Михаил Рощин - Полоса

• Название: Полоса
• Автор: Михаил Рощин
• Издательство: Современник
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1987

Повесть о городских девочках-подростках, трудновоспитуемых и трудноуправляемых, рассказ о первой любви, притча о человеке, застрявшем в лифте, эссе о Чехове, путевые записки о Греции, размышления о театре и воспоминание о Юрии Казакове и Владимире Высоцком — все это вы встретите в новой книге известного советского драматурга и прозаика Михаила Рощина. Писатель предлагает читателю выделить полосу времени, для которого характерны острый угол зрения, неожиданный ракурс. Так, один из разделов книги назван «Подлинно фантастические рассказы». Они о фантастике действительности, ее сюрпризах, об осознании человеком себя личностью.

Интерес к современнику остается для М. Рощина, автора многих книг («24 дня в раю», «Река», «Южная ветка», «Рассказ и др.) и популярных пьес («Валентин и Валентина», «Старый Новый год», «Ремонт», «Эшелон» и др.), постоянным и бесспорным. Проблематика творчества писателя созвучна тем исканиям, которые ведутся в современной литературе.

---

Но безусловно, мы читаем и думаем: что именно в жизни и в человеке занимало писателя и что он  в ы б р а л, какие были его пристрастия, как именно  э т о  зеркало отразило мир?

Читаешь нилинские рассказы подряд и заново удивляешься: какое многообразие и какая последовательность. Смотрите, здесь вся эпоха, вся биография советского строя: и предреволюционная Россия, и революция, и гражданская война, и потом Отечественная, и годы нэпа и индустриализации, и даже международная тема.

Нетрудно увидеть и творческий рост писателя, движение его прозы от несколько намеренно упрощенной и лаконичной в тридцатые годы (такова тогда вообще была манера, ибо и в литературе бывает своя мода), к более глубокой, свободной, авторски раскованной в последний период.

И даже более того: можно заметить, как времена общественного подъема, светлых или трагических моментов нашей советской истории, влияя на художника, отражались также либо подъемом, либо упадком качества и его произведений.

Если же углубить анализ, можно увидеть и пробелы: ненаписанное и неосуществленное. То есть так и кажется, что, судя по всему, судя по общественному темпераменту писателя, по его страсти, он должен был бы вот тогда-то и тогда-то написать то-то и то-то. (Как разгадка таблицы элементов Менделеевым: если есть и такие элементы, то должны быть и такие). Но этого нет. Не написано.

Павел Филиппович Нилин в жизни был человек своеобразный, острослов и язвитель, особенно когда дело касалось литературы и братьев писателей, суд его бывал строг и нелицеприятен, но и себя частенько не щадил, поругивая за то, что вот это, дескать, не пишется, а о том-то надо бы непременно, и вот тако́й-то замысел возник, а когда успеть, неизвестно. И он сильно сокрушался и искренне мучился этим.

В литературе, в писательских судьбах особенно бывает видно неосуществленное. Люди знают, что делать, хотят, уже гордятся и хвастают своим замыслом как уже сделанным, и даже постепенно им самим начинает казаться, что несделанное существует как сделанное (так много они говорят об этом и думают), но… на самом деле нет ничего — одни мечты, прожекты, фантазии.

Но литература не химия, писательская жизнь, частная и творческая, весьма далека от логики таблицы Менделеева. Осуществиться писателю, состояться вообще нелегко, а осуществить все замыслы, наверное, не удавалось никому. И судят писателей по тому, что ими сделано.

Все так. И однако что-то есть в пробеле тоже. И пробел, наверное, может быть столь же выразителен, сколь пауза в театре. И как пауза, быть душераздирающим и трагическим, или ироническим, или просто многозначительным.

Павел Нилин был накрепко связан со своим временем, страной, народом. Жанр рассказа, наверное, больше всего близок к стихотворению, его природа эмоциональна, непосредственна: рассказ — это всплеск, его пространство невелико и время одномоментно (даже если рассказ вмещает в себя целую жизнь или эпоху), рассказ принадлежит к литературным войскам «быстрого реагирования». И наверное, поэтому в рассказе наиболее, как в стихотворении, проявляется, изливается душа писателя и видно все ее волнение: из-за чего, почему. И рассказ емок.

Наверное, поэтому в эпохи бурные, быстрые, переменчивые, «подъемные» так цветет обычно поэзия и так фонтанирует рассказ: достаточно вспомнить двадцатые-тридцатые годы и имена… впрочем, имен не перечислить, потому что, кажется, все писали рассказы, и все писали неплохо, а некоторые просто замечательно.

Но я вспоминаю об этом, собственно, вот для чего: чтобы увидеть, как  л и ч н о с т ь  писателя отражается в том, что он пишет, как жизнь его раскрывается перед нами и как именно это личное, накапливаясь и отбираясь годами, в конце концов, оказывается, может быть самым интересным. Вот ведь что любопытно!..

Писатель участвует, волнуется, наблюдает; его время, события, великие и малые перемены — все воздействует на него. И он пишет, конечно, свое время, его героев, его проблемы. Мы говорим: «певец своего времени». Конечно, своего, какого же еще!

Но писателей сотни, а время одно. И события одни и те же: революция, война, мирное время, опять война. Но как по-разному отражается та же, например, гражданская у Шолохова, или, скажем, у Булгакова, или у Артема Веселого и у Бабеля.

В наше время, к сожалению, бывает так, что хорошая, о р и г и н а л ь н а я  книга, как ледокол, тянет за собой караван себе подобных, и это считается нормальным. Хотя литература зиждется на том, что  в с я к а я  книга должна быть оригинальна. Одна лишь тема не может быть критерием произведения. Но эпигонство, к сожалению, расцветает махровым цветом. Хотя в литературе нельзя что-либо воспевать хором и «певец своего времени» — это певец, а не хорист.

У каждого таланта свой взгляд, свое пристрастие, свое направление.

Все влияет на талант, первое свойство таланта — впечатлительность, он, как сахар или соль, впитывает в себя любую каплю влаги. Но — как сахар или — как соль.

Повествуя о жизни других, писатель повествует о себе, и мы ясно чувствуем привкус сахара или соли.

Посмотрите, какое влияние оказала на П. Нилина родная Сибирь, город Иркутск, его детские и отроческие, а потом юношеские впечатления.

Это рассыпано повсюду, и дело не только в деталях, не только в том, что Сибирь географически стала местом событий, происходящих во многих его повестях и рассказах, но, вероятно, Сибирь же повлияла и на то, что писателя Нилина стали особенно привлекать герои с «сибирскими» характерами: мужества, выносливости, отваги, прямоты, трудолюбия и самолюбия.

Все мы без конца возвращаемся и возвращаемся к своей юности, к своим первым опытам: работы, любви, дружбы, борьбы, войны. Писатель есть исследователь, и он упорно повторяет опыт, поставленный жизнью над ним самим: каким я был, как поступал, почему так, а не иначе? Что вообще было тогда? Где я сплоховал, где был молодцом? Опять же почему?

Все это очень важно, и это мучает каждого человека, пока он не найдет правды и не скажет наконец ее себе.

Думаю, из рассказов нетрудно вычитать, каков был жизненный путь самого писателя (П. Ф. Нилин родился в 1908-м, умер в 1982 году) — мальчишки из небогатой семьи, рано узнавшего и труд и горе; потом комсомольца, работника угрозыска, газетчика, строителя, писателя, военного корреспондента.

Нельзя писателя заставить писать о том, чего он не знает, не любит, не понимает или не принимает. То есть заставить, конечно, можно, но ничего хорошего из этого не выйдет. Всякий писатель пишет о  с в о е м.

И вот Павел Нилин, например, стал писать о рабочих не только потому, что так требовала молодая страна рабочих, а потому что это было для него органично. Ему не требовалось подделываться или перестраиваться, он этих людей и знал, и любил, они всегда оставались объектом его внимания и пристрастия.

Нетрудно увидеть, как из рассказа в рассказ — от чахоточного жестянщика Павлюка до доктора Ермакова из африканского рассказа — движется  г л а в н ы й  герой писателя Нилина: человек труда, человек из народа. И некая одна черта, словно навязчивая идея, преследует в этих людях писателя, — черта, которая и ему самому особенно дорога.

Что же это?

Мы знаем, что «человек труда» — понятие расхожее и достаточно заштампованное. Что значит «человек труда»? Разные бывают «человеки труда». Но мы, разумеется, имеем под этим понятием подлинного человека труда, труженика, творца, воспевать которого и ставить в пример, как образец, требуют даже и государственные интересы.

Задача ясная.

Задача ясная, но понятие тоже довольно абстрактное и требует конкретизации.

Павел Нилин очень рано нащупал  с в о е г о  человека труда, выделил в этом понятии одну основную черту, ему самому наиболее близкую и дорогую. Вот его герои: Павлюк; Валя Лугина, работница; бесконечно занятой доктор Ермаков; американец-механик Тюлли, участник гражданской войны, «испорченный» русской революцией; старик Волков, который идет в швейцары, боясь помереть от сытой и бездельной жизни; обаятельная героиня рассказа «Впервые замужем», вечная труженица; супруги Полыхаевы из рассказа «У самой Волги», которые заняты послевоенным строительством. Все это люди труда. И все это разные, каждый со своим обликом персонажи.

Но что писателя-то занимает в этом собрании лиц? Насчет чего идет разговор? Зачем они все нам представлены?

Павлюк знает, что должен умереть, но работает до последнего, не суетится, делает свое дело; Варя Лугина расстается с мужем, которого она любила и от которого ждет ребенка, — только потому, что он попытался чуть-чуть закабалить ее; старика Волкова унижает и физически мучает безделье и т. д.

Пусть простит меня читатель, я не буду заниматься здесь подробным критическим «разбором», — мысль ясная: писатель выделяет в каждом своем «человеке труда» достоинство, честь. Вот что его интересует в тех, кто трудится, кто привык полагаться на себя и знает себе цену. Настоящий работник, рабочий, специалист — всегда гордый и независимый человек. И это есть его жизненное приобретение. Его не закабалишь. А закабалишь, он будет бороться и биться, хорошо сознавая — за что. Подневольный труд рождает рабскую психологию, труд свободный возвышает до понятия чести, незнакомого рабу.