Бернар Фоконье - Флобер

• Название: Флобер
• Автор: Бернар Фоконье
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-235-03758-8

Жизнь Гюстава Флобера (1821–1880) — это история одержимости писательским трудом. Ради воплощения творческих замыслов этот энергичный, радушный и влюбчивый человек жертвовал буквально всем. 58 лет его земного бытия не отмечены высокой романтикой и яркими событиями: нечастые путешествия, несколько коротких романов, почти полное отсутствие честолюбивых стремлений и политической ангажированности. Биография Флобера, по словам Жан Поля Сартра, «такая пресная и скучная», способна тем не менее заинтересовать читателя напряженной внутренней жизнью писателя и пульсацией его творческой мысли.

знак информационной продукции 18+

---

Январь 1871 года выдается очень холодным. Пруссаки занимают квартиру в Руане, где Флобер укрылся вместе с матерью. Руан практически отрезан от мира, и доходящие до него редкие новости отнюдь не радуют Гюстава. Париж осажден и подвергается бомбардировке, правительство давно покинуло его. Вначале оно обосновалось в Туре, затем перебралось в Бордо.

Осаду Парижа прусская армия снимает в конце января. Обескровленный и голодный город сдается на милость победителя. Флобер в ярости: он предпочел бы полное разрушение столицы Франции, чем бесчестье. Он возмущен и удручен до такой степени, что уже готов просить Тургенева сообщить ему, «что надо сделать для того, чтобы стать русским»[257].

Последствия этой проигранной войны будут ощущаться на протяжении еще сорока лет, вплоть до следующей войны. «О! Какая ненависть! Какая ненависть! Она душит меня! И это я, кто родился таким добрым, переполнен теперь желчью»[258]. Назначенному главой исполнительной власти республики Адольфу Тьеру предстояло вести переговоры об условиях заключения унизительного для Франции мира. Германия устанавливает свои требования: Франция теряет Эльзас и часть Лотарингии, к тому же она обязана выплатить пять миллиардов франков контрибуции.

Флобер предвидел, что вслед за подписанием унизительного мирного соглашения разразится гражданская война. И как в воду глядел. 18 марта вспыхивает восстание рабочих. Это — Парижская коммуна.

Гюстав проводит в Париже совсем короткое время. Накануне восстания он отправился в Брюссель, чтобы повидаться с принцессой Матильдой.

Восстание парижан поражает воображение как своей внезапностью, так и мощью. Народ отказывается признать себя униженным и побежденным. Правящий класс, буржуазию, провозглашающую себя республиканцами, а на самом деле способную лишь на то, чтобы заключить постыдное соглашение после стольких нанесенных войной страданий и бедствий, простые парижане называют предателями. И вот уже создается войско, готовое отобрать пушки у национальной гвардии, которое представляет собой народную армию, детище революции. Объявлена независимость Парижа, ставшего автономной коммуной. Охватившая умы лихорадка и всплеск эмоций становятся последней конвульсией уходящего века революций. Он заканчивается кровавой бойней. Правительство Тьера в спешном порядке покидает Париж и переезжает в Версаль, откуда готовится перейти в наступление и утопить революцию в крови. По мнению Флобера, Адольф Тьер не является достойным политическим деятелем. Четырьмя годами ранее в письме Жорж Санд Гюстав уже безапелляционно высказывался о нем: «Можно ли видеть более круглого дурака и идиота! Более гнусного и мерзкого буржуа! Нет! Ничто не вызывает во мне столь тошнотворного состояния, чем эта старая перечница, сдабривающая свою глупость буржуазным навозом»[259]. В последующие недели Гюставу, к несчастью, пришлось проявить больше сдержанности по отношению к этому образчику полной посредственности…

Какое-то время Гюстав находится вдалеке от происходящих во Франции событий. После Брюсселя он пересекает Ла-Манш, чтобы повидаться с Жюльеттой Эрбер. Затем он едет в Довиль, где находятся его мать и племянница. Все вместе они возвращаются в Круассе и удостоверяются в том, что их фамильное гнездо не понесло большого материального ущерба в результате нашествия пруссаков. И Гюстав вернулся к своим пенатам, как будто войны нет и в помине…

Флобер так и не увидит своими глазами, что стало с Парижской коммуной.

С некоторым сожалением нам придется поведать о том, как реагировал писатель на революционные события в Париже. Его поведение не делает ему чести, и это самое меньшее, что можно сказать, каково бы ни было ваше мнение о том темном и кровавом эпизоде в истории Франции, принадлежите ли вы к лагерю реакционеров или же к когорте «друзей прогресса». Голос Флобера звучит громко и с истерическими нотками. Вместо беспристрастного и невозмутимого художника мы видим ярого стража порядка. На память приходят слова Жана Поля Сартра, высказанные в статье «Что такое литература?»: «Я считаю Флобера и Гонкура ответственными за те кровавые события, которые последовали за Коммуной, потому что эти люди не произнесли ни единого слова, чтобы предотвратить их»[260]. Без всякого сомнения, писатели могли даже выступить в роли подстрекателей, если бы у них была такая возможность. Во всяком случае, Гюстав совсем распоясался, по крайней мере в словесной форме. По его мнению, Франция отброшена в середину Средневековья. Он ненавидит демократию, «потому что она опирается на христианские моральные ценности, то есть возвеличивает милосердие в ущерб правосудию, в том числе отрицает правовые нормы. Короче говоря, демократия вредна для общества»[261]. Любопытное определение… По мнению Флобера, коммуна «реабилитирует убийц»[262]. И в том же письме Жорж Санд, которая как социалистка должна была содрогнуться, читая его выпады против своих единомышленников, Флобер с тем же пафосом встает на защиту идеи «правительства влиятельных особ», поскольку народ остается «всегда на вторых ролях». И, продолжая излагать свои мечты о мире, которым управляет разум, он изрекает: «Если бы было больше просвещенных людей, если бы в Париже было больше людей, знающих историю, у нас не было бы ни Гамбетты[263], ни Пруссии, ни Коммуны»[264].

Это называется переписать историю. И все же ему нельзя отказать ни в полной искренности, ни в некоторой прозорливости. Однажды он произнесет ворчливым тоном: «Ничего этого не произошло бы, если бы люди поняли, о чем идет речь в „Воспитании чувств“». И это правда, он уже облек в слова историю…

На выборы 30 апреля Гюстав отправляется, еле волоча ноги. Коммуна умирает в предсмертных судорогах. Ее руководители вскоре отправятся кто на каторгу, кто в изгнание. Как, например, живописец и скульптор Курбе, который сбегает в Швейцарию, чтобы забыть о том, что последовало за разрушением Вандомской колонны, — скольких людей арестовали и после поспешного вынесения приговора расстреляли. Что же касается Флобера, он идет на выборы с таким чувством, словно его голос «стоит двадцати голосов избирателей в Круассе»[265].

Пруссаки вовсе никуда не делись и по-прежнему остаются во Франции. Время от времени они проходят под окнами Флобера. Писатель вновь вернулся к своему дорогому святому Антонию, который позволяет ему погружаться в мир безудержных фантазий.

Он оказывается прав в своих предвидениях о том, что мерзости гражданской войны заставляют его терпимее относиться к присутствию пруссаков. Он уже готов многое простить им. Вот до чего дело дошло. В Париже, куда он приезжает в июне 1871 года, его удручает отравляющая город атмосфера всеобщей ненависти. «Мое короткое путешествие в Париж меня до крайности взволновало»[266], — пишет он Жорж Санд. И это еще мягко говоря. В действительности, его реакция становится все более резкой по мере того, какой моральный шок он испытывает. Не одобряя его язвительных высказываний, все же можно предположить, что за ними кроется глубокая боль человека, разочарованного в человечестве, которое уже ничем невозможно исправить. Его тревожит больше всего то, на что это человечество способно.

В мае он узнаёт о смерти Мориса Шлезингера, супруга его первой юношеской возлюбленной. Похоже, что всё постепенно приходит на круги своя. Всплеск ностальгии? Возвращение к костру, засыпанному пеплом давно забытого прошлого? Он пишет письмо Элизе в надежде на то, что она вернется во Францию. И тогда вместе с ней он сможет погрузиться в дорогие его сердцу воспоминания о лучших днях канувшей в Лету юности. Увы! Его мечтам не суждено сбыться. Элиза остается в Германии. В эту страну, заявляет он, никогда по доброй воле не ступит его нога. Он не допускает даже мысли о том, что сможет когда-нибудь обратиться к немцу. Гюстав добавляет: «Ах! Как же я настрадался на протяжении долгих десяти месяцев! Мне было так плохо, что я едва не сошел с ума и не покончил жизнь самоубийством»[267]. Мы не уверены, что человек, живший в плену эмоций так, словно с него живьем содрали кожу, страдал лишь от избытка патриотических чувств.

ПРИЗРАЧНЫЕ ДРУЗЬЯ

После того как произошли определенные события, работа над созданием художественного произведения может показаться чем-то вроде бега по кругу. Возможно, такова роль художника, на первый взгляд неглавная, но в действительности весьма важная. Можно быть сколько угодно творческой личностью, но оказаться не в силах сдержать свои эмоции и промолчать. Немногие могут это понять, может быть, лишь интеллигентская верхушка, к которой мечтает принадлежать Флобер, когда смотрит на царящую во Франции разруху, в особенности в области нравственности.

Писатель по-прежнему кипит гневом. Человек, который «любого представителя буржуазии называл подлецом»[268], теперь выступает как крайний реакционер, словно подхватил вирус глупости, с которой боролся, как Дон Кихот с ветряными мельницами. К несчастью для Флобера и, возможно, для нас, поскольку мы любим этого писателя, все свои черные мысли он излагает в основном в письмах Жорж Санд. Изливать на бумаге бредовые антидемократические и человеконенавистнические идеи становится отдушиной его души. Случайно ли это? Он знает, что задевает чувства своей старой доброй подруги, которая и без того страдает от недавних событий. Он намеренно нажимает на ее больную мозоль. Гюставу не чужда провокация: революция — это печь, и не важно, монархическая или республиканская. Всеобщее избирательное право — позор человеческого разума. Народ, впрочем, бесполезно просвещать. Всех коммунаров, этих бешеных, по его словам, псов, следовало бы отправить на каторгу, и т. д. Жорж Санд при всей своей широте взглядов и неисчерпаемой снисходительности по отношению к высказываниям своего «старого трубадура», который на глазах превращается в воинствующего реакционера, начала терять терпение. Наконец она решает, что пришла пора ответить Флоберу. В сентябре 1871 года в ответ на особенно язвительное, скорее сумасбродное, письмо Гюстава, в котором он выступает, в частности, против народного образования и всеобщего избирательного права, Жорж Санд публикует в газете «Тан», где два раза в месяц она выступает с обзорными статьями, открытое письмо: «Одному другу». Имя друга не разглашается, но речь идет о Флобере. Писательница это подтверждает в одном из своих писем. Статья написана прекрасным литературным языком. В ней находят отражение не только политические взгляды Жорж Санд, но и благородные намерения, характерные для «прогрессистов» той эпохи, которые не желают видеть, что в многочисленных утопических теориях, распустившихся пышным цветом на унавоженной клумбе социальной несправедливости, пробиваются ростки тоталитаризма века грядущего. Это видел или, по крайней мере, по-своему предвидел Флобер. Читая письмо своей старой подруги, наш добрый Гюстав проливает горькие слезы. Тем не менее ее слова нисколько не разубедили писателя в собственной правоте. В ответном письме он сказал как отрезал: «Любая мечта о демократии состоит в том, чтобы поднять пролетария до уровня глупого буржуа. Мечта частично осуществилась»[269].