Уильям Хортсберг - Сердце ангела. Рассказы

• Название: Сердце ангела. Рассказы
• Автор: Уильям Хортсберг
• Издательство: Синтез
• Жанр: Триллер
• Год: 1993
• ISBN: 5-230-09616-2

Без издательской аннотации.

Нью-Йорк, 1959 год. Частный детектив Гарри Энджел получает от таинственного незнакомца поручение найти знаменитого некогда музыканта по имени Джонни Фаворит. Во время войны Джонни забрали в армию. Вернувшись с фронта, он попал в психиатрическую лечебницу, но недавно пропал оттуда…

Роман послужил основой для культового фильма Алана Паркера.

Содержание:

Уильям Хортсберг. Сердце ангела. Роман.

Рассказы.

Стивен Кинг. Мэнглер.

Стивен Кинг. Ночная смена.

Стивен Кинг. Баллада о гибкой пуле.

Стивен Кинг. Домовой.

Эдвард Бейли. Допрос.

Джей Стрит. Безо всякой боли.

Ричард Деминг. Часы с кукушкой.

Джек Риччи. Требуется убийца.

Джек Риччи. Пробей свой номер.

Эдвард Л. Перри. Осечка.

---

Я затушил окурок в пепельнице из Сторк-клуба, памяти о давно угасшем любовном романе.

— Я уверен, что вы в этом разбираетесь, Эпифани. Так значит, знаки фальшивые?

— Не фальшивые, а скорее, неправильные. Не знаю, как объяснить по-другому. Ну скажем, кто-то описывает футбольный матч и путает «гол» с «угловым». Вы понимаете?

Я сложил «Ньюс» так, чтобы она видела третью страницу, и показал ей змееобразные зигзаги, спирали и прерывистые кресты на фото.

— Вы подразумеваете, что все это выглядит похожим на «веве» и прочее, но изображено неверно?

— Вот именно. Видите вот этот круг, где змей заглатывает собственный хвост? «Дамбалла», настоящее «веве», символ геометрического совершенства вселенной. Но ни один посвященный никогда не начертит его рядом с «Бабако», как здесь.

— Итак, тот, кто начертил эти рисунки, по меньшей мере знает, как выглядят «Бабако» и «Дамбалла».

— Именно это я и стараюсь вам растолковать. Вы знали, что Джонни Фейворит некоторое время был связан с обеа?

— Я знаю, что он был «хунси-босал».

— У Тутса и впрямь был длинный язык. Что еще вам известно?

— Только то, что в то время Джонни Фейворит путался с вашей матерью.

Эпифани скривилась, будто глотнув что-то горькое.

— Это верно. — Она покачала головой, в то же время как бы отрицая этот факт. — Джонни Фейворит был моим отцом.

Это откровение будто вдавило меня в кресло.

— Кто еще знает об этом?

— Никто, кроме меня и мамы, но она умерла.

— А как же Джонни?

— Мама так и не сказала ему. Он очутился в армии еще до того, как мне исполнился год. Я не солгала вам, когда сказала, что мы с ним не встречались.

— А почему вы откровенничаете со мной сейчас?

— Я боюсь. Смерть Тутса чем-то связана со мной. Не знаю, каким образом, но я чувствую это каждой клеточкой тела.

— И вдобавок, вы считаете, что в этом замешан Джонни Фейворит?

— Не знаю. Мне казалось, что вам это уже известно, ведь думать — ваша работа.

— Возможно. А теперь: если вы что-то утаили, сейчас самое время открыться.

Эпифани уставилась на свои сложенные на коленях руки.

— Мне больше сказать нечего. — Она встала, бодрая и деловитая. — Мне пора. Я уверена, у вас полно работы.

— Я как раз ею и занят, — заметил я, поднимаясь.

Она сняла свое пальто с вешалки.

— Полагаю, вы были серьезны, когда говорили насчет конфиденциальности?

— Все, что вы мне рассказали — строго конфиденциально.

— Надеюсь. — Она улыбнулась. Улыбка была искренней и не рассчитанной на какой-то результат. — И все же, несмотря на мою интуицию, я вам верю.

— Спасибо. — Я обогнул стол, когда она открывала дверь.

— Не беспокойтесь, — бросила она. — Я сама найду выход.

— У вас есть мой номер?

— Я позвоню, если что-нибудь услышу, — кивнула она.

— Позвоните в любом случае.

Она снова кивнула и исчезла. Я стоял у стола не двигаясь, пока не услышал, как за ней закрылась дверь наружной комнаты. И только после этого схватил «дипломат», сорвал с вешалки пальто и запер контору.

Приложив ухо к наружной двери, я дождался, пока закрылись дверцы автоматического лифта и вышел. Коридор был пуст. Слышны были лишь стук арифмометра и жужжание электробритвы мадам Ольги, которой та устраняла непрошенные волоски. Я ринулся к пожарной лестнице, и прыгая через три ступени, заспешил вниз.

Глава двадцать пятая

Я опередил лифт на добрых пятнадцать секунд и ожидал его на площадке, чуть приоткрыв дверь пожарного входа. Эпифани прошла мимо меня на улицу. Я последовал за ней. Мы вместе свернули за угол и спустились в подземку.

Она села на поезд местной линии. Я вошел в следующий вагон и, едва поезд тронулся, вышел из него и встал на подрагивающую металлическую платформу над буфером, откуда удобно было следить за ней через окно в двери. Эпифани сидела прямо, сжав колени и устремив взгляд на цепочку реклам над окнами вагона и через две остановки вышла на Колумбус-Серкл.

Она пошла на восток вдоль Центрального парка, мимо Мэйн-Мемориэл, с его влекомой морскими коньками колесницей, отлитой из спасенных с затонувшего корабля пушек. Пешеходов было мало, поэтому я мог держаться от девушки даже так далеко, чтобы не слышать стука ее каблуков по десятиугольным асфальтовым плитам, окаймляющим парк.

На Седьмой — авеню Эпифани свернула к центру. Сначала она принялась высматривать номера домов, а затем почти побежала мимо Атлетического клуба и украшенного скульптурами жилого комплекса Алвин-Корт. На углу 57-й улицы ее остановила пожилая дама с тяжеленной продуктовой сумкой, и мне пришлось подождать в дверях магазина нижнего белья, пока Эпифани подскажет ей дорогу.

Я едва не потерял ее, когда она перебежала через улицу с двухсторонним движением на красный свет. Я растерянно стоял у края тротуара, но тут Эпифани замедлила шаги, изучая номера домов над магазинами, расположенными вдоль Карнеги-Холл. Прежде чем передо мной загорелась зеленая надпись «ИДИТЕ», я заметил, как она останавливается в конце квартала и входит в здание. Я уже знал адрес: 881, Седьмая-авеню. Там жила Маргарет Круземарк.

Убедившись, что правый лифт поднял Эпифани на одиннадцатый этаж, я вошел в соседний, попросив лифтера отвезти меня на девятый.

На этаж Маргарет Круземарк я поднялся по пожарной лестнице, оставляя позади лихорадочный ритм чечеточного класса и далекие переливы сопрано. Через несколько секунд я оказался у двери со знаком «скорпиона»…

Положив «дипломат» на потертый коврик, я щелкнул замочками. Сверху в «аккордеонных» перегородках торчали пачки липовых формуляров, придающие чемоданчику официальный вид, но под фальшивым дном я хранил свой профессиональный инструмент: «набор грабителя» из особо прочной стали, контактный микрофон с миниатюрным магнитофоном, десятикратный бинокль фирмы «Литц», фотоаппарат «Минокс» с подставкой для пересъемки документов, коллекция отмычек, никелированные стальные наручники и заряженный «Смит и Вессон-Сентенниэл» 38-го калибра с корпусом из облегченного сплава.

Я извлек контактный микрофон и подсоединил к магнитофону наушник. Это была отличная штука. Стоило поднести микрофон к поверхности двери, и я слышал все, что происходило в квартире. Если рядом кто-то появлялся, я ронял магнитофон в карман рубашки, а наушник сходил за слуховой аппарат.

Но коридор пока был пуст — лишь эхо вибрирующего сопрано сливалось где-то вдали с фортепианными арпеджио. В комнате был слышен голос Маргарет Круземарк:

— Мы не были близкими подругами, но я очень уважала твою мать.

Эпифани что-то пробормотала в ответ, и предсказательница продолжала:

— Я часто виделась с ней перед тем, как ты родилась. Она владела «силой».

— Вы долго были обручены с Джонни?

— Два с половиной года… Со сливками или с лимоном, дорогая?

Очевидно, пришла пора чаепития. Эпифани выбрала лимон и сказала:

— Моя мать была его любовницей, когда вы были с ним помолвлены.

— Милое дитя, не думаешь ли ты, что я этого не знала? У нас с Джонни не было друг от друга секретов.

— Поэтому вы с ним и порвали?

— Наш разрыв — всего лишь измышления прессы. У нас имелись свои причины, чтобы сделать вид, будто мы порвали отношения. По сути, мы никогда не были так близки друг другу, как в последние месяцы перед войной. Наши отношения выглядели необычно, я не отрицаю. Полагаю, ты воспитана достаточно свободно, чтобы не поддаваться буржуазным предрассудкам. Правда, твоя мать была полна предрассудков.

— Что может быть буржуазнее, чем «менаж а труа»?

— Это не было «менаж а труа»! Не думаешь ли ты, что мы создали некий ужасный уголок секса?

— Не имею ни малейшего понятия о том, что вы «создали». Мама никогда не говорила мне об этом.

— А к чему ей было говорить? Насколько я знаю, Джонатан мертв и похоронен.

— Но он жив.

— Откуда ты знаешь?

— Просто знаю.

— Никто не расспрашивал тебя о Джонатане? Ответь, дитя — от этого могут зависеть наши жизни.

— Почему?

— Не спрашивай. Так значит, кто-то расспрашивал о нем, да?

— Да.

— Как он выглядел?

— Обыкновенный мужчина, ничего особого.

— Он не казался здоровяком? Не то, чтобы толстым, но с излишним весом? Неряшлив? Ну, по части одежды: мятый синий костюм и туфли, нуждающиеся в чистке. Черные усы и короткие, седеющие волосы?

— И добрые голубые глаза, — добавила Эпифани. — Их замечаешь в первую очередь.

— Он не назвался Энджелом? — в голосе Круземарк послышались нетерпеливые нотки.

— Да. Гарри Энджел.

— Чего он хотел?

— Он ищет Джонни Фейворита.

— Зачем?

— Он не сказал мне зачем. Он детектив.

— Полицейский?