Екатерина Казакова - Пленники Раздора

• Название: Пленники Раздора
• Автор: Екатерина Казакова
• Издательство: СИ
• Жанр: Фэнтези

Нет ничего общего между человеком и нелюдью. Только многовековая ненависть, только обоюдная жажда крови, доставшаяся в наследство. Нет ничего общего между человеком и зверем. Только безудержная жажда мести, только желание истребить друг друга, живущее в сердцах. Но много общего между человеком и человеком. Потому что только любовь и сострадание способны утолить боль и излечить раны тех, кто привык жить в плену нескончаемого раздора.

---

Глава мрачно кивнул.

— Идите.

…Когда целитель и его спутница вышли в коридор, девушка обернулась и, заглянув в обезображенное лицо, спросила:

— Ты злишься? Обиделся на меня?

Он покачал головой.

До людских покоев они дошли в молчании. Здесь Ихтор открыл первую незапертую дверь, кивнул в темноту пустого нетопленного покоя и сказал:

— Обживайся.

А после этого развернулся и ушёл. Ни разу не оглянувшись.

* * *

Донатос стоял перед решеткой, из‑за которой на него смотрела, мерцая жёлтыми глазами, снежно — белая волчица.

— Светла? — колдун вглядывался в оскаленную морду, безуспешно пытаясь увидеть под обличьем свирепого хищника робкую незлобивую девушку.

Зверь утробно и глухо зарычал.

Ургай и Стеня, нынче несшие стражу в каземате, переглянулись.

— Наставник, — тихо спросил Ургай, — как же ей крови‑то дать? Она ведь кидается. Не подступишься.

Крефф ответил, не отводя взгляда от псицы:

— За тупоумие тебя к ней закинем. Пусть до отвала наестся. А то ведь дурака учить — только портить.

Парень досадливо покраснел, а колдун тем временем обернулся к нему и сказал:

— Ступай на поварню, попроси кого‑нибудь из служек ладонь посечь и в плоское блюдо нацедить из раны. А ты, — наузник повернулся к ратоборцу: — к целителям иди. Позови, кто потолковей из третьегодоков, порез затворить. И блюдо сюда несите. Да ещё кочергу захватите по пути, чтоб двигать было ловчее. А то ведь руку по локоть отхватит вместе с посудиной и не подавится.

Парни дружно кивнули, однако у самого выхода Стеня остановился, как споткнулся:

— Крефф, не серчай, но пусть Ургай один идет. Наставник велел из каземата не выходить, покуда смена не подоспеет.

Донатос кивнул, не глядя на парня:

— Правильно велел. Сиди.

Выуч вернулся на прежнее место, досадуя, что вбитая креффом привычка подчиняться старшему сыграла с ним нынче злую шутку и едва не заставила нарушить прямой приказ наставника.

А колдуну не было дела до переживаний парня. Он по — прежнему стоял перед решеткой и неотрывно смотрел волчице в глаза.

— Светла… — тихо позвал обережник.

Ходящая, услышав собственное имя, вдруг рванулась вперед, и крепкие зубы лязгнули, смыкаясь на железных прутьях. Обычный зверь все клыки бы обломал, а этой — хоть бы что. Ревет, рычит, ярится, аж захлебывается. Крефф, отпрянул. Не испугался, просто не ожидал. Тяжелая туша наваливалась на решётку. Зверина заходилась от бессильной злобы, но вырваться не могла и оттого свирепела ещё пуще: билась широкой грудью о препону, рявкала исступленно и яростно.

«Ургая, как за смертью посылать», — подумал Донатос, и в этот миг дверь каземата отворилась и послушник с блюдом в одной руке и кочергой в другой — показался на пороге.

Светла, учуяв запах крови, взревела и заметалась. Она кидалась из стороны в сторону, будто хмельная. Налетала попеременно, то на стены, то на дверь, выла, хрипела, билась о железо, скребла когтями по камню, лязгала зубами.

Ратоборец протянул креффу блюдо и кочергу, сказав:

— Сейчас, как уйму, пихай под низ.

Донатос кивнул. Стеня подошел к решётке и простер ладони к узнице, заточённой внутри. С пальцев выуча поплыло по воздуху зыбкое голубое сияние. Псица заскулила испуганно и жалобно, мигом растратив гнев и неистовство.

До боли знакомым показалось креффу жалобное щенячье «у — у-у» грозного хищника. Так всхлипывала Светла, когда случалось ей плакать от обиды или боли.

Колдун скрипнул зубами, глядя на то, как Ходящая пятится на полусогнутых лапах к противоположной стене темницы. Пятится, отворачивая одновременно с этим лобастую голову, чтобы защитить глаза от выжигающего их сияния.

Блюдо скользнуло под прутьями, обережник кочергой подвинул его как можно дальше и отошел. Стеня опустил руки, перестав удерживать волчицу.

Перемена в Ходящей была мгновенной и страшной. С утробным рыком Светла рванула с места к сладко пахнущей посудине. Дурея, перевернула её носом, затем раз и ещё раз. А потом бросилась вылизывать щербатый пол, измазанный в крови, само блюдо, разлетевшиеся по камню багряные капли.

Она успокоилась не скоро. Ещё какое‑то время урчала и огрызалась неведомо на кого, а потом повалилась на бок и закрыла глаза. Рёбра тяжко вздымались и опускались, розовый язык вывалился из открытой пасти, а глаза, одурманенные блаженством, закрылись.

Донатос молчал и смотрел на зверину, которая ещё пару оборотов назад была безобидной дурочкой. Обережник хотел, когда она испробует крови, снова окликнуть, позвать по имени. И лишь теперь понял: некого окликать. И звать тоже некого. Да и незачем.

Колдун развернулся и направился прочь из подземелья, так и не почувствовав обращенных ему в спину сочувствующих взглядов послушников.

* * *

Тяжелые капли крови падали в белый снег, кропя его багрянцем, протапливая…

Лесана завороженно следила за тем, как ратоборец, ведший их обоз, запирает обережный круг. Ей сделалось неуютно. Чудно это — со стороны наблюдать за работой, которую привыкла делать сама, ни на кого не полагаясь. Она‑то, дурища, когда остановились разбивать стоянку, привычно потянулась к болтающемуся на поясе ножу. И то верно, науку, за годы вбитую, в один день не отринешь. Добро ещё, Тамир вовремя заметил, накрыл руку ладонью, заставил опамятоваться. А не то пошла бы мужняя баба вдоль обоза, обережную черту наводить. Небось, видоки бы в едином ладу за сердце схватились.

— Иди, похлёбку вари, — негромко сказал колдун. — Твоё место нынче у костра.

Девушка кивнула и направилась туда, где мужчины во главе со Смиром, пристраивали на треноге набитый снегом котёл и разводили огонь.

— Давайте, помогу, чем могу, — предложила обережница.

— Хвала Хранителям, Смир, в кои веки раз поедим вкусной стряпни, а не твоей тюри, — весело сказал один из парней, разводивших огонь, и кивнул Лесане: — Там, вон, в санях: крупа, лук и мясо.

Она повернулась идти, но в этот миг Лют, незряче озирающийся по сторонам, сказал:

— Пошли вместе. Помогу. — Он взял обережницу за плечо и захромал рядом.

Она сперва удивилась этакому благодушию, но потом одернула себя — брат ведь.

Мешки в санях он сыскал сам, безошибочно. Нюх‑то звериный.

Когда вернулись обратно к костру, Лесана села чистить лук, а волколак устроился рядом.

Обозники, покуда ещё не стемнело, разбрелись всяк по своей нужде, кто лошадей распрягал и кормил, кто сани к ночлегу готовил, кто судачил о чём‑то вполголоса со спутниками. Ратоборец — невысокий мужчина с рыжей бородой и обветренным конопатым лицом — беспечно дрых в санях. Звали его Хран и на вид ему было вёсен сорок. Лесана обережнику завидовала. Хотела бы она так же вот устроиться нынче на соломе, укрыться от мороза и ветра теплой овчиной и заснуть с осознанием того, что всё в жизни идёт своим чередом — лошади хрустят овсом, каша над костром варится, а люди негромко балагурят о том, о сём.

— Что случилось? — внезапно спросил Лют, вертя в руках луковицу.

Ему, видимо, вынужденная слепота казалась занятной. Он пытался к ней приноровиться, давая возможность носу, рукам и ушам возместить хотя бы часть того, что теперь оказалось сокрыто от глаз.

— Где? — не поняла Лесана. — Где случилось?

— Не знаю — где. Не знаю — с кем. Но ты, как будто цветок засохший.

Девушка хмыкнула:

— Это как?

Волколак пожал плечами:

— Вроде всё на месте — и лепестки, и стебель, а чуть тронь — рассыплется.

Обережница стряхнула с колен шелуху, положила очищенную луковицу на чистую холстинку, а руки спрятала в рукава шубки. Стужа стояла — пальцы костенели!

— Не рассыплюсь, не надейся, — «утешила» она оборотня.

— Это тебе так кажется, — ответил он, а потом сказал: — Мне так хочется снять повязку! Глаза чешутся. Когда стемнеет — разрешишь?

— Нет. У тебя зрачки блестят.

Лют мученически вздохнул и снова взялся вертеть в руках луковку.

…Когда каша приготовилась, Лесана попробовала её — обжигающую, исходящую духмяным паром.

— Пойду, Храна разбужу, — сказала она волколаку.

Тот рассеянно кивнул.

Девушка заметила, что оборотню нравилось сидеть возле огня. Повязка защищала глаза, но позволяла коже чувствовать тепло и Лют наслаждался.

Мало — помалу стянулись к костру, оживленно переговариваясь, остальные обозники с мисками и ложками в руках. Подошел Тамир, до сей поры о чём‑то беседовавший со Смиром.

Обережница положила колдуну каши, и он кивнул в ответ. Устроился рядом. Принялся равнодушно есть, глядя в пустоту. Зато Лют уписывал харч, как не в себя. Лишь теперь Лесана сообразила, что кормила пленника чуть не сутки назад. Сделалось стыдно. А потом она рассердилась — гордый, да? Не захотел напомнить? Сам виноват.