цитаты, иногда сознательно перевираемые и варьируемые автором. Кое-где проза самого автора переходит в рифмованную. Необходимо будет дать везде материал художественно адекватный, ибо, в сущности, на этом, внешне побочном словесном интересе и основана вся художественная ценность романа. Без него он может превратиться в мало интересную — почти скучную — книгу» (внутр. рец. от 25 окт. 1929 г.).

Можно сказать, что к концу 1920-х издательство «Время» отказалось и от восходившего к А. Блоку представления об актуальности книги для нашей «трудной эпохи», с которого началась его история в начале 1920-х, и от определявшей расцвет нэпа в книгоиздании установки на скорейший, в острой конкуренции с другими издательствами, перевод и выпуск иностранных беллетристических новинок. Тенденцию 1930-х годов определяли, по формулировкам нового руководства издательства, «общественное значение» изданий и «лабораторное» качество их подготовки.

4. Авторизованные собрания сочинений Стефана Цвейга и Ромена Роллана

Цвейг

При упоминании издательства «Время» прежде всего называют два его фундаментальных проекта, уникальных для истории советского переводного книгоиздания двадцатых-тридцатых годов — многотомные авторизованные собрания сочинений Стефана Цвейга (в 12 томах, 1928–1932 гг.) и Ромена Роллана (в 20 томах, 1930–1936 гг., завершено после закрытия «Времени» ГИХЛ), которые были формализованы договорами с авторами и готовились в постоянном контакте с ними (обширная переписка с обоими отложилась в архиве издательства). К творчеству Цвейга «Время» обратилось в 1926 году, на пике своего «беллетристического» периода, к которому в полной мере относился тогда в рецепции советской критики и молодой австрийский литератор[643]: «Ходкий товар <…> очень терпкие темы, восходящие к загадкам сексуального <…> блестящее литературное оформление <…> Но разве не обязывало это с сугубой осторожностью отнестись к вопросу: следует ли предлагать их советскому читателю? Книги — нездоровые, с запахом гнили. Их острота, их изощренность — упадочны. Пряное, изысканное блюдо для пресытившихся. Очень показательно, что такие цветы взращивает литература послевоенной Европы. Но это — интересный факт для историка литературы, <…> а не для рядового потребителя. Зачем засорять наш и без того неблагополучный переводной рынок гнилью?»[644]. Сделанное самим Цвейгом издательству предложение издать по-русски его еще не вышедший в оригинале сборник новелл «Смятение чувств» («Verwirrung der Gefühle», 1927; см. письмо Цвейга «Времени» от 30 декабря 1925 г.) открыло путь к изданию его авторизованных русских переводов — сначала отдельного сборника, а потом и собрания сочинений[645]. Впрочем, быстро выпущенные один за другим в 1927 году первые три тома собрания были составлены из уже переведенных издательством ранее новелл австрийского писателя; в начале февраля 1928 года, выпуская четвертый том и еще не определив состав последующих, «Время» переиздало первые три тома вторым изданием, а в декабре 1928 года — третьим. Таким образом, вначале собрание сочинений Цвейга, хоть и готовилось в близком контакте с автором, было снабжено предисловиями А. М. Горького, Рихарда Шпехта и самого Цвейга, а также специально выполненным Францем Мазереелем портретом Цвейга, а отдельные включенные в него произведения переведены «Временем» с рукописи, в сущности мало чем отличалось от обычной беллетристической продукции. В том же роде были четвертый и пятый тома, изданные в 1928 году, в которые вошли новеллы и легенды, имевшие успех у достаточно широкого читателя. К этому моменту уже было ясно, что, несмотря на оригинальность идеи русского авторизованного собрания сочинений современного иностранного автора и выстроенные издательством личные отношения с Цвейгом, русское собрание не будет полным — часть текстов не могла быть включена по цензурным соображениям[646], некоторые мелкие новеллы и легенды были отвергнуты издательством как «публицистика, достаточно почтенная, но не свежая и мало оригинальная» (внутр. рец. Зоргенфрея от 29 апреля 1927 г.), ранние вещи не хотел переиздавать сам автор[647]. В 12-томное русское собрание не были включены драматургия Цвейга и поэзия, завершение собрания в 1932 году двенадцатым томом стало не обдуманным заранее логическим финалом, а скорее обрывом, из-за утраты взаимного интереса и понижения акций Цвейга у советской власти.

Наиболее значимой для издательства точкой в издании собрания сочинений Цвейга стал выход шестого тома, который составило большое эссе о Л. Толстом (1929 [1928]). Оно было доставлено «Времени» в рукописи (см. письмо Цвейга «Времени» от 31 января 1928 г.) и получило скептическую внутреннюю рецензию впоследствии редактировавшего перевод Б. М. Эйхенбаума; «Книга написана чрезвычайно красноречиво, „шикарно“ — до такой степени, что местами чувствуется, как Цвейг любуется собственным стилем и никак не может остановиться. Одна и та же мысль обрастает целым стилистическим кружевом. В книге, несомненно, больше слов, чем мыслей. Если позволить себе некоторую резкость — с точки зрения современного русского человека она может быть названа даже болтливой и должна разочаровать. Но, конечно, независимо от трактовки Толстого, книга эта интересна как книга Цвейга. Для него Толстой — все же экзотическое явление, явление очень чужой культуры, которую он плохо понимает. <…> Для нас, в свою очередь, книга Цвейга о Толстом — своего рода экзотика»[648]. Однако когда в начале сентября неожиданно стало известно о приезде Цвейга в Москву на толстовские торжества[649], публикация по-русски его эссе о Толстом приобрела актуальность: издательство не стало дожидаться получения двух других частей немецкой книги писателя «Три певца своей жизни. Казанова — Стендаль — Толстой» («Drei Dichter ihres Lebens»), над которыми Цвейг еще работал, и выпустило эссе о Толстом отдельным томом (при переиздании том был расширен и полностью повторил немецкое издание). Несмотря на то что в фойе Большого театра, где 10 сентября 1928 года проходило торжественное заседание, посвященное юбилею Л. Толстого, продавалась не книга Цвейга о Толстом в переводе «Времени», а опередившее ее издание «Красной газеты», дешевое и тиражное (Цвейг С. Великая жизнь (Лев Толстой). Л., 1928. Перевод Ст. Веткина. Тираж 25 000 экз., цена 75 коп.)[650], то обстоятельство, что марка «Времени» была теперь тесно связана с именем Цвейга[651], приезд которого, как и других иностранных литераторов, на толстовские торжества имел большое культурно-политическое значение для новой власти, могло перевести «Время» из разряда обреченных частно-кооперативных издательств, выпускавших «мелкобуржуазную» переводную беллетристику, на уровень издательства «общественно-значимого».