Рудольф Риббентроп - Мой отец Иоахим фон Риббентроп. «Никогда против России!»

• Название: Мой отец Иоахим фон Риббентроп. «Никогда против России!»
• Автор: Рудольф Риббентроп
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-9955-0802-1

«Настоящее издание моей книги на русском языке я хочу посвятить русским солдатам, живым и мертвым, жертвовавшим жизнью за свою страну, что у всех народов и во все времена считалось высшим проявлением благородства!»

Рудольф фон Риббентроп

Автор этой книги был не только сыном министра иностранных дел Третьего Рейха, подписавшего знаменитый пакт Молотова — Риббентрропа, — но и одним из лучших танковых асов Панцерваффе. Как и дети советского руководства, во время войны Рудольф фон Риббентроп не прятался в тылу — пять раз раненный на фронте, он заслужил Железный Крест I класса, Рыцарский Крест и Германский Крест в золоте, участвовал в контрударе на Харьков, ставшем последней победой Вермахта на Восточном фронте, в легендарном танковом сражении под Прохоровкой и контрнаступлении в Арденнах.

Но эта книга — больше, чем фронтовые мемуары. Как сын своего отца, Рудольф фон Риббентроп имел допуск за кулисы Большой политики, был лично представлен фюреру и осведомлен о подоплеке ключевых событий — таких, как Мюнхенский сговор, пакт Молотова — Риббентропа, «роковое решение» Гитлера напасть на СССР и тайная роль США в разжигании Мировой войны. Он на собственном горьком опыте убедился, каково это — воевать на «бескрайних просторах России», как дорого обошлась немцам «фатальная недооценка российской военной мощи» и насколько прав был его дед, который перед смертью 1 января 1941 года повторял завет Бисмарка: «НИКОГДА ПРОТИВ РОССИИ!»

---

Воскресенье, 29.1. В районе одиннадцати часов продолжительный обмен мнениями между Гитлером и Папеном. Гитлер заявляет, что ему в общих чертах все ясно. Необходимо, однако, назначить новые выборы и принять закон о чрезвычайных полномочиях. Папен немедленно отправляется к Гинденбургу. Я завтракаю в Кайзерхофе с Гитлером. Обсуждается вопрос новых выборов. Поскольку Гинденбург не желает выборов, он просит меня сказать ему, что это будут последние выборы. Во второй половине дня мы с Герингом идем к Папену. Папен заявляет: препятствия устранены, Гинденбург ожидает Гитлера завтра в одиннадцать часов.

Понедельник, 30.1. Гитлер назначается канцлером.

Встреча 24 января явилась особенным поворотным пунктом: принятое тогда решение о создании Национального фронта послужило рычагом воздействия, способствовавшим в конечном итоге преодолению антипатии Гинденбурга по отношению к канцлерству Гитлера. Эту встречу с участием Гитлера, Папена, Геринга и моего отца можно по праву считать часом рождения «Третьего рейха».

К этому стоит добавить маленькую занятную историю: Геббельс написал книгу о, пользуясь тогдашним языком, «формировании правительства Гитлера» под названием «Из Кайзерхофа в рейхсканцелярию», в ней он якобы изложил подлинные события до 30 января 1933 года. Отца, чья роль из вышеприведенного очевидна, Геббельс, сам в дело не вовлеченный и о деталях не информированный, не упомянул ни единым словом. Это побудило отца во время обеда в Далеме с улыбкой заметить: «Одному я уже успел научиться, занимаясь политикой: фальсификацией истории начинают заниматься не по прошествии столетий, но уже в тот момент, когда она свершается!» Он и не подозревал, до какой степени эти слова будут когда-то верны по отношению к нему самому и его политической деятельности. В те времена, по крайней мере, в то время отец еще мог смеяться над подобными случаями и замешанными в них персонами! Для меня — я точно помню — отцовский вывод явился чем-то вроде небольшого откровения, подкрепившего растущее убеждение: абсолютной исторической правды нет. Это знание здорово помогло мне спокойно разобраться с прошлым и, прежде всего, судить о нем непредубежденно.

Понятно, что мать поначалу не рассказывала мне, одиннадцатилетнему мальчишке, ничего о происходящем. Ей пока не представлялся случай испытать мою скрытность. Вскоре это должно было измениться. Придя к власти, Гитлер обратился с просьбой к отцу в частном порядке прозондировать почву в Англии и Франции насчет немецко-английских / немецко-французских отношений и сообщить ему результаты. Отцовские отчеты направлялись непосредственно Гитлеру, ведь он действовал сперва целиком и полностью неофициально, выполняя личное поручение Гитлера. Свои отчеты он не мог диктовать секретарше в его фирме. Этим он нарушил бы все правила соблюдения секретности! Так и случилось, что однажды мать спросила меня, не мог бы я напечатать на машинке в высшей степени доверительное письмо, адресованное рейхсканцлеру. Мои современно мыслившие родители подарили мне — в то время семи— или восьмилетнему — на Рождество небольшую американскую дорожную пишущую машинку марки «Underwood». Они придерживались мнения, чем раньше я освоюсь с подобной техникой, тем лучше для меня. Мне было очень строго указано, речь идет о государственных тайнах — я не могу обмолвиться ни единым словечком о содержании письма. Так и пришлось мне неоднократно печатать отчеты доверительного характера. Часто, однако, отцу ничего не оставалось, как писать свои отчеты от руки![28]

Однажды мне пришлось печатать письмо, в котором, как помню, речь шла о неприятном столкновении между ним и Розенбергом. Розенберг возглавлял так называемый «Внешнеполитический отдел НСДАП». От матери я узнал подоплеку письма, которое печатал. Напряженные отношения питались ревностью, испытываемой Розенбергом к отцу как новому собеседнику Гитлера по вопросам внешней политики. Мое первое впечатление о том, что происходит за кулисами власти! Позднее отец сообщил — в то время еще посмеиваясь, — что они с Розенбергом, наконец, разграничили сферы компетенции. Когда он доложил об этом Гитлеру, тот едва ли пожелал принять сообщение к сведению. Отец рано понял тактику Гитлера ставить сразу на нескольких лошадей. Ему приходилось считаться с ней, коль скоро он хотел оказывать влияние на принятие решений по вопросам внешней политики. В этой связи, например, он предложил Гитлеру третьего апреля 1935 года переименовать «внешнеполитический отдел» НСДАП в «культурно-политический», благодаря переименованию, писал он, «было бы недвусмысленно подтверждено, что восточная программа Розенберга не имеет отношения к официальной внешней политике рейха». Интересный пример внутренних затруднений, с которыми сталкивалась немецкая внешняя политика в системе Гитлера. Излишне упоминать, что подобное предложение не способствовало налаживанию дружеских отношений с лицами, которых оно касалось, в данном случае с Розенбергом. Поскольку в условиях диктатуры любые публикации имеют, по меньшей мере, характер официоза, отец был вынужден прилагать усилия к тому, чтобы исключить факторы помех. В последующем я остановлюсь на гораздо более проблематичных рассуждениях Гитлера в «Майн кампф» о немецкой политике касательно Франции и, прежде всего, его высказываниях в отношении восточной политики.

Отныне мне чаще приходилось слышать материнское предупреждение: «Ты должен скорее дать себя четвертовать, чем…». Так было, когда она в начале 1935 года посчитала возможным рассказать мне, что Гитлер и отец обдумывают восстановление в одностороннем порядке суверенитета Германии в оборонной сфере, поскольку переговоры с Англией и Францией о практической реализации равноправия Германии в вопросах вооружения (которое правительству Папена было de jure уже обещано постановлением Женевской конференции по разоружению от 12 декабря 1932 года)[29] вот уже в течение длительного времени «не продвигаются». Или, когда в следующем, 1936 году она поставила меня в известность о планах в одностороннем порядке восстановить оборонный суверенитет в демилитаризованной Рейнской области. Она объяснила мне, почему считается, что нужно решиться на такой шаг, подробно обосновав мне необходимость восстановления полного суверенитета правительства на всей территории рейха. В глазах Гитлера и отца восстановление внутреннего суверенитета являлось предпосылкой возврата к неограниченной внешнеполитической свободе действий. Без такой свободы у рейха отсутствовала способность заключать союзы, в свою очередь, абсолютно необходимая для выхода из политической изоляции, в которой рейх все еще находился со времени окончания Первой мировой войны. Восстановление немецкого суверенитета в Рейнской области не будет рассматриваться британской общественностью в качестве повода прибегнуть в отношении рейха к военным мерам. Без британской поддержки, однако, Франция не направит свои войска, и Польша наверняка не решится действовать в одиночку. Мать, с другой стороны, не скрывала от меня большого риска, естественно сопутствующего этой акции, поскольку вооружение едва началось и в Рейнскую область могли быть направлены лишь очень слабые немецкие силы. Так сказать, в благодарность за оказанную мной небольшую помощь и, прежде всего, за мою скрытность, она упросила отца взять меня на заседание рейхстага в Кролль-опере, где Гитлер собирался объявить это решение.

Можно себе представить, в каком возбуждении я вступил в ложу для зрителей в зале Кролль-оперы, находившейся напротив старого, пострадавшего от пожара здания Рейхстага — теперь здесь проходили его заседания. Едва ли кто из присутствующих — парламентариев, дипломатов, сановников рейха и партийных бонз, среди которых я находился, — знал, по какому поводу их здесь собрали. Когда Гитлер объявил: правительство рейха постановило восстановить полный суверенитет рейха в демилитаризованной зоне Рейнской области, раздались, естественно, долгие бурные рукоплескания. Однако стоило ему продолжить: «…в этот момент, когда немецкие войска вступают в гарнизоны мирного времени в Рейнской области…», собрание, казалось, буквально взорвалось аплодисментами. Точка зрения попранного национального достоинства в связи с Версалем играла до войны немаловажную роль и, без сомнения, во многом способствовала успехам Гитлера на выборах. В величайшем напряжении я провел последующие дни. Дойдет ли дело до военных акций со стороны стран — гарантов Версальского договора?

Так я и жил, начиная с 1933 года, в «двух мирах». Один в отношении к другому являлся «идиллией». Моя «нормальная жизнь» в родительском доме, видящемся в воспоминании в такой же степени прекрасным, как и увлекательным, резко контрастировала с миром «большой политики», который, с легкой руки матери, все больше открывался для меня — «вершины», где принимались великие внешнеполитические решения, но также и «низменности» интриг и сомнительных человеческих мотивов. В разговорах между родителями, часто при участии деда Риббентропа и в моем присутствии в качестве молчаливого, но напряженно-внимательного слушателя, обсуждались самые тайные аспекты немецкой внешней политики. По сути, разговоры вращались все время вокруг желанного «довода в пользу Запада» в качестве основы немецкой внешней политики. Когда-то с течением времени стали звучать и вопросы, какие альтернативы имелись бы в распоряжении на тот случай, если поставленной цели, возможно, не удастся добиться.