Макар Бабиков - Отряд особого назначения

• Название: Отряд особого назначения
• Автор: Макар Бабиков
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: О войне
• Год: 1986

Герой Советского Союза М. Бабиков рассказывает о боевых действиях отряда особого назначения Северного флота, действовавшего на Мурманском направлении и в Северной Норвегии. Автор вспоминает о походах в 1941–1942 годах в немецко-фашистский тыл флотских разведчиков, которые наблюдали за движением вражеских судов, захватывали «языков», добывали ценные сведения. Ряд страниц посвящен содружеству советских воинов с норвежскими патриотами. Книга знакомит с прославленными разведчиками Героями Советского Союза С. М. Агафоновым, А. М. Никандровым и другими.

---

Рядом с ним мчались Ковалев, Чинговатов, Харабрин. Развернулись в цепь и остальные. Патрульные куда-то испарились как дым. Солдата, стоявшего на посту у землянки, скосили из автоматов. В двери землянок, в дымоходы полетели гранаты.

Группа Карпова — Кузеванова отклонилась от выполнения поставленной задачи, включилась в общую атаку. Инзарцев крикнул Карпову, чтобы тот поспешал к машинам. В кузовы и в кабины полетели гранаты, термитные шашки и фосфорные зажигалки. Огнем занялись два десятка грузовиков, тюки в кузовах задымили бело-желтым чадом.

Над поселком занялось зарево. В суматохе метались люди, рвались гранаты, трещали автоматные очереди, свистели пули, осколки гранат.

Дмитрий Ковалев заметил, как из землянки выскочил, озираясь и соображая, куда бежать, немец с парабеллумом в руке. Ковалев выстрелил, но, видно, промазал. Гриша Харабрин догнал немца и ударил его прикладом в спину. Но удар получился не сильный, немец дико закричал и прибавил прыти. Тогда Харабрин пустил очередь из автомата.

Запылал автобус, факелом вспыхнула машина, груженная лесом. Загорелась подвижная мастерская на колесах.

Матвеев и Ефимов, почуяв запах бензина, кинули гранаты в двери одной землянки. Яркое пламя выхлопнуло через дверь этой землянки — склада горючего, а из второй потянуло едким запахом резины. Там горели автомобильные покрышки.

Немцы метались возле горящих землянок, машин, стреляли невпопад. За посадочной площадкой, ближе к мосту, стала вытягиваться цепь солдат. Цепь шла на сближение с разведчиками. С левого берега Титовки через мост проехало шесть машин, они повернули в сторону автобазы.

Командир операции Люден приказал отходить. Группы Инзарцева и Карпова поднялись на высоту, где стоял в ожидании команд Грачев со своими людьми.

Из пулеметов и винтовок обстреляли машины, миновавшие мост. Они остановились, потушили фары. Солдаты выпрыгнули из кузовов и побежали в сторону пожарища. Со стороны губы затарахтели два пулемета, залился длинными очередями пулемет с мотобота. Одна за другой взвились в небо несколько осветительных ракет. Трассирующие молнии тянулись к высоте, где собрались разведчики.

Люден подал команду отходить к Мотовскому берегу. Немцы, опомнившись, поливали свинцом высоту. Однако пули уже не доставали отходящих.

Немцы попробовали преследовать разведчиков в сопках, но шли осторожно, оглядываясь, осматриваясь.

Отряд снова вели Кашутин и Чинговатов.

На переходе Люден спросил Приходько, попались ли какие-либо документы. Тот ответил, что никто и ничего ему не передавал. Разведчики, мол, говорят, что егеря выскакивали из землянок без мундиров, в рубашках, на убитых ничего, кроме оружия, не было. Взяли одного раненого пленного, но он недолго жил.

Вышли к берегу в 6 часов утра 24 октября. Катера не было ни у берега, ни в море.

Кругом лежал снег. Промокших десантников прохватывал холод. Пытались развести костры, но мокрый валежник не загорался.

Подошли четыре «малых охотника». Командир отряда катеров спросил, что случилось с десантниками, в какую опасную ситуацию они попали.

Люден ответил, что ничего особо тревожного не произошло.

— А почему тогда в эфире прозвучал сигнал тревоги? — строго спросил Людена Визгин.

Люден пожал плечами.

Только позже выяснилось, что старший лейтенант Приходько в момент, когда вражеские машины с подкреплением поехали от моста, на свой страх и риск дал указание радистам передать сигнал бедствия, что всполошило всех в отделе, заставило немало поволноваться командование флотом.

— Трудно поверить, — подумал Визгин, — чтобы старший лейтенант Приходько проявил такую самодеятельность, запросил помощь, в которой не было нужды. Не подумал ли Люден о безопасности своей персоны?

А между тем после набега на Титовку Люден чувствовал себя на седьмом небе. Операция прошла почти бескровно. Только одного бойца ранило.

Люден мог радоваться и тому, что, как позднее выяснилось, набегом на Титовку немецкое командование в Норвегии было не на шутку встревожено. В Титовке располагался командный пункт горного корпуса генерала Дитля. Люден дипломатично умалчивал о другой части сообщения из лагеря противника. Там говорилось, что немцы никак не ожидали, что русские так быстро сами уйдут из Титовки.

Если бы командир операции Люден не поторопился с приказом отходить, не придержал бы возле себя большую часть отряда, результат этого скрытного проникновения в Титовку мог быть более значительным.

Визгина никто не упрекал, но он готов был кусать локти. Его разведчики не раз подбирались к Титовке. Была возможность притащить самого захудалого, самого паршивого пленного, тогда стало бы ясно, что в Титовке разместился крупный штаб. Десантную операцию следовало готовить более солидно, руководить самому, а не поручать Людену. Теперь того и гляди врежет Головко в его, Визгина, адрес свое любимое словечко: «Разгильдяй!» И будет прав!

Глава X

На крутолобом каменном бугре у подножия лысой, без единого кустика, без травинки сопки в Старом Полярном, по соседству с осевшим двухэтажным домом, построенным, по словам старожилов, в дореволюционные годы под молельню для военных моряков (на одной фотографии той поры здание это снято с небольшими куполами и крестами на них), пристроился двухподъездный деревянный домик. Жильцов его, чтобы уберечь от бомбежек, пожаров и других военных напастей, эвакуировали. Но дом не опустел. Его обжили новые хозяева — флотские разведчики.

К дому этому то прямиком, то ступенчатым изломом взбираются деревянные мостки. Константин Симонов писал «гармоникой по улицам мостки». По ним поэт хаживал не раз в разведотдел и в отряд в осеннюю пору сорок первого.

Симонов был почти ровесником многих разведчиков отряда. В армейской форме, перетянутый ремнями и портупеями, в добротном кожаном реглане, он выглядел стройно и молодцевато.

На стихи Симонова многие моряки обратили внимание еще тогда, когда он учился в литературном институте, знали его пьесу «Парень из нашего города», читали репортажи о папанинцах, о событиях на Халхин-Голе.

На север, на Мурманское направление, он приехал в октябрьские дни первой военной осени.

Ему, корреспонденту «Красной звезды», не потребовалось много времени, чтобы отыскать в Полярном дорогу к разведчикам.

Симонов присаживался в кружок разведчиков, молча вслушивался в начатую без него беседу, а затем просил рассказать о себе. Для памяти что-то записывал в свой блокнот.

Как-то вечером людей потянуло на воспоминания о днях мирных, о делах домашних, житейских. То ли к этому располагал предвечерний сумеречный час, то ли душевная расслабленность, наступившая после нелегкой операции. Разведчики перестали испытывать скованность и неловкость. Беседа с поэтом стала простой и доверительной. А потом кто-то из ребят попросил Константина Михайловича почитать стихи. Симонов прочел одно, другое, третье стихотворение… Затем вдруг замолк на какое-то время, задумался. Ребята притихли.

Симонов обвел взглядом сидящих на табуретках и на койках моряков и сказал, что прочитает им совсем новое стихотворение.

И стал читать «Жди меня».

Казалось, что из какой-то глубоко упрятанной клеточки симоновской души, из ее самого дальнего уголка выплескиваются трепетные слова, просящие ждать, надеяться, хранить верность.

Моряки сидели не шелохнувшись, вслушиваясь в каждое слово. Никто не глядел в глаза читавшему.

Симонов выдохнул последние строчки:

Как я выжил — будем знать
Только мы с тобой —
Просто ты умела ждать,
Как никто другой!

Поэт умолк. На какое-то время наступила оглушительная тишина.

Глуховато, явно через силу первым выдавил слово один из молчунов — Алексей Чемоданов:

— Да, вывернули вы, Константин Михайлович, то, что в душе держим.

И пошло!

— Крепкое заклинание положил, пусть не крутят хвостом, не заигрывают с тыловыми крысами, — сказал с наигранной легкостью Поляков и обвел взглядом сидящих, как бы ища поддержки.

— Тебя, Иван, может, никто и не ждет. И здесь ты не сильно грустишь. Девиц без улыбочки не оставляешь, — осуждающе подсек Полякова Степан Мотовилин.

— А каково тем, у кого семьи теперь под немцем?.. Им не скажешь и не напишешь: «Жди». Сами должны знать. Сердце кровью обливается, как подумаешь, какие муки выпали на женскую долю, — сказал Семен Флоринский.

— Не только женатые разлучены. Верят, помнят и дожидаются, — с грустью заметил Алексей Шерстобитов, — как ни прикинь, а всех надежда касается…

— Все же больно, Константин Михайлович, слушать слова: «…изменив вчера». На войне мы без них, без жен. Одна горечь. Не надо бы так обидно про них говорить, — разразился непривычно длинной для него речью Радышевцев.