Станислав Мыслиньский - Из одного котелка

• Название: Из одного котелка
• Автор: Станислав Мыслиньский
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1974

«В книге я постарался рассказать о годах нашей совместной борьбы за свободу и независимость, воссоздать образы только некоторых из тех многих, кто ковал победу: воинов Красной Армии, с которыми я делил трудности фронтовой жизни. В боях с гитлеровскими оккупантами родилась вечная и нерушимая дружба между нашими народами».

В этих словах автора — офицера Войска Польского, — в годы Великой Отечественной войны сражавшегося в рядах Красной Армии, заключается содержание его воспоминаний.

Книга представляет интерес для широкого круга читателей.

---

— Какой это калибр? — спросил я проходившего мимо сержанта Сорокина. Я задал этот вопрос, чтобы как-то начать разговор.

— А что, нравятся? Это 76-миллиметровые. Пушечки — как девушки… Хороши издалека, а еще лучше вблизи. Ох, не любят их фашисты. А мы шпарим из них по фрицам с первых дней войны, от самой границы. Немало поколесили. — Он внимательно посмотрел на нас и спросил: — А вы, ребята, откуда? Не получили еще назначения?

— Да из самого Баку. Идем и ищем, кто бы нас приютил у себя, да что-то нет желающих, — сказал Казик и протянул портсигар с папиросами.

— Нет желающих, говоришь? Посмотрим! — Сержант глубоко затянулся, затем еще раз и, уходя, бросил на ходу: — Подождите меня здесь, поговорю с кем надо. Из моего расчета двоих вчера похоронили…

Батарея разворачивалась к бою. Офицеры указали огневые позиции, и артиллеристы начали окапывать орудия и маскировать их соломой и травой. Тракторы отошли назад и остановились между скирдами. Из обозных подвод остались лишь две, а остальные уехали в направлении Ростова.

— Эх, разрешили бы повоевать с этими пушечками!.. Такого бы шуму наделали среди гитлеровцев! — загорелся я, обращаясь к Казику.

— Да, хорошо бы!.. И вместе с советскими войсками вернуться в наши родные края, где люди ждут освобождения от неволи, — мечтательно продолжал он, 76-миллиметровые пушки грозно смотрели своими жерлами на далекий западный горизонт. Оттуда ждали появления противника. Оттуда доносились нарастающие раскаты артиллерийской канонады. Мне вспомнились первые дни сентября 1939 года и гитлеровские пушки. Тогда они не маскируясь, с открытых позиций, прямой наводкой обрушивали смертоносные снаряды на наши неглубокие окопы, тянувшиеся вдоль реки Сан.

— Где наша артиллерия, где авиация, которые мы видели во время военных парадов и которые бы нам теперь очень пригодились? — засыпали мы вопросами наших офицеров. К сожалению, те тоже не могли сказать нам, простым солдатам, что-нибудь определенное.

— Эй, ребята! — позвал нас знакомый сержант. — Идите сюда, скорее!..

Возле орудия трое артиллеристов рыли стрелковые ячейки для укрытия во время бомбежек. Один из них, молодой, которого звали Колей, возился с прицелом… В нескольких метрах от него на снопах пшеницы сидел командир батареи вместе с каким-то широкоплечим мужчиной лет пятидесяти, судя по его испещренному морщинами лицу и совершенно лысому черепу.

— Ну и куда же вы идете? — спросил нас командир батареи. Теперь я мог внимательнее рассмотреть его приятное, улыбающееся лицо. Большие черные глаза смотрели на нас приветливо, но вместе с тем с какой-то настороженностью. Красивые изогнутые брови то и дело поднимались вверх. Высокий лоб закрывали густые волнистые волосы. Он откидывал их назад здоровой рукой.

— Как это куда? На фронт, бить фашистов…

— Конечно, на фронт, товарищ полковник, — поддержал меня Казик.

— Не полковник, а лейтенант… лейтенант Василий Сапёрский, — поправил его командир батареи, затем встал и, протянув нам руку, добавил: — Пора бы уже, ребята, разбираться в воинских званиях. — А какие-нибудь документы у вас есть? Давайте посмотрим…

Мы вынули наши паспорта. Лейтенант внимательно полистал их, сравнил фотографии с нашими лицами, затем передал документы своему соседу и обратился ко мне:

— По национальности поляк?

— Да.

— А историю Польши знаешь?

— Знаю, — ответил я довольно уверенно, поскольку в начальной школе — а я успел закончить лишь ее — по этому предмету никогда не получал ниже четверки.

— Ну хорошо! А что было в январе 1863 года? — К нашему с Казиком удивлению, офицер задавал эти вопросы на вполне приличном польском языке.

— В то время было восстание поляков против царизма, — ответил я тоже по-польски.

— Ну что ж, неплохо! Впрочем, об этом мы еще когда-нибудь поговорим, — сказал Сапёрский и повернулся к молчавшему все это время товарищу: — Пригодятся, товарищ политрук. Эти двое орлов будто бы с неба к нам свалились… В каждом расчете не хватает людей.

— Я не возражаю, Вася. Ребята молодые, и видно, что рвутся в бой… А что они за орлы, это мы еще посмотрим. — Политрук дружески кивнул нам, вынул из кармана носовой платок и начал вытирать им потный лоб.

— Сержант Сорокин! У вас со вчерашнего дня не хватает двоих людей. Так вот, принимай пополнение! Передай писарю батареи, пусть зачислит ребят в состав вашего расчета. Накорми, получи для них обмундирование. А этому босому пусть старшина выдаст сапоги, а то не успеет еще понюхать пороху, как станет хромым. — Лейтенант встал и похлопал нас по плечу: — С этой минуты вы — артиллеристы 1-й батареи 968-го артиллерийского полка 395-й стрелковой дивизии. Запомните это как следует, ребята…

— Постарайтесь оправдать доверие, которое оказали вам, приняв вас в ряды нашей прославленной части, — добавил политрук.

Офицеры, продолжая разговаривать, направились к берегу речки. Командир батареи развернул на ходу большую карту.

— Отличные у нас командиры, верно, ребята? — не скрывал сержант своего удовлетворения. Он достал кисет с табаком, протянул нам по клочку газеты. — Закуривай! — предложил он, скручивая козью ножку. — Сейчас я познакомлю вас с личным составом нашего орудийного расчета, а потом что-нибудь перекусите, и я расскажу вам, что будет входить в ваши обязанности. Для более основательной учебы сейчас нет времени. Обстановка скверная, сами видите, что творится…

Затягиваясь крепким табаком, мы смотрели на запад. Алое солнце клонилось уже к горизонту.

А через речку и болотистую ложбину все шли и шли войска. Шли обозы, автомашины и тракторы, доносился рев моторов. С перевязанными руками, ногами и головами, пешком или на подводах, на измученных лошадях, передвигались усталые, ослабевшие солдаты, угрюмо смотря себе под ноги. Они еще совсем недавно храбро сражались с врагом, а теперь шли молча, подавленные и расстроенные отступлением. Невеселая это была картина.

— Скверная обстановка… Эх, черт подери, скверная! — глядя на отходящие части, мрачно шептал командир нашего расчета.

— Эти сцены для меня не новы, мне и раньше доводилось не только их видеть, но и самому принимать участие, — непроизвольно сорвалось у меня с языка.

— Да? А когда это было?

— В сентябре 1939 года у нас, в Польше. Мы отступали тогда под натиском гитлеровских войск с Бещадских гор до самого Львова. Дальше уже было некуда, товарищ сержант…

Сорокин внимательно посмотрел мне в глаза, глубоко затянулся и выпустил через нос длинную струю дыма.

— Знаю, друг, — сказал он задумчиво. — На войне всякое бывает. Иногда приходится и отступать. Для солдата это сплошные мучения. Но не переживай! Мы еще отплатим им за все сполна. Верь мне, наступит время, обязательно наступит, когда и мы зашагаем на запад. Эх, друзья!.. — хотел что-то сказать сержант, но не успел. Вокруг поднялся невообразимый шум. Со всех сторон неслись возгласы, команды, крики: «Воздух! Юнкерсы!»

В мгновение ока рассыпались колонны пехоты, шедшей до этого в походном строю и соблюдавшей относительный порядок. Остановились автомашины и тягачи. С них спрыгивали солдаты и бежали в поле. Только возницы хлестали кнутами своих лошадей и мчались вперед по опустевшей дороге.

Гул самолетов нарастал. Они летели с запада, но их еще не было видно — солнце, которое клонилось к горизонту, слепило нас своими лучами.

Казик кинулся к речке. Я понял почему: там виднелись свежие воронки от бомб. Я хотел бежать за ним, но стоявший рядом со мной сержант успел схватить меня за локоть и потянул за собой. Мы упали в ближайший ров, еще пахнущий влажной, сырой землей. В нем уже кто-то лежал, и мы накрыли его сверху своими телами.

Я лежал беспомощный, словно ребенок или затравленный зверек, ожидая смерти либо избавления, и чувствовал, как страх парализовал все мое тело.

Пронзительный свист падающих бомб на минуту оглушил меня. Я заткнул уши руками. Раздался взрыв, второй, третий… Земля заходила под нами. Казалось, что она вдруг ожила: дрожит, расширяется и сжимается, поднимается и опускается, — одним словом, дышит…

Сколько это длилось? Не знаю. Хотя я и заткнул уши, но отчетливо слышал оглушительный рев самолетов над головой. По-видимому, «юнкерсы» летели очень низко. Вслед им затарахтели ручные пулеметы. А может быть, стреляли с самолетов?

И вдруг наступила тишина, удивительная тишина, и я почувствовал, что земля успокоилась, перестала дрожать и колыхаться. Я отнял руки от ушей. Со всех сторон доносились крики и призывы о помощи.

Мы поднялись на ноги. Над землей стояло облако пыли и дыма. На дороге, в поле, возле речки — всюду дымились воронки. Горели автомашины и остатки свай и досок взорванного моста. Языки пламени лизали разметанный стог. Несколько солдат подбирали раненых, а человеческий поток — войско и беженцы — снова потянулся на восток.