Теофиль Готье - Железная маска (сборник)

• Название: Железная маска (сборник)
• Автор: Теофиль Готье
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2015
• ISBN: 978-966-14-9017-7

«Вот уже почти сто лет эта таинственная история будоражит воображение писателей и ученых. Не найти более темной, более спорной и более популярной истории. Никто не знает о ней ничего определенного, но все в нее верят. Длительное тюремное заключение и тщательные предосторожности для изоляции узника вызывают невольное сочувствие, а тайна, окутывающая жертву, еще увеличивает его. Возможно, если бы было известно имя героя этой истории, она была бы уже забыта, превратилась бы в рядовое преступление, интерес к которому давно бы исчез. Но наказание, которому подвергли этого человека, было беспримерным – даже одиночной камеры оказалось недостаточно для сохранения тайны. Кем был этот человек в маске? Что послужило причиной его заключения – распутства придворного или дипломатические интриги, смертный приговор или смертельная битва? Что он утратил? Любовь, славу, престол? Как он вел себя, терпя мучения и не имея надежды – проклинал и богохульствовал или лишь покорно вздыхал? Каждый человек переживает страдания по-своему и представляет себе мучения узника исходя из собственного воображения и собственных чувств…»

---

Скапен, как и полагается герою дня, вел себя с необычайной скромностью. Он сидел у самого огня, уставившись прямо перед собой, и время от времени с постной миной поворачивал птичью тушку над угольями, чтобы она равномерно покрывалась аппетитной золотистой корочкой. Вокруг витал такой дивный аромат, что даже парижский гурман, всему великолепию столицы предпочитающий обжорный ряд на Гусиной улице, впал бы в молитвенный экстаз.

Наконец Тиран, не выдержав, вскочил и принялся размашисто шагать взад и вперед, чтобы, по его собственному признанию, избавиться от соблазна немедленно наброситься на полусырого гуся и слопать его вместе с вертелом. Но вот Блазиус наконец извлек из сундука в фургоне большое оловянное блюдо, употребляемое в качестве бутафории на сцене. Торжественно водруженный на блюдо, гусь буквально обливался под ножом благоухающим соком.

Добычу разделили на равные порции, и завтрак, который теперь уже не походил на готовый исчезнуть мираж, начался снова. Голод усыпляет совесть вместе с ее упреками, поэтому поступок Скапена никого не смутил. Об этом вообще никто не думал, и лишь Педант, глубоко осведомленный в гастрономических тонкостях, посетовал, что не может подать к гусятине обязательную и наилучшую приправу – померанцы, нарезанные тонкими ломтиками. Впрочем, этот недочет ему охотно простили все присутствовавшие.

– Теперь, когда мы наконец-то сыты, – сказал Тиран, обтирая жирные руки и бороду, – самое время немного потолковать о том, как нам действовать дальше. На донце нашей кассы с трудом отыщутся три или четыре пистоля, и скоро мне как казначею просто нечего будет делать. Труппа наша утратила двух очень ценных партнеров – Зербину и Матамора; к тому же мы не можем давать представления в чистом поле для грачей, ворон и сорок. Эта публика нам ничего не заплатит, у нее нет денег, за исключением разве что сорок, которые, по слухам, воруют блестящие кольца, монеты и ложки. Но я бы не стал рассчитывать на такие сборы. На нашем одре, готовом вот-вот околеть прямо в оглоблях, мы и за два дня не доберемся до Пуатье. Это в высшей степени скверно, так как за это время мы либо околеем от голода, либо замерзнем на краю какой-нибудь канавы. Гуси не каждый день появляются из-за кулис, да еще и в виде готового жаркого.

– Ты отлично живописал весь ужас нашего положения, – заметил Педант. – Но я не услышал ни слова о том, как нам из него выбраться!

– Как по мне, – отвечал Тиран, – нам следует остановиться в первой же деревушке, какая попадется на нашем пути. Полевые работы давно закончены, наступили долгие зимние вечера. Если мы поладим с поселянами, нам предоставят если не сарай, то овин. Скапен станет зазывалой, обещая всем огорошенным ротозеям невиданное зрелище, за которое можно заплатить не только деньгами, но и натурой: сойдут и курица, и четверть окорока, а уж за кувшин вина можно претендовать на лучшие места в первом ряду. За галерку можно брать пару голубей, дюжину яиц, пучок моркови, каравай хлеба и прочее в том же роде. Крестьяне скуповаты на деньги, но не дорожат съестными припасами, которыми снабжает их матушка-природа. Кассу мы не наполним, зато как следует набьем желудок. А это не менее важно, ибо от этого уважаемого органа зависит благополучие всего тела, как справедливо замечено не нами. После этого нам будет уже не трудно добраться до Пуатье, где один знакомый мне трактирщик ссудит нам некоторую сумму.

– А что же будем мы играть, если нам повезет и мы наткнемся на многолюдную деревню? – полюбопытствовал Скапен. – Наш репертуар окончательно расстроен. Трагедии и драмы не по зубам этим невеждам, не сведущим ни в истории, ни в мифологии, а порой не разумеющим толком даже по-французски. Им нужна веселая и живая буффонада, да посолонее, со множеством потасовок, перебранок, побоев, пинков, кувырков и прочих шутовских штук на итальянский лад. «Родомонтада капитана Матамора» была бы тут в самый раз, но наш Матамор, увы, приказал долго жить. Как же нам выкрутиться?

Едва Скапен умолк, как Сигоньяк зна́ком показал, что хочет кое-что сказать. Легкая краска – последний прилив дворянской гордыни – зарумянила его лицо, обычно остававшееся бледным даже на зимнем ветру. Актеры приумолкли.

– Хоть я не обладаю замечательным комедийным даром бедняги Матамора, – произнес барон, – зато не уступаю ему в худобе. И вот – я готов взять на себя его роли и попытаюсь как можно лучше заменить покойного. За время нашего пути я стал вам товарищем и хочу быть им в полной мере. Мне пришлось бы стыдиться себя, если б я, разделив с вами успех и удачу, не помог бы вам в беде. Да и кому на свете есть дело до моего происхождения? Кто такие де Сигоньяки? Мой родовой замок вот-вот рухнет и похоронит под собой могилы моих предков, некогда славное имя покрыто паутиной забвения, а герб мой зарос плющом. Может, и настанет день, когда эти три аиста вновь распахнут свои сверкающие крылья и жизнь вернется в унылый склеп, в котором прошла моя юность. А до тех пор, раз уж вы помогли мне выбраться из этого склепа, примите меня в свою среду. Отныне я буду носить иное имя!

Изабелла невольно коснулась руки барона, как бы желая удержать его, но Сигоньяк, не обращая внимания на ее умоляющий взгляд, продолжал:

– Я слагаю с себя титул и прячу его в сундук, как ветхое платье. Прекратите величать меня бароном. Посмотрим, удастся ли злой судьбе отыскать меня в новом обличье. Итак, я, наследник капитана Матамора, с сего дня принимаю имя капитан Фракасс!

– Да здравствует капитан Фракасс! – единодушно грянула труппа. – И да сопутствует ему успех на сцене и в любви!

Поначалу озадачившее актеров, решение это не было таким уж внезапным, каким могло показаться. Сигоньяк давно раздумывал над ним. Он совестился быть нахлебником у благородных комедиантов, которые так простодушно и щедро делились с ним своими крохами. Ни один из них ни разу не дал барону понять, что он им в тягость. Вот почему он счел куда более достойным дворянского звания честно зарабатывать хлеб на подмостках, чем получать его в качестве милостыни. Да, его не раз соблазняла мысль вернуться в замок Сигоньяк, но он отметал ее как трусливую и постыдную: не подобает воину покидать свой стан после поражения. Помимо того, его удерживала любовь к Изабелле, и, хоть он не был склонен к пустым иллюзиям, в тумане будущего ему чудились удивительные приключения, невероятные перемены и счастливые повороты судьбы. От всего этого пришлось бы навсегда отказаться, если бы он снова заперся в своем замке.

Как только всё, ко всеобщему удовольствию, уладилось, комедианты запрягли лошадь и тронулись дальше. Обильная и вкусная трапеза подбодрила их, и мужчины вместе с Изабеллой шли пешком за фургоном, чтобы хоть немного облегчить участь несчастной клячи. Лишь Дуэнья и Серафина, не любившие прогулок, остались под парусиновым навесом.

Изабелла опиралась на руку Сигоньяка и время от времени украдкой бросала на него нежные взгляды. Она ни минуты не сомневалась, что только из любви к ней он принял свое решение, поступившись гордостью дворянина. Она сознавала, что это достойно порицания – таков был общий взгляд на вещи, но не могла не принять такое доказательство преданности. Если бы она могла предвидеть или знала заранее, что барон готов предпринять такой шаг, то непременно воспротивилась бы всеми силами. Ибо эта девушка была из тех, кто забывает о себе и заботится лишь о благе возлюбленного. Спустя некоторое время она, немного утомившись, вернулась в фургон и улеглась под одеяло рядом с Дуэньей.

По обе стороны дороги лежала бескрайняя белая равнина: ни намека на городок или селение.

– Боюсь, что аншлага у нас сегодня не предвидится, – заметил Педант, оглядывая окрестности. – Что-то я не замечаю толп зрителей, спешащих к нам со своей ветчиной, курами и связками лука. Нигде ни одной дымящейся трубы, и до самого горизонта нет силуэта хотя бы плохонькой колокольни.

– Терпение, друг мой Блазиус, – это добродетель! – ответил Тиран. – Слишком густо расположенные селения отравляют воздух, поэтому считается полезным строить их подальше одно от другого.

– Ну, если так, то обитателям здешних краев нечего опасаться эпидемий чумы, холеры, злокачественной лихорадки и кровавого поноса, которые, по утверждению докторов, случаются от большого скопления людей. Если так дело пойдет, то дебют нашего капитана Фракасса случится еще не скоро.

День, тем временем, быстро клонился к вечеру. Сквозь плотную пелену свинцовых туч едва пробивались слабые багровые отсветы заката. Да и что тут было освещать солнцу, кроме бесконечной заснеженной равнины, где единственными черными точками были вороны, охотящиеся на полевых мышей.

От постоянно дующего навстречу ледяного ветра снег покрылся твердой блестящей ледяной коркой. Несчастная кляча продвигалась с неимоверным трудом. На спусках, даже самых пологих, ее копыта скользили и, как она ни упиралась, напрягая изо всех сил сухожилия, как ни оседала на костлявый круп, тяжелый фургон все равно подталкивал ее и вынуждал катиться вниз. Скапен, который шел впереди, держа лошадь под уздцы, ничем не мог ей помочь. Несмотря на стужу, по бокам лошади струился пот, который ремни сбруи, трущиеся о кожу и шерсть, взбивали в желто-серую пену. Легкие животного работали, словно кузнечные мехи. Подслеповатые глаза были расширены до предела, словно старую клячу посещали жуткие мистические видения, вызывавшие у нее ужас. Иногда она по неведомой причине пыталась свернуть с дороги в сторону, будто наталкиваясь на невидимую человеческому глазу преграду. При этом она шаталась, словно во хмелю, а голову то задирала, словно собираясь встать на дыбы, то свешивала до земли, хватая губами на ходу комья снега.