Робер Фоссье - Люди средневековья

• Название: Люди средневековья
• Автор: Робер Фоссье
• Издательство: ЕВРАЗИЯ
• Жанр: История
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-91852-016-1

На русском языке впервые выходит книга одного из самых авторитетных французских историков-медиевистов профессора Сорбонны Робера Фоссье (род. 1927) — «Люди средневековья». Эта книга — плод размышлений автора, вобравшая в себя всю полноту его исследовательского опыта и потрясающей эрудиции. На страницах своего труда Робер Фоссье создает коллективный портрет средневековых людей, вернее, портрет «безмолвствующего большинства» — простолюдинов, крестьян, ремесленников, составлявших 90% средневекового общества. Именно их автор считает главными действующими лицами той величественной эпохи, каким было средневековье. Право, война, семья, брак, окружающая среда, вера, чувства и ценности — на все это Фоссье предлагает посмотреть под иным углом зрения — глазами простолюдинов, заглянув за пределы парадных площадей средневековых городов, которые прикрывали собой «рабочие кварталы». Фоссье очищает историю средневековья от многочисленных штампов, предубеждений и мифов, сложившихся за столетия благодаря стереотипному школьному образованию и налету красочного романтизма. Робера Фоссье интересует, что средневековые люди думали о себе сами, а не что о них думают историки и политики. Его книга — настоящее разоблачение «Черной» и «Золотой» легенд средневековья, твердо заученных нами с детства. И именно это делает её чтение по-настоящему увлекательным и захватывающим.

---

Однако причины такого поведения нуждаются в уточнении. То, что рождение ребенка является для матери полным проявлением ее женской сущности, а для отца — выражением его мужского начала, — это данность сугубо личная и находится вне времени. Одних этих чувств было бы достаточно, чтобы внушить желание иметь детей, и ни одно человеческое общество, несмотря на гримасы моды, их не избежало. Но если в наше время на ребенка смотрят как на настоящего или будущего потребителя, тогда в нем видели по преимуществу производителя — производителя власти или богатства. Ведь он был не только «даром Божьим», как твердила Церковь, но и элементом трудового мира, орудием власти, семейным достоянием. Этой материальной внешней видимостью несомненно, и объясняется представление о мнимом пренебрежении к детству, якобы не признаваемому во всей его полноте; а ведь именно его будущие роли побуждали проявлять к нему внимание и нежность. Церковь, как обычно и вплоть до XVI века, когда ее власть ослабла, прекрасно это понимала: рост численности детей Божьих по призыву «плодитесь и размножайтесь» делал их живыми воплощениями славы Всевышнего. Конечно, некоторые проповедники брюзжали: все эти дети обходились дорого, во всяком случае, чем их было больше, тем меньше Церкви доставалось даров, за счет которых она и жила; и потом, дети не росли на деревьях: каждый из них, включая тех, кто еще не появился на свет, был плодом мирского соития, которое Бог — бесспорно, с тем, чтобы испытать свои создания, — пожелал сделать крайне приятным, по крайней мере для мужчины. Конечно, до соития и после него молятся, но не во время же самого акта? Жестокая дилемма, поскольку половое воздержание противоречило бы Божьему замыслу и едва ли может быть причислено к человеческим добродетелям.

Так или иначе, в миру и мужчины, и женщины желали появления ребенка и надеялись на него. Если такое желание испытывали любовники или пары, находившиеся в щекотливых отношениях с каноническим правом, распознать его трудно, поскольку Церковь набросила покрывало на эту тему. В основном дети рождались от законных связей; однако вполне достойное положение бастардов, особенно в XIV и XV веках, показывает, что, даже если они были нежеланными, их признавали — не только мать, что само собой разумеется, но и отец, который мог бы их не знать или притвориться, что не знает, но охотно подыскивал им приличное место в приемной семье. Увы, ни одна из героинь романов XIII или XIV века не попала в обстоятельства, благодаря которым мы бы познакомились с ее чувствами в таком положении. Но судебные решения, популярные рецепты, покаянные предписания в полной мере показывают, какое место занимали противозачаточные средства и аборты — причем к последним прибегали не только служанки, забеременевшие от хозяина, или вдовы, изнасилованные шайкой «молодчиков», но и законные супруги. Кстати, инициатива побудить партнершу отделаться от нежеланного плода чаще всего исходила от мужчины, да и суд всегда карал его как соучастника. В глазах правосудия такое решение было тем более естественным, что роль мужчины в недопущении беременности, бесспорно, велика: позы, принимаемые при коитусе, умышленное прерывание последнего зависели, естественно, от него — в отсутствие каких-либо средств, изобретенных сегодня современной технологией. В наши дни этим проблемам уделяется много внимания, для их контроля даже создан юридический арсенал. Единственное реальное различие между нашим и прежним временем состоит в том, что сегодня открыто демонстрируют их практику, как и других видов сексуального поведения, к которым я еще вернусь. Намеренно вызванный выкидыш в городе, а тем более в деревне был, конечно, делом самым обычным, но оставался подпольным, а значит, опасным: ведь Церковь следила за тем, чтобы мужскому семени оказывали должное почтение. На практике довольно хорошо известны методы, которым обучали повитухи; в основном это применение настоев ромашки, имбиря, папоротника, откровенно опасные манипуляции. А вот мотивы такого избавления от плода остаются более темными. В XIV веке некоторые «вероучители», такие как Бернардин Сиенский, даже допустили, что эмбрион можно уничтожить до истечения сорока дней внутриутробной жизни — разумеется, при условии многочисленных покаяний и при наличии серьезной причины: угрозы здоровью или даже опасности нищеты. Это показывает, насколько распространены были такие действия.

Итак, ребенок зачат, его появления ждут. О протекании беременности нам, как ни странно, мало что известно. Возможно, потому, что те, кто держал в руках перо, были мужчинами и не интересовались тем, что же такое роды; возможно, и потому, что каждая женщина беременела в среднем раз в восемнадцать месяцев, то есть десяток раз на протяжении своего брака, в соответствии с демографическими нормами той эпохи. Так что это состояние уже нельзя было считать «интересным», как говорили еще недавно. Внешние нормы, присущие роду человеческому: девять месяцев ожидания, искривление спины, полнейшая аменорея. Вероятно также, что положения, позы, «прихоти» пациенток комментировали опытные средневековые прогнозистки — повитухи. Впрочем, если беременность протекала с осложнениями или, тем более, заканчивалась выкидышем, вина возлагалась исключительно на женщину, как и в случае бесплодия, всегда приписываемого женскому роду, даже в том случае, если негодным безоговорочно признавалось мужское семя: дефектным считался сосуд, но не то, что в него влили. Как и сегодня, женщина, разумеется, но также и супруг, приходила в волнение, заметив первые движения плода in utero (в чреве), — добрый знак, что роды будут удачными; однако мы можем вспомнить, что античные врачи видели в движении плода скорее признак тяжелой беременности и трудных родов.

Найти подступ к самому рождению — дело не из легких, ибо при родах мужчина тоже отсутствовал — как отец, так и писец или художник, если не говорить о редких и поздних исключениях. Роженицу укладывали или усаживали, велев ей скорчиться; иногда опорой ей служили только подушки. Повитухи готовили ветошь и воду для омовения; поддерживала и ободряла молодую мать повивальная бабка, которая также помогала ребенку правильно расположиться в утробе, если это было необходимо, при помощи мягкого массирования живота или вагины либо манипуляций голыми руками. Эти женщины знали толк в родах и, возможно, помогали безвозмездно. Если послед не выходил сам и если пуповину быстро не обрезали и не перевязывали, риск инфекции чрезвычайно возрастал. При такой рудиментарной гигиене роды, и без того, вероятно, приносившие немало мучений, становились смертельно опасными; кесарево сечение, призванное спасти ребенка, не практиковалось, по крайней мере, пока мать была жива; можно полагать, что при тяжелых родах одна из десяти женщин (а возможно, и больше) не выживала и что это всегда были первородящие женщины.

Ребенок родился

Если жизнь матери находилась под угрозой, то и участь новорожденного была не более завидной. Даже когда он не умирал в момент появления из материнской утробы, длительность его жизни могла быть ничтожной — несколько часов, несколько дней. С чего бы простонародью могло везти больше, чем сильным мира сего, чьи генеалогии свидетельствуют о гекатомбах младенцев? От 25% до 30% мертворожденных показатели, какие сегодня сложно обнаружить даже в беднейших странах: тетания, менингит, удушение из-за неловких манипуляций, дизентерия, сосудистая недостаточность вследствие тяжелой беременности или преждевременных родов. Но сколь бы частой ни была смерть, связанная с рождением, она казалась недопустимой, несправедливой и горькой, о чем свидетельствует вся семейная литература. Кроме того, ребенок, умерший после нескольких мгновений жизни, уже был человеком; не получив крещения, он, очевидно, должен был отправиться в преисподнюю, уверял св. Августин. До Страшного Суда ему придется пребывать в лимбе, в этой гавани ожидания, что давало возможность для «работы скорби»[7], как любят говорить сегодня. Связь с ним под покровительством Церкви, для которой не жалели даров и молитв, должны были поддерживать святилища «отсрочки» (de répit), иногда простые деревенские часовни. Что касается тел умерших младенцев, археологи крайне редко находят их вместе с телами крещеных; может быть, существовали специальные места их погребения — например, под церковной папертью? Или, согласно данным раскопок, их хоронили под порогом родительского дома, размозжив тело большим камнем, дабы погребенным не овладел какой-нибудь демон с целью сделать подменышем Дьявола; или же их просто бросали в реку?

Итак, ребенок родился и — по крайней мере пока — вполне жив. Но действительно ли он был тем самым, кого зачал отец и выносила мать? Неотвязный страх случайной или умышленной подмены ребенка по воле человека или дьявола преследует матерей и сегодня. А что говорить о близнецах и что с ними делать? Может быть, они свидетельствовали о безнравственности матери, забеременевшей от двух мужчин? Или один из младенцев — но какой именно? — был дьявольским двойником другого? О рождениях близнецов в средние века известно немногое; нечастые упоминания о них в генеалогиях аристократов наводят на мысль, что принималось роковое решение о детоубийстве — тяжком преступлении, худшем, нежели аборт, но лишь оно могло спасти честь рода. Как бы то ни было, ребенок по-настоящему становился полноправным членом человеческой группы лишь по завершении двух переходных ритуалов, означавших вступление в жизнь сообщества. Первый, происходивший сразу же после рождения, вероятно, был для людей средневековья главным: это омовение. Благочестивая иконография охотно отмечает, что этот обряд был совершен над Иисусом, но проводили его систематически и наследовали от предков. Как и сегодня, он явно представлял собой акт, связанный прежде всего с соображениями физической гигиены, с целью смыть с ребенка следы пребывания в материнской утробе; но это было еще и его вступление в мир живых: крик, испускаемый младенцем после шлепка (если последний необходим), затем прикосновение рук и воды. Ритуальный смысл первого омовения, чьи корни, вероятно, следует искать в доисторических временах, не ускользнул от людей средневековья, и если лохань с ветошью по-прежнему оставались в руках женщин, то на сей раз присутствовал и отец.