Константин Бадигин - Путь на Грумант; Чужие паруса

• Название: Путь на Грумант; Чужие паруса
• Автор: Константин Бадигин
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Морские приключения
• Год: 1988
• ISBN: 5-08-001075-4

В первый том вошли произведения:

Путь на Грумант

Чужие паруса

Написанные на большом фактическом материале, эти романы рассказывают о малоизвестных страницах русского северного мореплавания, о жизни, быте и нравах поморских рыбаков.

Действие романов происходит в XVIII веке.

---

— Мишка, ты откуда? — встрепенулся мальчик. — Степан, мишка здесь!

Степан же, чувствуя, как сильно задвигался шест у него в руках, думал: «Либо ошкуй, либо Федор».

Вскоре Федор добрался до пленников и рывком вытащил из сугроба сначала Степана, потом Ваню.

— Ваня, сынок, думал, не увижу тебя! — бросился к мальчику Алексей.

— Ну–к что ж, братцы, спасибо. Видно, не написана про нас смерть эта, стало быть, жить будем! — благодарил Степан стараясь за обычной шутливостью тона скрыть только что пережитый страх: страх не за себя — за ребенка.

— Не те слова говоришь, — нахмурился Федор, — до избы добраться надо, там радуйся…

Химков, обняв за плечи сына, вглядывался в пургу. Вот он решительно повернулся к товарищам.

Под защитой гор стало идти куда легче.

Ветер с горы… идти против ветра надо. Туда… — он показал рукой в крутой снег. — Потом вдоль горы пойдем. Изба под горой… Против ветра.

Все поняли мысль Алексея. Шли долго, медленно, вязли в глубоком снегу, останавливались, отдыхали.

— Федор, а ведь ветер стишал будто.

— Пожалуй, верно. Только надолго ли?

— К скалам подходим! — закричал Степан над самым ухом Вани. — Не отставай!

Под защитой гор идти стало куда легче. Вот и знак: в белесом вихре проглянул высокий черный столб; блеснул слабый огонек. Он делался все ярче и сильнее, пока не превратился в желтый прямоугольник открытой двери. В колеблющемся свете жирника комариным роем сновали мириады снежинок, оживляя своей пляской безжизненный холод пустыни.

Как хороша и уютна показалась изба!.. На столе приветливо светил огонь, в печи потрескивали дрова, а в котелке закипали вкусные щи из квашеной салаты. На вертеле шипела, поджариваясь, медвежатина. Отогрелись, поужинали охотники, все рассказали, как плутали в пургу, как боялись друг за друга, радостно было у всех на душе. Почти от верной гибели спаслись.

А ведь, ребята, благодарить нам медведя надо. Кабы не он, не найти вас, — сказал Федор.

Тепло в избе.

В печи тлеют горячие угли, а там, снаружи, во мраке ночи лютует вьюга, и ветер с такой силой налегает на бревенчатые стены, что они поскрипывают в пазах.

Чисто лодья на взводне! — заметил кто–то сквозь сон.

К утру пурга разошлась еще злее. Избу так замело, что зимовщики с трудом вышли наружу и долго отгребали снег от двери.

Вот когда пошли в ход запасы дров для печи и жира для освещения!

— Ну, задул полуночник, разыгрался, теперь неделю, а то и боле кружить будет! — Алексей посмотрел на приунывших товарищей и добавил: — Скучать не будем, братцы, работенки много, обутку починить да новую надо сшить.

И правда, Химков никому не давал скучать, изобретая все новые и новые занятия.

Как–то раз, хорошо наточив нож, он стал вырезать из деревянных чурок маленькие фигурки.

Вот хочу сделать заморскую игру — шахматы.

— Помню, отец, ты играл с Савелием в третьем году, еще когда мы в Архангельске гостили.

— Не только я да Савелий, многие наши знают их, сынок. Занятная игра, ума требует. Ты, Федор, по резьбе мастер, помоги мне: таких вот надо четыре — это башни прозываются, этих — кони — тоже четыре.

Общими усилиями были вырезаны все тридцать две фигуры. Федор умудрился обтачивать их даже острием топора. Половину фигур вымазали сажей, а другие оставили белыми.

Таким же образом из широкого обрезка Федор смастерил шахматную доску, расчертив ее на квадраты раскаленным гвоздем.

Кажется, все умел Федор, уж только неповоротлив очень да домосед большой. Впрочем, в решительные минуты вся его неповоротливость разом пропадала.

В общем же он был прямой противоположностью Шарапову — страстному охотнику и весельчаку, которого не брали никакие неудачи и лишения.

Как только шахматы были готовы, они стали одним из любимых развлечений всех зимовщиков.

Попрежнему хватало всякой домашней работы, никто не бездельничал. Ване, как зуйку, поручили уборку избы, чистку и мытье посуды; Федор заботился о приготовлении пищи и хранении продуктов. Снег для вытапливания воды приносили по очереди. Химков и Шарапов рубили и таскали в избу дрова. В свободное время грумаланы любили послушать Степана Шарапова, неистощимого песенника и сказочника.

Слушая то веселые, то заунывные, страшные или шутливые песни, зимовщики, лежа и сидя вокруг Степана, забывали, что они одиноки и заброшены на диком, холодном острове среди океана. Иногда под грустный напев у них нет–нет и блеснет слеза. Вспоминались родные места, семья и все дорогое сердцу, оставленное там, далеко на родине.

Самым признательным и неутомимым слушателем песен и сказок Степана был Ваня. Он мог допоздна сидеть, подперев руками подбородок, не сводя с рассказчика глаз. Его мохнатый друг — медвежонок лежал рядом, свернувшись клубком и временами тихо взвизгивая во сне.

Шарапов и бывальщину рассказывал: про зверей, охоту, плаванье по морям и зимовки на разных промыслах. Иногда в бывальщину незаметно вплеталось сказочное и волшебное, но тоже навеянное самой жизнью. Особенно много знал он сказок–рассказов про цингу. Опасна для промышленников сама болезнь, зловещим было и ее сказочное отражение. В поморских сказаниях «цинга ходит въявь», то есть живет, ходит, разговаривает, как и все люди. Цингу обычно представляли в образе уродливой костлявой старухи.

— Старуха Цинга злющая баба, недаром дочерью царю Ироду приходится, — начинал Степан. — Лицо у нее синее, морщинистое, зубами ляскает, глаза, как у волчицы, горят. Все норовит на человека свою болезнь напустить. И сестер у нее много. Одиннадцать ровным счетом, все красавицы и рее разряженные. Сестры–красавицы во сне охотников обольщают: то женой, то невестой прикидываются. Как захочет молодец еще раз жену или невесту увидеть, так и пропал, спать будет много. Тут старуха Цинга его и прихватит. Является к людям старуха с сестрами своими только в пургу сильную.

— Неужто это и вправду бывает? — недоверчиво спросил Ваня.

Да, сынок, сказку иную от правды не отличишь, — отозвался Алексей. — Есть у страшной старухи Цинги красавицы сестры — сны волшебные. Стерегут они, заманивают нас, погубить могут того, кто снами утешается да про Цингу забывает.

И про морошку да салату в иных сказках не зря говорится — боится их старуха Цинга. Хорошо еще теплую оленью кровь пить. Тебе, Федор, больше всех остерегаться надо старуху–то да ее сестер молодых. Любишь ты лишнее поспать, смотри заболеешь!

Больше пяти–шести часов, братцы, спать нельзя. На воздухе надо быть, холоду не бояться. Мясом сырым не брезговать. Вот и все наши правила старинные, как от цинги на зимовье уберечься.

Глава девятая

«АСТРОНОМИЧЕСКАЯ ПАЛКА»

Медленно течет полярная ночь. Вот еще прошли сутки. Снова залили жиром светильник, и новая зарубка появилась на деревянном календаре.

Пурга все не стихает, все шумит в снежных просторах за стенами зимовья… Третий день уже свирепствует северо–восточный ветер, полуночник, наметая вокруг каждого препятствия саженные сугробы и завывая в ущельях. Порой ветер так встряхивает избушку, что, кажется, вот–вот отлетит крыша.

В избе душно и дымно. Ставни вдвинуты внутрь бревен и черный едкий дым, заполняющий верх горницы, клубами выходит через окна.

Временами вместе с ветром в избу врывается мелкий снег. Огонь в светильне начинает коптить и колебаться, на стенах оживают причудливые тени. Сидящий у жирника Федор Веригин каждый раз закрывает от ветра огонь своей широченной мозолистой ладонью.

Никто из зимовщиков не спит. Каждый молча водится с какой–нибудь работой.

— Ну и разбушевался Грумаланский Пес! Осерчал! Видно, хмельного не хватило! — наконец заговорил Шарапов. Произнеся эти загадочные слова, он остановился и вопросительно посмотрел на товарищей.

— Ну, расскажи, расскажи, дядя Степан, про Пса–то, давно хотел послушать.

Ваня подвинулся ближе, приготовился слушать, зная, что веселому и живому Шарапову невтерпеж долгое молчание.

Ну–к что ж, ладно, слушай, только чур, не перебивать. Любит винцо Грумаланский Пес, вот и лютеет, когда охмелиться нечем. Обернется он полуночником, да и гуляет у Мурманского Носа, корабли поджидаючи. А встретит корабль, хмельным грузом груженный, обернется в южный ветер. И пойдет гулять взводень страшный по морю. Ураганом кинется Грумаланский Пес на лодью. Паруса порвет, мачты сломает, разметет ту лодью по бревнышкам. А бочки с вином да с ромом не утонут, выплывут. Погонит их к себе домой, на остров, Пес Грумаланский. Пир горой да веселье на острове пойдут. В гости к себе позовет Пес старуху Цингу с сестрами, вместе веселятся. Тихо тогда на море. Ежели весной или летом это случится, в самый раз тогда на моржовый промысел грумаланам отчаливать, а зимой — по пастям кулемкам иди, не бойся: ветра долго не будет. А другой раз, бывает, Пес к себе в гости чудище морское — рачьего царя — позовет, царя всех зверей морских. Тогда у промышленника на зверя морского богатый промысел будет. Несторожкий зверь делается. Не уходит от человека, хоть руками бери.