Анатолий Марченко - За Россию - до конца

• Название: За Россию - до конца
• Автор: Анатолий Марченко
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-17-005375-4, 5-271-01786-9

Новый роман Анатолия Марченко посвящён жизни и деятельности одного из лидеров «Белого движения» А. И. Деникина (1872—1947). Сторонник монархии, он тем не менее приветствовал февральскую революцию, видя в ней определённый прогресс, но последовавшие затем разрушительные для России события заставили его встать на путь вооружённой борьбы с новой властью... Этот роман — попытка восстановления исторической справедливости. Убедительность и достоверность ему придают используемые документы: выдержки из писем, дневников, книг Деникина «Очерки русской смуты» и «Путь русского офицера».

---

   — И каким же образом?

   — Я собирал и передавал ценные сведения нашим войскам. — Я сделал ударение на слове «нашим». — Сведения о численности, вооружении и состоянии той самой армии, в которой служил. Надеюсь, вы не будете отрицать, что такого рода деятельность тоже может расцениваться как служение России?

   — Забавно, весьма забавно, ангидрид твою в перекись марганца! — восторженно воскликнул Донцов. — Прекрасные слова, поручик! Если бы не одно весьма существенное «но».

   — Что вы имеете в виду?

   — Это весьма существенное «но» означает, что вы вряд ли сможете представить мне доказательства такого рода деятельности.

   — Вы можете запросить генерала Болдырева, — парировал я.

   — «Запросить генерала Болдырева», — слово в слово повторил Донцов мою фразу с издёвкой. — Это в наше-то время и в нашем-то положении! Да вы смеётесь, поручик!

   — Придёт время, и вы сможете убедиться в моей искренности, — вздохнул я.

   — Однако сейчас против вас, поручик, оборачиваются те сведения, которыми мы располагаем. Смею вас заверить, что сведения эти получены нами из проверенного и надёжного источника. И по этим сведениям вырисовывается, увы, совершенно другая картина. Вы, поручик Бекасов, были отозваны с Восточного фронта в Москву, доставлены на Лубянку и получили задание от Чека проникнуть в наш тыл и по возможности снабжать красных разведывательной информацией.

   — Я отказываюсь даже отвечать на эту гнусную клевету! — как можно возмущённее воскликнул я. — Как можете вы предъявлять мне такие обвинения, мне, сыну русского офицера, который был другом Антона Ивановича Деникина!

Донцов тяжело заёрзал на своём стуле.

   — Видите ли, поручик, если бы мы не учитывали этого факта, вас давно поставили бы к стенке. В тех обстоятельствах, в которых мы сейчас вынуждены пребывать, разве есть время для долгих разбирательств? Но мы хотим выяснить истину. Докажите нам свою непричастность к Чека, и мы расстанемся с вами добрыми друзьями.

   — Но как я ещё могу вам доказать свою верность присяге? Как могу опровергнуть обвинения? — Всё это я произносил по возможности искренне, поражаясь тому, что способен так лгать. — Моё главное алиби — это честное слово русского офицера. — Я внутренне содрогнулся от своих слов и подумал, что гораздо лучше было бы честно признаться во всём. Но, по правде говоря, я ещё не был готов к такой исповеди.

   — Честное слово! — сокрушённо вздохнул Донцов. — Когда-то оно, это честное слово, стоило многого, в него нельзя, просто невозможно было не верить. Но сейчас, в этой кутерьме, в этих Содоме и Гоморре[8], разве можно положиться только на честное слово? Тем более что наш человек сообщил, что видел собственными глазами, как вы входили в здание Чека на Лубянке. Как это прикажете понимать, ангидрид твою в перекись марганца? — снова завёлся Донцов.

«Оказывается, разведка белых тоже не дремлет, — промелькнуло у меня в голове. — Кажется, этот Донцов вот-вот отправит тебя к стенке».

   — Хотелось бы знать имя этого человека! — Я как утопающий хватался за соломинку. — Я бы хотел вызвать этого подлеца на дуэль!

   — Элементарные законы следствия не позволяют мне называть имена, — сурово произнёс Донцов. Он задумчиво пожевал толстыми губами, наморщил лоб и вдруг сказал: — Впрочем, поручик, была не была! Единственный раз в жизни позволяю себе такое. И то ради уважения к вашему покойному батюшке, которого, признаюсь, тоже знал и ценил как истинного русского патриота. Так вот, слушайте меня внимательно. Эти сведения о вас нам сообщил, думаю, небезызвестный вам Борис Викторович Савинков. Да-да, во время своего кратковременного пребывания в Новочеркасске.

   — Савинков! — Услышав это имя, я почувствовал себя более уверенно. — Но как можно верить этому авантюристу, который из корыстных побуждений сдаст и белым и красным свою родную мать?!

   — Если она жива. — Мне показалось, что Донцов усмехнулся, и интуитивно почувствовал, что он вполне разделяет оценку, которую я дал Савинкову.

   — Даже если бы я и входил в здание Чека, что выглядит полным абсурдом, то как бы могли Савинков и его агенты поручиться за то, какие разговоры там вели со мной? — Я решил не просто отбиваться от обрушившихся на меня вопросов, но своей логикой смягчать их удары, побуждая Донцова сомневаться.

   — Хорошо, оставим пока всё это на вашей совести, — миролюбиво произнёс Донцов. Мне показалось, что ему уже изрядно надоел этот разговор. — Я задам вам вопрос, который должен был задать в самом начале. Как вы докажете что вы действительно тот человек, за кого себя выдаёте?

   — Нет ничего проще! — Я почувствовал себя увереннее.

Я вытащил из своего вещмешка армейские ботинки, а из кармана брюк — перочинный ножик, вспорол стельку ботинка и извлёк оттуда изрядно помятую фотокарточку. На ней были запечатлёны трое: Антон Иванович Деникин, мой отец и я, правда ещё в возрасте подростка.

Я протянул фотокарточку Донцову. Тот приник к ней, потом перевёл пристальный взгляд на меня, как бы сравнивая, насколько похож я, нынешний, на того, прежнего Диму Бекасова, и удовлетворённо вздохнул.

   — Это веское доказательство. — Он посмотрел на меня почти приветливо. — И это избавляет вас от дальнейшего допроса. Пока. Конечно, сейчас всё перевернулось вверх тормашками. Сын предаёт отца, отец предаёт сына... В подтверждение сего могу привести один из свежайших примеров. Отец — не буду называть фамилии — белый генерал, а сын — красный комбриг. Недавно обменялись любезностями. Отец обещал повесить сына на первой осине, а сын — расстрелять отца под звуки «Интернационала». Однако судьба распорядилась так, что духовой оркестр вынужден был играть не «Интернационал», а похоронный марш: сын попал к нам в плен и отец руководил его расстрелом. Каково, поручик? А вы говорите — честь! Какая, ангидрид твою в перекись марганца, честь, когда в один миг рухнула великая империя и мы барахтаемся под её обломками!

   — А почему бы вам не доставить меня к генералу Деникину, там всё прояснится окончательно и станет на свои места, — проговорил я. — А если что — долго ли поставить меня к стенке?

Донцов широко ухмыльнулся, и я, кажется, распознал его мысли: чем чёрт не шутит, может, этот поручик и впрямь любимчик Деникина, так стоит ли проявлять излишнее усердие, стараясь доказать, что ныне этот Бекасов — перевёртыш и вражеский лазутчик?

Донцов встал из-за стола:

   — Вы правы, поручик. Я доложу командующему и сообщу вам о дне и часе приёма, если, разумеется, генерал Деникин вообще захочет вас принять. А пока что, не взыщите, побудете, скажем так, под нашим наблюдением. В наше время, ангидрид твою в перекись марганца, ухо надо держать востро!

Я хотя бы на время смог передохнуть. И был очень рад, что Донцов наконец умолк: кажется, он совсем доконал меня этим проклятым ангидридом вместе с перекисью марганца!

18

Исключительная сложность положения Деникина состояла в том, что в тех обстоятельствах, в которых он оказался, ему приходилось быть не только военачальником, но и политиком, не только продумывать стратегию и тактику боевых действий, но и определять политическую линию, ибо если успешные боевые действия вели лишь к узко очерченной военной цели, к захвату новых населённых пунктов или новых территорий, то от правильной политической линии зависели многогранные, сложные и противоречивые отношения с народом. Тем более что народ во все времена человеческой истории представлял собой не нечто единое и цельное, а, как правило, нечто раздробленное, поклоняющееся разным идолам и разным верованиям.

Какой России хочет он, Деникин, и его армия? За какой идеей пойдёт офицерство, тоже далеко не единое в своём составе? Какими идеями можно увлечь народ, противопоставив себя большевикам? Эти и многие другие подобные вопросы приводили к мучительным раздумьям, а поиски точного и единственно правильного ответа пока не давали результатов. Тем более что даже у генералов, шедших рядом с Деникиным, не было полного единства, особенно в вопросах будущего России. Под каким флагом сражаться? Это был, пожалуй, главный и далеко не праздный вопрос.

В Егорлыцкой, где располагался его штаб, Деникин решил изложить командному составу армии свои воззрения в области политики. Перед этим у него состоялся продолжительный разговор с Алексеевым, который был убеждён, что нормальным ходом событий Россия должна прийти к восстановлению монархи. Правда, он оговаривался, что это должно быть не восстановление прежней монархии, которая целиком скомпрометировала себя, а создание монархии, в которую будут внесены существенные поправки. О каких поправках может идти речь, кажется, не представлял себе и сам Алексеев. Впрочем, разумная осторожность старого генерала давала о себе знать. Он полагал, что было бы преждевременным вести армию под монархическими знамёнами, так как вопрос о поддержке самодержавия всем русским народом ещё недостаточно изучен и что предварительное объявление лозунга реставрации монархии может лишь затруднить выполнение широких государственных задач.