Аркадий Савеличев - Генерал террора

• Название: Генерал террора
• Автор: Аркадий Савеличев
• Издательство: АСТ, Стрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-17-023693-Х, 5-271-08915-0

Об одном из самых известных деятелей российской истории начала XX в., легендарном «генерале террора» Борисе Савинкове (1879—1925), рассказывает новый роман современного писателя А. Савеличева.

---

Спорить не стали, зашагали, куда было приказано.

Место оказалось не самое лучшее — слишком уж открытое. Патин боялся, что в лесу преждевременно разбегутся, но и здесь — чистая плешь. Дуб когда-то спалило молнией, место суглинистое, выжженное солнцем и поросшее колючкой. Да и с дороги видна такая орава людей. Он посидел под дубом в сторонке минут пять, покурил, приказав остальным лежать. А дальше что?..

   — Пока я не дойду до опушки леса плюс ещё десять минут — чтоб лежали тише мышей. Из винтовки я вас и в полуверсте подшибу. Имейте в виду, — наказал он и, не оглядываясь, хоть холодок пробирал спину, — а вдруг у кого-нибудь пистолет сокрытый есть, — зашагал в сторону леса, нарочно вдаль от Ярославля.

На опушке оглянулся и погрозил винтовкой. Сидели пока. Но знал: как только скроется в кустах, так и побегут. Весь вопрос: в какую сторону?

Он юркнул в кусты, затаился и снова выглянул: так и есть, бегут... за ним следом! «Ну, старшой...» Понял он, что без выстрела не обойтись, присел за пеньком и старательно выцелил. В ногу, как и хотел! Старшой споткнулся и пополз на карачках, что-то крича, может, понукая своих. Но никто больше не тронулся с места. Глухо и покорно залегли в траву. Патин ещё раз выстрелил, поверх голов; вот теперь уж долго никто не высунет носа. Обойдя краем опушку леса, он негромко, но так, чтоб слышали настоящие слова, запел:

Смело мы в бой пойдём
За Русь святую
И как один прольём
Кровь молодую!

Старый кадетский гимн, который большевики, как и всё остальное, реквизировали для своих нужд и лишь немного переиначили слова, жёг душу. Что наделал? Зачем ввязался?.. Во след ему непокорно, хрипло возразили:

Смело мы в бой пойдём
За власть Советов!..

Он припустил к старой рыбинской дороге и, не доходя её, в приметном месте, у большого валуна на краю свалки, закопал винтовки и все припасы к ним. Хорошо, что на свалке тряпье кой-какое оказалось: обернул на всякий случай. Хоть безотказная трёхлинейка и не боялась ни дождя, ни грязи, но всё же...

III

Вечером Ягужин нетерпеливо переминался возле дебаркадера, а на самом дебаркадере, не подавая виду, торчал и Савинков-рыбак. Сколько ни приучал себя Патин к таким превращениям, не переставал удивляться умению маскировки. Признай в нём сейчас «Генерала террора»! Да хоть и официанта! Даже голос совершенно другой:

   — Опять у невесты пропадал?

   — У невесты, — ответил Патин устало. — Привере-едливая! Пришлось переодеваться... как и вам, я вижу.

   — Э, клюёт, — только и ответил Савинков, выхватывая рыбёху.

Рыбак что надо, в полном виде. Настоящие рыбацкие штаны, такая же брезентовая куртка, валяный капелюх, закрывавший половину измазанного лица... Тоже помахивая подсунутой ему удочкой, Патин рассказал, что провозился целый день с продотрядовцами и ограбленными мужиками — больше ничего разведать не успел. Савинков недовольно покачал головой:

   — Плохо, поручик. Лицо приметили?

   — Вероятно, да. Но камуфляж? Я был вполне свойский пролетарий, а сейчас ведь тоже рыбак, — потряс и своей затрапезной брезентухой.

Больше на эту тему не говорили. У Ягужина были главные вести.

   — Думаете, чем занимаются балтийские матросики? — не без удовольствия, что вот такую весть принёс, поправил он подаренную Патиным шкиперскую фуражку, на которой за этот день и краб большущий вызверился. — Артиллерию в Рыбинск переправляют! — И, переждав удивление Патина, — для Савинкова это не было новостью, — продолжал уже спокойнее: — Этот Нахимсон, именем которого отбивался Патин, неслучайно переброшен в Ярославль. Он был комиссаром 12-й армии, штаб её сейчас с севера тоже переведён сюда, в Рыбинск. Теперь он сразу два города в руках держит. В Ярославле — губернская власть, в Рыбинске — военная. Все — под Нахимсоном. Здесь он только второй день, но уже распоряжается как красный губернатор.

   — Клюё-ёт! — дал ему немного передохнуть Савинков, отчасти и потому, что проходили мимо какие-то незнакомые люди.

Переждали, и Ягужин дальше продолжил:

   — К одному из доков подходит железнодорожная ветка. Там разгружаются все приплывающие снизу баржи. Разгрузка идёт ночью, только ночью. Полевые пушки. Гаубицы, даже осадная артиллерия. Везут с Урала, с Нижнего, в Ярославле кое-что клепают — не суть важно. Другое! Почему в Рыбинск и почему именно артиллерию?..

Под взмах удочки Савинков ответил:

   — Рыбинск близко, под боком у Москвы и Питера, и в то же время вроде как в стороне. Малоприметен. А в Ярославле хорошие подъездные пути ко всем городам. Большевики за Вологду и за Архангельск боятся. А что в Архангельске?

Ягужин ещё не остыл от своей же собственной вести:

   — Союзнички наши сонные... дай им Бог проснуться поскорее!

Савинков опять перебил его:

   — Англичане, кажется, понимают нас. На Двине, как на Темзе, обживаются. Для чего? Чтоб к Москве идти. Большевики не могут доверять таким проходным городам, как Вологда и Ярославль. А между тем ни одна уральская пушка не минует этих городов. Значит, вплавь по Каме, может, и по Белой, и по Вятке — сюда. Есть у пархатого Бронштейна голова на плечах? Есть, господа, отдайте ему должное.

От освещённого дебаркадера они уже порядочно отошли вниз по Волге, но Савинков привычно огляделся вокруг. И только после того кивнул Ягужину: продолжай.

   — Да, цель у Бронштейна, а следовательно, и у брошенного на усиление губернии Нахимсона очевидная: создать в Рыбинске арсенал. Пока запасают артиллерию, но верные люди говорят: в самое ближайшее время пойдут и винтовки, и пулемёты, и прочее. Чуют прохвосты: нажму-ут союзнички с севера, нажму-ут! А мы что? Отсиживаться будем?

Ответ был настолько очевиден, что Савинков, расположившийся на удобном рыбацком ящике-стульчаке, привстал с него и фатовским шёпотом, как раньше Ягужин, позвал:

   — Чела-век!.. Шампанского.

Он открыл крышку и достал всё, что нужно: обёрнутую бумагой бутылку и три хрустальных — и на ощупь нельзя было ошибиться! — высоких бокала, которые благородным холодком обожгли пальцы.

   — Если б вы знали, господа, как и в три дня осточертело быть официантом... но — надо. Где столько наслушаешься от любимых матросиков? — привычно хлопнул он пробкой. — Так что потерпим ещё пару деньков. За боевое братство...

   — ...за Россию...

   — ...и Свободу!..

Тут им, в отличие от буфета, никто не мешал. Они долго и не торопясь, сидя в покачивающейся лодке, распивали бутылку, почти ни о чём больше не говоря. К чему слова? Перед ними несла свои ночные воды великая русская река, призывая к суровому, сдержанному молчанию, какой была и сама в это время. Собиралась, кажется, гроза, зависали тяжёлые тучи, но ещё проблескивала сквозь них луна и освещала всё настороженным, зловещим светом: и небо, и воды, и пустынный берег рано затаившегося города. Когда это бывало, чтоб разгульный Ярославль укладывался на боковую раньше полуночи? А вот улёгся же ещё загодя и чего-то ждал. Верно, поглядывая на родимую Волгу, как вот и они, трое русских офицеров, одетых чёрт знает во что, с надеждой и крепнущей злостью Глядели — и не могли наглядеться. Погромыхивало в небе. Проходили какие-то затемнённые суда, без всяких, что называется, правил навигации. Подумаешь, если чокнутся носами! Целые народы, государства, города сшибаются в дикой и несуразной неразберихе — кто будет разбираться с какой-то шаландой... В кромешной тьме пыхтели пароходы, и только при особо яркой вспышке молнии вдруг вызверилось на рыбаков жерло ничем не прикрытой пушки. Подтверждение слов Ягужина или обычная предосторожность? Самые мирные грузы, даже мука, идут в сопровождении пушек и пулемётов, что ж тут удивительного. Да и пропала, мелькнув на фоне освинцовевшей реки, плавучая пушка. Вновь тишина, ни скрипа, ни грома. Сиди, человек, смотри в глаза надвигающейся грозе — и шевели своими мозгами, как вот и река пошевеливает волнами. Немая, бессловесная? Но ведь сам-то человек словесен — о чём он думает, глядя на Волгу? Вот каждый из троих? Если Ягужин из своего Романова с детства видел Волгу, если Патин и с Шексны её обнимал взглядом, так что же Савинков?.. Родился в Харькове, детство провёл в Варшаве, по Волге только бегал от шпиков и жандармов. Но вот поди ж ты: болезненнее других воспринимал всё здесь происходящее. Ничего, конечно, не было сказано — не хватало ещё огарёвских клятв! — но Патин и сквозь прохладный бокал, когда они чокались, слышал неукротимый ток крови этого человека. Что-то роковое писала природа и в темноте на неподвижном лице Савинкова. Патин не спрашивал, но догадывался: крепко, смертно задумывается он над всем происходящим в Рыбинске и Ярославле! Неужели тревога?.. Неужели неуверенность?!