Галина Яхонтова - Черная роза Анастасии

• Название: Черная роза Анастасии
• Автор: Галина Яхонтова
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Короткие любовные романы
• Год: 1996
• ISBN: 5-7027-0259-Х

Иногда сны сбываются… Новая любовь, как спокойная река. Но прошлое тянется черным шлейфом по светлым волнам… Сильные мужские руки помогают Анастасии не сломаться, прогоняют тяжелые сны… Свет новой жизни ждет героев впереди…

---

„Где он теперь? — вспомнила она давнего эротического друга. — Куда он мог исчезнуть?“ Страшные следы на давно растаявшем снегу вновь проявились, как негатив, в ее памяти. И ей страстно захотелось быть защищенной. Хотя бы каменной стеной.

Анастасия не знала, что Валентин исчез не случайно и вовсе не по своей воле. Что именно каменная стена, а то и две-три отделили экс-фотографа не только от бывшей возлюбленной, но и от всего свободного мира по меньшей мере лет на семь. Она не знала, что „загремел“ он в тюрягу, к сожалению, не за поджог ее квартиры. „Заложили“ некрофила-мазохиста подельники, которых взяли в разгар какой-то мафиозной разборки, На вопрос, кто в МУРе их информировал, они отвечали прямо и открыто, исключительно четко, — как дикторы „НТВ“, произнося одно и то же имя.

Такой вот вышел „печальный детектив“.

* * *

Настасья Филипповна пила цейлонский чай, заедая его швейцарским сыром, и душа ее была спокойна, поскольку скатертью-самобранкой стал пакет, презентованный легально состоятельным Поцелуевым. А когда на ее столе появлялись копченые угри из прудов скромного фотографа, она, бывало, испытывала смутную тревогу, приводившую временами к отсутствию аппетита. К счастью, ей были неизвестны причины тех давних „безвкусовых“ пристрастий.

Она листала толстый журнал, и сердце ее стучало с тайной гордостью. Нет, куда там — она вся была переполнена преступной гордыней. Потому что о-то-мсти-ла! Отомстила милой бардессе Катюше Мышкиной, которая осаждала редакцию этого издания, как половцы Киев, уже который год. Настасья испытывала удовлетворение, достойное великой Джулии Лэмберт.

Открой глаза, пойми, что все сбылось.
Укачивает облако ребенка.
Во сне являлась дальняя сторонка
И грузной птицей пролетала злость.
Прости, прости.

Качается мой мир,
Цепями по земле гремят качели.
Взлететь и быть мы так с тобой хотели!
А ныне — пир…

И Настя пировала, намазывала белую булку красной икрой, а не губной помадой. Сегодня у нее был маленький праздник. Она почувствовала себя сильнее, потому что смогла произнести „нет“ — своим болям, обидам и неясным томлениям.

Сегодня она осознала, что сможет сказать и „да“. Когда настанет час.

А вечером Анастасия смотрела „Ночного портье“, поставленного Лилианой Кавани и переписанного Улугбеком Ахметовым на безымянную кассету.

Едва она заправила кассету в гнездо видеомагнитофона, как уже не могла оторваться. Она вся была поглощена созерцанием женственного взгляда режиссера на трагические страницы истории двадцатого века. Только женщина могла увидеть так: ни батальных сцен, ни бесконечных переговоров и штабных заседаний, ни военных сводок… Герои фильма трагичны по самой сути, потому что не изменили ролей. Они — жертва и палач. Как сказала их создательница в одном из интервью: „Все мы жертвы или палачи и выбираем эти роли по собственному желанию. Только маркиз де Сад и Достоевский хорошо это поняли“.

* * *

На ночь Анастасия решила почитать „Спящие красавицы“ Ясунари Кавабата и погрузилась в повествование, а заодно и в садо-мазохизм по поводу своего навсегда утраченного „японца“, впрочем, как оказалось, больше похожего на татарина.

Она читала повесть нобелевского лауреата, герметичную и таинственную…

Начиналась повесть с того, что старик Егуцы приходит в дом „спящих красавиц“ и проводит там несколько ночей. А заканчивалась трагически: одна из тех девушек, которыми Егуцы платонически наслаждался, засыпает сном вечным. Это произведение насквозь было проникнуто эротикой, но особого рода. Это симфония эротической осени Человека.

„Казалось, девушка пахла молоком. Этот молочный запах младенца был умопомрачительнее запаха самой девушки, „Неужели?!“ — трудно было поверить в то, что у нее был уже ребенок, что в ее груди столько молока, что оно даже просачивается из сосков. Егуцы еще раз взглянул на ее лоб, щеку, на овал лица от скул до шеи. Хотя он и так, шестым чувством ощущал ее всю, но для уверенности все же чуть-чуть приподнял одеяло над ее плечом и заглянул в темноту. Нет, она еще никогда не кормила грудью. Он дотронулся до ее соска кончиком пальца, но тот остался сухим. И хотя девушке не было и двадцати, ее тело уже не должно было пахнуть молоком. Это был просто запах женщины. Но Егуцы ни на мгновение не сомневался: это запах младенца. Или ему так только казалось? Может быть, этот запах зародился из пустоты его сердца? Подобные догадки навевали Егуцы печаль и грусть. Но может быть, это была просто нищета старости, а не грусть и не печаль. Потом это ощущение сменилось жалостью и нежностью к девушке, от которой исходило тепло молодости. Но в тот же миг старик поборол холодное искушение и услышал музыку в девичьем теле. Музыку безбрежной любви. Егуцы стал озираться по сторонам, словно искал путь к отступлению. Стены были скрыты за бархатной шторой, и казалось, не существует ни единого выхода. Ярко-красный бархат, вобравший свет, смутно исходивший от потолка, казался спокойным и нерушимым.

Он держал в плену спящую девушку и старика“.

Анастасия читала книгу замечательного японца просто для души. Потому что приняла решение. Потому что уже знала, что скажет Пирожникову „да“. А значит — больше не надо будет заниматься составлением бессмысленных рукописей из лепестков чужих великих трудов. И скорей всего больше не придется идти в кабинет Марка Самойловича. Разве что по дружбе…

И он приехал! Ее рыцарь на красном коне. Он внес в ее жилище коробки и коробочки, свертки и сверточки, пакеты и пакетики. От них пахло чужой, другой жизнью и далекими странами. А еще он подарил Насте букетик ландышей, свежих и душистых. И она очень обрадовалась тому, что он не притащил какие-нибудь громоздкие казенные розы, потому что на ландыши мог отважиться только неистребимый романтик.

Она поставила букетик в маленькую керамическую вазочку, и цветы сразу стали зелеными и домашними.

Они уселись на диван, все еще ничего не говоря, стали смотреть друг другу в глаза. Настя заметила в глазах Евгения тень тревоги и страха быть отвергнутым. Он волновался больше, чем она. И, как казалось, хотел взять ее ладони в свои, но никак не мог отважиться даже на такой невинный жест.

Он робко ожидал ответа.

И Анастасия ответила:

— Я ждала тебя.

Евгений едва заметно, уголками губ, улыбался. Очевидно, он жаждал услышать нечто более определенное.

Она продолжила:

— Я хочу быть с тобой.

Он все еще не мог поверить, что это означает „да“, и потому переспросил:

— Ты выйдешь за меня замуж?

— Да.

Мгновенно улетучилась напряженность первых минут встречи. Мельком взглянув в зеркало, Настя заметила, что улыбается совсем как Чеширский кот.

По такому случаю Евгений пригласил Настю в модный ночной клуб, расположенный где-то на Тверской. Она с удивлением узнала, что ходят туда во фраках и вечерних платьях — совсем как на дипломатические приемы.

— Но у меня нет такого платья… — скромно заметила она.

— Теперь есть. — Евгений начал что-то искать среди коробочек, пакетиков и свертков.

Настя заметила в одной из больших упаковок детские вещи, а в другой — несколько мягких игрушек. Но ничего не сказала. Хотя это плохая примета — собирать младенческое приданое, когда малыш еще не родился.

„Даст Бог, все будет хорошо!“ — думала она, малыш, словно в знак согласия с этой мыслью, тихонько толкнул ее, наверное, ножкой, изнутри.

— Вот. Платье фирмы „Джессика“, — подал Евгений сверток, в котором лежало что-то мягкое глубокого черного цвета.

Она пошла в ванную примерить на свою — как ей недавно стало казаться — ужасную фигуру изящный балахон из мягкого, льющегося шелка. Платье оказалось с глубоким вырезом на спине и груди, с прозрачными рукавами, очень модного и в то же время простого, по-настоящему элегантного покроя.

Она поворачивалась перед зеркалом, довольная собой. Впервые за последние недели. Потому что фирма „Джессика“ сконструировала этот наряд не для беременных, а просто для слегка располневших. Такой Настя в нем и казалась. Только на лицо легла неистребимая тень усталости и раздражали два маленьких пигментных пятнышка, которые она тщательно, но почти безуспешно пыталась замаскировать кремом-пудрой.

Она вошла в комнату, медленно, плавно ступая по ковровому покрытию.

Евгений смотрел на нее с восхищением.

— Какая ты красивая! Ты космически прекрасна. Как Дева Мария.

С открытого балкона веял теплый майский ветерок. Он колыхал подол платья, защищая от мира маленькое, еще недозрелое чудо жизни, которое лежало, обхватив себя ручками и ножками, вниз головой, в невесомости вселенских вод.