Джеймс Гринвуд - Маленький оборвыш

• Название: Маленький оборвыш
• Автор: Джеймс Гринвуд
• Жанр: Детская
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-91921-026-9

Отчаянная бедность отца, бесконечные раздоры в семье, побои вечно пьяной мачехи – все это вынуждает Джима бежать из дому и стать бродягой. Беспризорный мальчуган ночует с товарищами в катакомбах или в фургоне перевозчика, а иногда и на сырой земле. Днем он промышляет на ковент-гарденском рынке, воруя что попадет под руку или питаясь отбросами. Счастливый случай помогает ему выбраться из бездны и начать честную трудовую жизнь.

Для среднего школьного возраста.

---

Джеймс Гринвуд Маленький оборвыш

James Greenwood

The True History of a Little Ragamuffin

Переделан с английского для детей А. Анненской

Художник Е. Голомазова

© Е. Голомазова. Иллюстрации, 2015

© ЗАО «ЭНАС-КНИГА», 2015

* * *

Предисловие от издательства

Джеймс Гринвуд (1833–1929), один из первых английских профессиональных писателей для детей, работал в области детской литературы более полувека. Его перу принадлежит почти 40 романов.

Как и многие другие английские детские писатели, Гринвуд отдал дань теме робинзонады («Приключения Роберта Девиджера», 1869). Однако он не был просто «развлекательным» писателем: лейтмотивом его творчества была жизнь бедноты, людей отверженных, брошенных обществом на произвол судьбы. Особую книгу, «Семь проклятий Лондона» (1869), писатель посвятил невыносимому быту жителей лондонских трущоб.

Самая известная книга писателя – «Подлинная история маленького оборвыша» (1866), стала чрезвычайно популярной в России, выдержав около 40 изданий. Герой книги, Джим, стал для русского читателя трогательным символом малолетнего лондонского нищего.

Затравленный мачехой, мальчик покидает родной дом. Но впереди его ждут не увлекательные путешествия, а полуголодное кочевье в компании с такими же, как он, детьми улицы, вечные поиски пищи, отчаяние и страх. Гринвуд рисует перед читателем то социальное болото, в котором рождается преступность, показывает, как постепенно люди, доведенные голодом и нищетой до отчаяния, превращаются в нелюдей.

У книги Гринвуда оптимистический финал: мальчику удается вырваться из беспросветной нищеты. Писатель верит в дружескую поддержку тех, кто тяжким и честным трудом утверждает себя на земле – и вселяет в читателя веру в светлую силу дружбы и труда.

Глава I. Некоторые подробности о месте моего рождения и о моем родстве

Я родился в Лондоне, в доме № 19, в переулке Фрайнгпен, близ улицы Тернмилл. Читатель, вероятно, вовсе не знаком с этой местностью, а если бы он вздумал разыскивать ее, труды его остались бы безуспешными. Напрасно стал бы он наводить справки у разных лиц, которые, по-видимому, должны бы хорошо знать и эту улицу, и этот переулок. Мелочной лавочник, живший за двадцать шагов от моего переулка, в недоумении покачал бы головой в ответ на вопросы любознательного читателя; он сказал бы, что знает по соседству переулок Фрингпон и улицу Томмель, а тех странных названий, о которых ему говорят теперь, не слышал за всю жизнь; ему и в голову не пришло бы, что его Фрингпон и Томмель не более как исковерканные Фрайнгпен и Тернмилл.

Однако – что бы ни думал лавочник, но переулок Фрайнгпен существует, это несомненно. Наружный вид его и теперь точно такой же, каким был двадцать лет назад, когда я там жил; только каменная ступенька при входе в него сильно стерлась, да дощечка с названием его подновлена; вход в него такой же грязный, как прежде, и с таким же низким, узким сводом. Свод этот так низок, что мусорщик с корзиной должен чуть не на коленях проползать через него, и так узок, что лавочный ставень или даже крышка гроба могут служить ему воротами.

В детстве я не был особенно весел и беззаботно счастлив: главное свое внимание я постоянно обращал на гробы и на похороны. Через наш переулок проходит, особенно летом, множество похорон, и потому неудивительно, что я часто думал о гробах: я мысленно измерял всех наших соседей и соображал, возможно ли будет пронести их гробы по нашему тесному переулку. Особенно беспокоился я о похоронах двух особ. Во-первых, меня волновал толстый трактирщик, живший на улице Тернмилл и часто заходивший в наш переулок за кастрюлями и горшками, которые соседки брали у него и потом забывали возвращать. Живой, он должен был выходить из переулка боком, а что будет, когда он умрет, вдруг плечи его завязнут между двумя стенами?

Еще больше беспокоили меня похороны миссис Уинкшип. Миссис Уинкшип, жившая при входе в переулок старушка, была короче, но зато еще толще трактирщика. Кроме того, я от души любил и уважал ее, мне не хотелось, чтобы с ней даже после смерти обращались непочтительно, и потому я долго и часто задумывался над тем, как пронести ее гроб через узкий вход.

Миссис Уинкшип занималась тем, что давала напрокат тележки и в долг деньги фруктовым торговцам, жившим в нашем переулке. Она гордилась тем, что тридцать лет не ходила никуда дальше улицы Тернмилл, раз только сходила в театр, да и то вывихнула себе ногу. Она обычно сидела целые дни на пороге своего собственного дома; стулом ей служила опрокинутая корзина, на которой лежал для большего удобства мешок мякины. Сидела она таким образом чтобы подкарауливать фруктовых торговцев: она должна была требовать с них деньги, пока те шли домой, распродав свой товар, иначе ей часто пришлось бы терпеть убытки. В хорошую погоду она и завтракала, и обедала, и чай пила, не сходя со своего мешка.

С ней жила ее племянница, молодая женщина, страшно обезображенная оспой, одноглазая, с волосами, зачесанными назад, некрасивая, но очень добродушная и часто кормившая меня превкусными обедами. Она держала у себя ключ от сарая, в котором стояли тележки, и готовила кушанья своей тетке. Что это были за кушанья! Мне пришлось в жизни бывать на многих превосходных обедах, но ни один из них не мог сравниться с обедами миссис Уинкшип.

Как раз в час пополудни миссис Уинкшип передвигала свою корзину от дверей к окну гостиной и спрашивала:

– Все ли готово, Марта? Подавай!

Марта открывала окно и расставляла на подоконнике соль, уксус, перец и горчицу, потом выносила большой ящик, заменявший стол и покрытый белой, как снег, скатертью, и, наконец, вбегала обратно в комнату, откуда через окно подавала тетке обед. Как вкусен казался этот обед, как он приятно дымился и, главное, какой удивительный запах он распространял! У нас, мальчишек и девчонок Фрайнгпенского переулка, вошло в поговорку, что у миссис Уинкшип всякий день воскресенье. Мы в своих домах никогда не едали тех вкусных блюд, которыми угощалась она, и находили, что лучше их на свете ничего не может быть.

На нашу долю доставался один только запах, и мы вполне наслаждались им. После обеда миссис Уинкшип пила ром с горячей водой. Смеялись ли мы над доброй старушкой за это, осуждали ли мы ее за маленькую слабость к вину? О нет, нисколько! Мы рано поняли, что эта слабость может быть выгодна для нас. Каждому из нас, мальчишек и девчонок переулка, хотелось, чтобы она именно его послала в лавку за своей привычной порцией рома. Для этого нужно было употребить некоторые уловки. Мы зорко следили из подворотни, скоро ли старушка закончит обед. Она ж на одном месте сидела! Тогда кто-нибудь из нас выходил из засады и подходил к ней, зевая по сторонам с самым невинным видом. Подойдя довольно близко, следовало спросить, не нужно ли ей купить чего-нибудь.

– Вы со мной говорите, мальчик? – каждый раз удивлялась миссис Уинкшип.

– Да-с, я иду на улицу Томмель за патокой для матери и думал, не надо ли вам чаю или чего-нибудь другого.

– Нет, спасибо, мальчик; я уже купила себе чаю, а молоко мне сейчас принесут, больше мне, кажется, ничего не нужно.

И сама она, и каждый из нас очень хорошо знали, чего ей было нужно. Но беда, если бы какой-нибудь неловкий мальчик вздумал намекнуть о роме! Никогда больше не пришлось бы ему исполнять поручений старушки! После ответа миссис Уинкшип надо было просто вежливо поклониться и пройти мимо, тогда она наверняка подзовет к себе и скажет:

– Слушайте, мальчик, вам ведь все равно, сбегайте-ка заодно к мистеру Пиготу, знаете?

– Как же-с, знаю-с, это трактир.

– Ну так купите мне там на три пенса[1] лучшего рома и кусок лимона. А вот вам за труды!

Старушка давала ловкому мальчику маленькую монетку, и после этого тому оставалось только следить за ней, пока она пила; после последнего глотка миссис Уинкшип становилась необыкновенно добра, и часто подходившему к ней в это время перепадала еще одна или две монетки. Меня она особенно любила, и в один вечер мне удалось получить целых четыре полупенсовых монеты.

Впрочем, я был занят все время нянченьем своей маленькой сестренки, и мне редко удавалось пользоваться милостями миссис Уинкшип, так что я совсем не из корыстных целей тревожился насчет ее смерти. Мне так и не пришлось увидеть этого печального события. Когда я убежал из Фрайнгпенского переулка, добрая старушка спокойно сидела на своей корзине, а когда я взрослым загорелым мужчиной вернулся из Австралии, оказалось, что никто из живущих в Клеркенуэльском приходе ничего о ней не знает.

Во всех прочих отношениях я по возвращении из дальних стран нашел наш переулок точно таким, каким оставил его. По-прежнему с одного окна спускалась гирлянда нанизанных на нитку луковиц, с другого – полосы сухой трески, на третьем красовались свежие сельди. По-прежнему у некоторых жителей переулка был день стирки; изодранные занавески, лохмотья пестрых одеял, заштопанные рубашки и фланелевые фуфайки все так же сушились на веревках, приколоченных к стенам домов или привязанных к половым щеткам.