Михаил Рощин - Полоса

• Название: Полоса
• Автор: Михаил Рощин
• Издательство: Современник
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1987

Повесть о городских девочках-подростках, трудновоспитуемых и трудноуправляемых, рассказ о первой любви, притча о человеке, застрявшем в лифте, эссе о Чехове, путевые записки о Греции, размышления о театре и воспоминание о Юрии Казакове и Владимире Высоцком — все это вы встретите в новой книге известного советского драматурга и прозаика Михаила Рощина. Писатель предлагает читателю выделить полосу времени, для которого характерны острый угол зрения, неожиданный ракурс. Так, один из разделов книги назван «Подлинно фантастические рассказы». Они о фантастике действительности, ее сюрпризах, об осознании человеком себя личностью.

Интерес к современнику остается для М. Рощина, автора многих книг («24 дня в раю», «Река», «Южная ветка», «Рассказ и др.) и популярных пьес («Валентин и Валентина», «Старый Новый год», «Ремонт», «Эшелон» и др.), постоянным и бесспорным. Проблематика творчества писателя созвучна тем исканиям, которые ведутся в современной литературе.

---

— Спи, я кому сказала! Поворачивайся и спи!

Наконец она заснула, — а было уже десять часов, — и Надька тут же заснула тоже, свернувшись в кресле.

Гремел вовсю телевизор, шел захватывающий фильм, и мамка Клавдя сидела в одиночестве с утра, пила чай и глядела вчерашнюю передачу.

— Ой! — вскрикивала она. — Куда ж он ее? Погубит!.. Батюшки! — Надька вошла, и мамка Клавдя так и обмерла, схватилась за стул: — Ой! О, господи, это ты!.. Надюшка!.. Ты живая?.. Что ж это ты делаешь-то? Дома не ночуешь! Где была?

Надька глядела мрачно, взяла со стола пряник, стала жевать, смотреть на экран. Налила из бутылки можайское молоко.

— Я у Жирафы ночевала, я тебе говорила.

— Чего ты мне говорила? Когда? А ну-ка! — Мамка Клавдя встала, взяла ее за руку, удивляя Надьку, осмотрела странно. — Достукалась?

— Да чего ты? — Надька продолжала смотреть на экран.

— Чего? Ты не знаешь «чего»? А? Не знаешь?

В это время на экране кого-то потащили, там закричали, посыпались выстрелы. И Надька и мамка Клавдя — обе глядели туда, но продолжали свой разговор:

— Уж и дома теперь не ночуй, да? Все одно?

— Да говорю, я у Жирафы, чего ты!

— Я знаю эту Жирафу! Как же ты могла-то? — Она опять схватила Надьку и странно глядела. — Ну? Ты скажи!

— Ну, чума! Отстань ты от меня!

— Она мне все сказала!.. Ой, срам! Ой, мало мне с тобой горя! Нет, она прокляла тебя, и я прокляну!

— Да какое ваше дело? — Надька вдруг засмеялась. — Какое?

— Не наше?.. А чье? Ты соображаешь?

На экране в это время убили женщину, и она умирала, закатив глаза.

— Ну? Что это значит-то с тобой? Как это? Когда?

— Да отстань!

Тут раздался звонок в дверь.

— Она! — сказала Клавдя. — Она-то прям не в себе. Гляди!.. Святая тоже нашлась… Иди вот сама открывай…

Надька, скривив улыбочку, пошла.

В дверь широко и резко вошла мама Шура.

— Собирайся! — сказала Надьке сурово. — И без всяких!

Надька откусила пряник и, не отняв его ото рта, смотрела на Шуру. Жевала.

— Без всяких! — напирала Шура. — Все!

Надькин взгляд говорил: не пугай. Ей было не до них.

Надька смотрела на огромную карту Советского Союза. Карта висела на вокзале. По карте протягивались черные линии железных дорог. Вот город Свердловск. Вот автомат с кнопками. На клавишах названия городов. Нажмем на город Свердловск. Побежали, затрепетали крылышки автоматического справочника, отщелкали и остановились. Свердловск. Отправление, прибытие, поезд такой-то, поезд другой, третий, цена билетов — все есть, пожалуйста, бери билет и езжай.

Лейтенант в это время стоял в воинскую кассу в короткой, человек из пяти, очереди.

Надька не выпускала его из поля зрения.

Вот он уже у окошечка. Отошел, изучая билет, положил во внутренний карман, застегнул шинель. Уезжает, значит? Ну-ну, слава богу.

Когда он один, лицо у него деловое, сосредоточенное, без всякой лирики. И  ж а л к о  его. Хочется пожалеть. Почему? К черту эту жалость! К черту!

Вот он идет. Теперь уже с билетом в кармане. А что, если в Свердловск поехать? А что там, в Свердловске? Экая даль!

Она следила за ним, шла, таясь за людьми. За-чем?

Вот подошел к киоску, купил газету, развернул на ходу, насупил брови, постоял, почитал, двинулся дальше. Газету убрал в карман.

Ничего не знает, ничего не чувствует, даже не оглянется. Интересно вот так следить за человеком. Как сыщик, идешь за ним, а он ничего не знает. Нет, вы не уйдете, товарищ лейтенант. Нет-нет, вам не удастся затеряться в толпе у входа-выхода. Куда? Куда?! Вон мелькнула фуражка. Пустите, разрешите! «Ты что, девочка, с ума сошла?» С ума сошла! С ума сошла!..

Она выскочила на ступени вокзала, увидела сверху, как лейтенант склонился к такси, открыл дверцу, сел и уехал.

Куда? В госпиталь? К Тоне?.. Зачем ему в госпиталь? Конечно, к Тоне! Пусть едет. Ей-то что!..

И вот она уже покупает билет в кино. Днем. У пустой кассы. И сидит в полупустом темном зале.

И опять Надька стоит у проходной госпиталя, опять с ней Бухара, и она спрашивает Тоню Шапошникову — дежурный звонит по внутреннему телефону.

— Шапошниковой сегодня нет.

— Спасибо. — Бухара вопросительно посмотрела на Надьку. — Небось, дома?

Надька кивнула, они отошли.

Так, соображала Надька, значит, дома. Что делать? Поехать туда?

— А что, взять и поехать, — сказала Бухара. — И ничего такого. Здрасьте, это я.

— Да на черта мне это надо? — Надька повернулась, чтобы идти, и увидела: подъехало такси, и из машины вылез лейтенант Орловский, а шофер подавал ему изнутри свертки-коробки. Надька замерла. Бухара тоже. И тут что-то упало у лейтенанта из рук. Бухара — раз, — только глянув на Надьку, подбежала и подняла.

Лейтенант увидел Надю.

— Надежда! Привет! — закричал он, и Бухаре: — Спасибо. Вы откуда?.. Помогите, пожалуйста, это я маленькие тут сувениры сестрам-врачам… Возьмите вот это еще, а? Пошли, пошли! Поможете… Это со мной, — сказал он солдату.

Но Бухара сказала: «Я здесь подожду», — выразительно глядя на Надьку. И осталась.

А Надька взяла сверток и пошла с лейтенантом опять через такую же знакомую проходную в корпус. Сердце у нее билось, но она усмехалась криво. Лейтенант попросил подождать и быстро ушел, путаясь со свертками. Надька поняла, что дальше, внутрь, ходить ей с ним не нужно. Она сидела одетая в коридоре, на скамье у входа, проклиная себя, и думала: надо уйти. В зоне зрения появилась толстая сестра Маша. Так, сейчас пристанет.

Та в самом деле удивилась:

— Ты чего тут? К. Тоне? Она сегодня отгул взяла.

— Нет, я знаю, я так.

— Не на работу к нам устраиваешься?.. Хотя мала ты еще у нас работать.

— Ничего, подрасту, — сказала Надька.

— Давай, давай, — сказала Маша. — У Тоньки будешь как за каменной стеной. — И ушла медленно.

И тут же подкатился совсем молоденький парень в больничной пижаме. В руке его болтался чертик, связанный, как это делают больные, из раскрашенных хлорвиниловых трубок. Парень ловко и забавно играл чертиком, как настоящий кукловод, и пищал:

— Уважаемая публика! У нас в госпитале посторонние! Непорядок! Как вы сюда попали? Ваше имя? — Он был наголо остриженный, с закованным в гипс горлом, бледный, худой, веселый. — Ваше имя! Ваше имя! — требовал чертик.

— Перебьетесь, — сказала Надька.

— Ой, как грубо! Ой, грубо! Какое грубое обращение с больными! Сейчас же к Федор Иванычу! — пищал чертик. — К Федор Иванычу. А лет сколько? Сколько лет?

Надька хоть и отвернулась, а рассмеялась.

— Смеется, ура! — хлопал и бил в ладони чертик. — Смеется!.. А может… ты к кому пришла? Ты не ко мне?.. Скажи! Скажи!

Тут подошли еще двое, один тоже молодой, а другой постарше, и оба с улыбками. Тот, что постарше, сказал:

— Селиверстов не теряется… Познакомь, кловун!

— Перебьетесь! — ответил им Селиверстов чертиком, точно скопировав Надьку. — Идите, дяденьки, своей дорогой… Правильно я говорю? — опять обратился чертик к Надьке, и она невольно кивнула.

Все рассмеялись, а Надька смутилась. Но тут, слава богу, в конце коридора показался лейтенант, он нес в руках свою шинель и на ходу надевал фуражку. Торопясь, он прихрамывал.

Все повернулись за Надькиным взглядом и поняли, кого она ждет.

— Ну, что тут? — Лейтенант всех оглядел. — Привет, Селиверстов!.. Не обижают? — обратился к Надьке.

— Здравия желаю, товарищ старшой! — весело сказал Селиверстов. — Вы что, как можно обидеть! Она сама нас обижает. Общаться не хочет. А вы, значит, все?

— Да вроде. Наконец-то.

— Да уж! Вы, говорят, тут побыли — ого!

— Не говори. А ты-то как?

— Нормально, товарищ старший лейтенант! — ответил Селиверстов чертиком, и все рассмеялись.

Второй, что помоложе, помог Сергею вдеть руку в рукав, тот поморщился, когда одевался, Надька это видела.

— На! — вдруг протянул ей Селиверстов чертика. — Возьми. Бери, бери, я себе еще сплету. Времени навалом…

Надька глянула на лейтенанта, спрашивая: взять?

Он разрешающе кивнул.

И Надька взяла: спасибо.

Они вышли, а Бухары не было.

— Где же она? — спросил лейтенант. Надька пожала плечами.

— Подождем или поедем?

— Куда?

— Как куда? К Тоне. Я ж уезжаю. Все.

— А я чего?

— Да ладно! Поехали!

Надька играла чертиком. Они ехали в автобусе, сидели на одном сиденье, автобус был полупустой.

— Ну, а у тебя что новенького? — спросил лейтенант.

— У меня?

— У тебя, у кого же.

Надька плечами пожала: мол, что может быть новенького?

— Все нормально. Уезжаю. На Дальний Восток.

— Ты? К кому? Зачем?

— Так.

— Выходит, нам по пути. Ты самолетом или поездом? — Он засмеялся.