Валерий Вьюгин - Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

• Название: Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде
• Автор: Валерий Вьюгин
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: История
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-4448-0182-6

Сборник исследований, подготовленных на архивных материалах, посвящен описанию истории ряда институций культуры Ленинграда и прежде всего ее завершения в эпоху, традиционно именуемую «великим переломом» от нэпа к сталинизму (конец 1920-х — первая половина 1930-х годов). Это Институт истории искусств (Зубовский), кооперативное издательство «Время», секция переводчиков при Ленинградском отделении Союза писателей, а также журнал «Литературная учеба». Эволюция и конец институций культуры представлены как судьбы отдельных лиц, поколений, социальных групп, как эволюция их речи. Исследовательская оптика, объединяющая представленные в сборнике статьи, настроена на микромасштаб, интерес к фигурам второго и третьего плана, к риторике и прагматике архивных документов, в том числе официальных, к подробной, вплоть до подневной, реконструкции событий.

---

114

2 ноября 1926 г. на Секции художественной речи Б. А. Ларин сделал доклад «Проблемы лингвистического изучения города» (Распределение заседаний и докладов ГИИИ с 31 октября по 6 ноября 1926 г. // ЦГАЛИ СПб., ф. 82, оп. 3, ед. хр. 10, л. 88; К лингвистической характеристике города (Несколько предпосылок) // Поэтика: Сб. статей. Вып. 4. Л.: Academia, 1928. С. 152). До Ларина в Словесном разряде проблемой связи языка и общества занимался Л. П. Якубинский; в ранних отчетах Шмита он назван Председателем Комиссии по социологии языка (ЦГАЛИ СПб., ф. 82, оп. 3, ед. хр. 8, л. 19).

115

См. папку с протоколами заседаний, где сохранились тезисы докладов и стенограммы обсуждений (ЦГАЛИ СПб., ф. 82, оп. 3, ед. хр. 32). Обзор этих архивных материалов содержится в посвященной последним трем годам работы Сектора художественного фольклора статье: Иванова Т. Г. Фольклористика в Государственном институте истории искусств в 1920-е гг. // Русский фольклор: Материалы и исследования. СПб.: Наука, 2004. С. 48–66 (статья вошла в кн.: Иванова Т. Г. История русской фольклористики XX века. 1900 — первая половина 1941 гг. СПб.: Дмитрий Буланин, 2009. С. 285–304, 319–321).

116

См. протокол этого заседания (ЦГАЛИ СПб., ф. 82, оп. 3, ед. хр. 11, л. 93–94). Судя по институтским документам, Главнаукой субсидировались эти экспедиции ежегодно с 1926 по 1929 год; в них принимали участие сотрудники всех отделов Института. См. также в Постановлении Научно-художественной секции ГУСа от 9 декабря 1926 г. пункт о том, что «экспедиция в Заонежье, <…> по-видимому, дала ценные результаты и для литературоведения» (ЦГАЛИ СПб., ф. 82, оп. 3, ед. хр. 12, л. 93; то же: ЦГАЛИ СПб., ф. 82, оп. 3, ед. хр. 23, л. 108); см. также «Постановление Совнаркома РСФСР по докладу Народного комиссариата просвещения „О состоянии и задачах научно-исследовательских учреждений Наркомпроса РСФСР“» (1927), где особо подчеркивалось «значение научных экспедиций на территории РСФСР» (Организация советской науки в 1926–1932 гг. С. 11).

117

Ср. предпринятую Жирмунским в этом же 1926 году экспедицию в места проживания немецких колонистов для собирания и изучения их фольклора и диалекта. Заметим, что председатель Словесного разряда вполне отдавал себе отчет в конъюнктурной составляющей занятий фольклором. 28 июня 1927 г. в письме из Германии Б. В. Казанскому (секретарю разряда) он просил обратить особое внимание на подготовку книги В. Я. Проппа «Морфология сказки»: «Книга очень хорошая — основанная на совершенно блестящей идее (классификация сюжетов по функциям действующих лиц): в сказочной комиссии С. Ф. Ольденбурга и у нас в фольклорной комиссии автор имел большой успех. <…> Для нас чрезвычайно важно напечатать в серии книгу по фольклору: это — завоевание новой очень современной области, с другой стороны расширяет и увеличивает авторитет серии. Книга, разумеется, будет иметь большое распространение, в виду широкого развития в СССР фольклорно-краеведческих работ» (РО РНБ, ф. 1393, ед. хр. 599, л. 20–20 об., курсив наш. — К. К.).

118

В исторических исследованиях последнего времени отмечалось, что 1926 год был «очень коротким периодом либеральной политики большевиков» по отношению к «деятельности гуманитарных (в целом) направлений, течений и организаций» (см.: Земцовский И. 1926 год // Имена. События. Школы: Страницы художественной жизни 1920-х годов. Вып. 1. СПб.: РИИИ, 2007. С. 152).

119

Цит. ранний вариант текста по публикации в кн.: Власть и художественная интеллигенция: Документы ЦК РКП — ВКП(б), ВЧК — ОГПУ — НКВД о культурной политике 1917–1953 гг. М.: МФ «Демократия», 2002. С. 56 (в газетной версии текст постановления был отредактирован).

120

Известия ЦК РКП(б). 1925. № 25–26. С. 8–9.

121

Слово «марксистский» в планах ИЗО встретилось один раз — в последнем «Производственном плане на 1929/30 академический год», и уже сама нелепость и корявость фразы свидетельствует о неискушенности в демагогии: «Увязка данных экспериментального изучения цветоформенного образа в процессе восприятия и данных цветоформенного анализа устойчивых образов в живописи с социологией, как метод в подходе к марксистскому искусствоведению» (ЦГАЛИ СПб., ф. 82, оп. 3, ед. хр. 39, л. 81, 86; с купюрами опубл.: Кумпан К. Казимир Малевич и сотрудники ГИНХУКа в ГИИИ. С. 405).

122

Резолюция была зачитана на заседании Правления от 6 марта 1926 г. (ЦГАЛИ СПб., ф. 82, оп. 3, ед. хр. 14, л. 165).

123

ЦГАЛИ СПб., ф. 82, оп. 3, ед. хр. 15, л. 71–73.

124

Как мы отмечали выше, «отставание» по внедрению социологического метода отмечалось лишь в ИЗО.

125

ЦГАЛИ СПб., ф. 82, оп. 3, ед. хр. 23, л. 82.

126

Здесь также было указано, что «сравнительно недавно возникшая Комиссия социологического изучения языка и литературы еще не успела достаточно проявить себя. До сих пор работа Отдела шла главным образом по руслу формальных изучений» (ЦГАЛИ СПб., ф. 82, оп. 3, ед. хр. 22, л. 133 об. и 134). Резолюция последовала после доклада В. М. Жирмунского (как помощника директора по науке) по делам ГИИИ (ЦГАЛИ СПб., ф. 82, оп. 3, ед. хр. 14, л. 98–99).

127

ЦГАЛИ СПб., ф. 82, оп. 3, ед. хр. 12, л. 92–92 об.; то же: ЦГАЛИ СПб., ф. 82, оп. 3, ед. хр. 23, л. 108.

128

OP РНБ, ф. 1393, ед. хр. 677, л. 1–1 об.

129

ЦГАЛИ СПб., ф. 82, оп. 3, ед. хр. 25, л. 1, 7.

130

В эклектизме опоязовцы упрекали «академиков» и обвиняли Жирмунского. См. об этом в статье: Постоутенко К. Ю. Из комментариев к текстам Тынянова: «академический эклектизм» // Седьмые Тыняновские чтения: Материалы для обсуждения. Рига; М., 1995–1996. С. 231–234.

131

Назаренко не устает клеймить «несостоятельность эклектического метода», в частности, в докладе «Метод марксистского исследования художественных произведений», сделанном на его же марксистском семинарии (см. о нем ниже). 22 ноября 1929 г. он указывает, что при таком подходе марксизм становится «приложением» «к формальному или по-иному обработанному материалу» (ЦГАЛИ СПб., ф. 82, оп. 3, ед. хр. 34, л. 130).

132

Печать и революция. 1927. № 8. С. 72. Близкие идеи высказывает Шмит и в брошюре «Предмет и границы социологического искусствоведения» (Л.: Academia, 1927): «Строить систему научного искусствоведения и разрабатывать самостоятельную искусствоведческую методологию стоит и можно только при условии постоянного сотрудничества формалистов и социологов» (с. 42). Это совмещение социологического и формального методов он представляет таким образом: «Когда работа по формально-стилистическому анализу и объяснению проделана над множеством отдельных памятников, искусствовед должен расположить эти памятники в исторических рядах, позволяющих выяснить закономерность исторического процесса, поскольку он проявляется в изменениях художественной формы. И, наконец, когда все это сделано, тогда надо полученные выводы привести в связь с выводами, полученными при изучении других видов исторического процесса» (с. 35).

133

Для примера приведем несколько абзацев, касающихся истории Отдела в целом: «Учрежденный в конце 1920 г. (последний в составе Института Истории Искусств) Отдел Словесных Искусств, как показывает само название его, назначен был служить изучению литературы как искусства, т. е. построению нового литературоведения, как области искусствознания. Отсюда первоначальный основной интерес к разработке вопросов теоретической и исторической поэтики, в частности стиховой формы, метрики, рифмы, композиции, приемам стиля вообще. Отсюда же и принципиальное заострение в постановке этих вопросов. Необходимость защиты позиций в составе Института и утверждение самого предмета изучения искусства слова <…>, естественно, вынуждала к выдвиганию на первый план задач формального анализа художественных произведений как таковых <…> Спецификацией искусствоведческого подхода являлось формальное, эстетически-технологическое изучение литературы как художественного слова» (ЦГАЛИ СПб., ф. 82, оп. 3, ед. хр. 27, л. 54). Копию этого текста, с точной датой, см. в фонде Шмита: ЦГАЛИ СПб., ф. 389, оп. 1, ед. хр. 50, л. 13–17.

134

В варианте отчета, опубликованном в юбилейном сборнике Института и, вероятно, отредактированном В. М. Жирмунским, этих понятий уже нет, хоть и говорится о том, что на начальном этапе научной работы отдела необходимо было «заострение вопросов теории литературы», и расплывчато упоминается «живая научная полемика» о «принципах и методах исследования, как <…> в стенах Института, так и в общей печати» (Государственный институт истории искусств. С. 22).