Алексей Першин - Не измени себе

• Название: Не измени себе
• Автор: Алексей Першин
• Издательство: Современник
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1983

В своем романе Алексей Першин обращается к истокам тех глубинных революционных преобразований советского общества, которые позволили рабочему пареньку Борису Дроздову, приехавшему в начале 30-х годов из далекой провинции в столицу, стать крупным ученым-экономистом. На фоне острой социальной борьбы показана трудная любовь Бориса и Жени Пуховой. Сюжетные линии героев, переплетаясь в сталкиваясь, создают напряженные ситуации и вместе о тем правдиво отражают жизнь страны в 30—50-е годы.

---

— Вам не терпится пережить новые неприятности?

— Игнат Сергеич, вы-то ведь не первый год меня знаете. Что значат мои неприятности, когда стране грозит бесхлебье. Нет же других, более надежных резервов получения зерна. И вы о том хорошо знаете.

— Знаю, знаю, Иван Федосеевич! Но стоит ли нажимать на голосовые связки именно сейчас?..

— Стоит. И не только на голосовые связки. На газеты, на все органы пропаганды надо воздействовать. Пришла пора говорить о проблеме зерна во весь голос.

— Запаситесь терпением, Иван Федосеич. Прошу вас, укротите ваш темперамент.

— Сил нет молчать.

— Ох, Вальцов, накличете вы на свою голову неприятности. Крутое время настало.

— Семи смертям не бывать, а одной не миновать.

На том они и разошлись.

Целины и залежей в стране насчитывалось сотни миллионов гектаров. Еще до войны Иван Федосеевич вместе с делегацией таких же двадцатипятитысячников, как и он сам, был командирован в Казахстан. И он влюбился в казахские степи. Их группа побывала в совхозе поблизости от курорта Боровое и любовалась тучными хлебами, раскинувшимися по гладкой, будто укатанной степи. Спросили тогда директора совхоза, какой ожидается урожай? Тот скромно опустил глаза:

— Центнеров по двадцати пяти на круг, думаю, соберем.

— Какое там двадцать пять, — перебил хозяина саратовский председатель. — Тут по тридцать, а то и по сорок будет. Я на Кубани такого урожая не видывал.

Совхоз обеспечивал курорт и потому был многоотраслевым. И с какой бы они потом отраслью ни знакомились, везде видели образцовый порядок. Коровы, овцы, свиньи, птица. Мало того — работники совхоза соорудили каскад прудов, запустили мальков сазана и карпа. Тоннами вычерпывали рыбу.

Отличным оказалось огородное и садоводческое хозяйство. Хлебосольный директор, казах, в их честь организовал той, на который пригласил самых именитых людей района и кое-кого из области. Чего только не было на коврах, разостланных прямо на траве! Но особенно поразили Ивана Федосеевича яблоки, почти в два кулака величиной. Чтобы не обидеть хозяина, Вальцов, склонившись к соседу, рабочему совхоза, украинцу, переселившемуся сюда из Полтавской области, спросил:

— Яблоки, поди, из Алма-Аты привезли?

Сосед изумленно воскликнул:

— Та шо вы кажэтэ?! А ну подь сюды.

Они завернули за плетень и, пройдя немного, оказались в саду.

— Дывись. То яблоки чи шо? Ще поздоровше пошукаемо. Глянь сюды. А то ще висыт? Гарбуз? — и, подпрыгнув, сбил палкой яблоко покрупнее того, что Иван Федосеевич увидел на праздничном ковре.

Но дело, конечно, не в яблоках и не в карпах. Огромное впечатление на него произвели богатейшие почвы, на которых сам бог повелел выращивать пшеницу. Пустовали миллионы гектаров плодородной земли.

Занозой с тех пор засела в голове Вальцова мысль об освоении этих земель. Конечно, не все они были однородными, те казахские земли; по сведениям, полученным позже, какая-то часть из них могла быть и непригодной для посевов колосовых, потому что была засолена, но те земли, не столь уж и значительные, не могли и не должны были влиять на решение вопроса о подъеме целины. Потом он работал председателем райисполкома, первым секретарем райкома партии, наконец, был избран секретарем обкома и отвечал за развитие сельского хозяйства в области. И повсюду за ним шагала его «болезнь». Где возможно, а порой даже где и совсем было нельзя, он говорил о новых землях, писал о них, напоминал.

Однажды — это было перед началом войны с фашистской Германией, — свою заботу Вальцов высказал Михаилу Ивановичу Калинину. В числе награжденных — Ивана Федосеевича вызвали тогда в Кремль для вручения ордена Трудового Красного Знамени — он был приглашен на банкет. А после него Вальцов, трое секретарей обкомов и ответственный работник ЦК партии Казахстана попросили Михаила Ивановича уделить им время для беседы. У каждого из них накопилось много вопросов, и ни один из них Калинин не оставил без ответа — таков уж был Всесоюзный Староста.

Вальцов, конечно, не мог не воспользоваться благоприятным случаем. Вопрос свой Иван Федосеевич сформулировал примерно так: наша страна нуждается в значительном увеличении хлебных запасов, потому что международная обстановка весьма тревожна, но, к сожалению, на значительное увеличение сбора зерна рассчитывать в ближайшие годы не приходится. Между тем в Советском Союзе пустуют огромные залежи плодородных земель, которые в несколько лет могли бы решить эту неотложную проблему.

Михаил Иванович ответил не сразу. Он пощипывал свою бородку и задумчиво, хмуро рассматривал пол. Потом поднял на Вальцова грустные глаза мудрого, многознающего человека.

— Вас Иваном Федосеевичем зовут, если не запамятовал?

— Именно так, Михаил Иваныч.

— Не буду, Иван Федосеевич, скрывать того, что, впрочем, и для вас лично, как и для всех, здесь присутствующих, не является особым секретом. Не следует нам преуменьшать военной опасности, которая ныне сложилась в мире. Страна наша, уважаемый Иван Федосеевич, в не меньшей мере, чем в хлебе, нуждается в танках, хотя нам очень нужны и трактора.

Слово «очень» Калинин произнес с нажимом.

— Да. Очень! — почти одновременно вслед за Михаилом Ивановичем повторили все те, кто присутствовали в кабинете Калинина.

Вальцов в ответ вздохнул.

— Кто о том спорит, Михаил Иваныч? Нам, работникам села, это особенно понятно.

— Лошадкой и плугом вековой целины не взять. Сам пахал, знаю цену мужицкому поту. Ее мощным трактором, не харьковским, а челябинским, видимо, и можно взять. Согласны? — спросил Калинин.

— Пожалуй, — угрюмо согласился Вальцов.

— А теперь подсчитаем, сколько мы в состоянии, обо всем забыв, выставить тракторов для подъема целинных земель хотя бы в Казахской ССР?

Иван Федосеевич остановил Калинина мягким движением руки.

— Не надо, Михаил Иванович. Понимаю… Сейчас о дополнительных землях думать время не пришло.

— Да, да, не пришло еще время. А придет, Иван Федосеевич. Придет непременно. — Калинин улыбнулся, но глаза его оставались грустными. — Боюсь, мне до той поры не дожить.

Все они тогда дружно запротестовали, сказали все то, что обычно говорят человеку, если ему вздумается намекнуть на быстротечность жизненного пути.

А он слушал, ласково улыбался и кивал, хорошо понимая состояние своих гостей.

Этот разговор расширил кругозор Вальцова. Именно тогда он понял, как еще узок его взгляд на истинно государственные проблемы, хотя и не мог упрекнуть себя в том, что, думая о решении зерновой проблемы, он забыл о гораздо более важном и грозном деле — как уберечь страну, само дело социализма от коричневого нашествия. Трактор и танк — они ведь почти братья. Производственные мощности в те годы, увы, еще не позволяли решать обе проблемы одновременно. Нужны были прежде всего танки. Хлеб, разумеется, необходим человеку, завтрашнему солдату, но если без хлеба солдат может иногда потуже под тянуть ремень и выдюжить, без танка ему не обойтись.

Вот сейчас и приспело это время, но почему же медлят?

Реакция на письмо Вальцова в ЦК КПСС оказалась такой, какой не мог предугадать даже многоопытный помощник секретаря Центрального Комитета.

Однажды поздно вечером Вальцова вызвал к себе в кабинет министр.

— Кто вас надоумил на это письмо?

Вальцов выслушал министра сидя. Но прежде чем ответить, встал, хотел по привычке огладить назад гимнастерку, но, смутившись, одернул костюм. Ответил четко, будто рапортовал:

— Я писал, как член партии. И не сожалею о своем письме. Заявляю — буду писать и впредь. Все, о чем я написал, не является тайной, это насущная государственная проблема. Проблемы надо решать, и своевременно. Готов голову сложить, но от своих слов не отступлюсь.

Министр несколько опешил от столь решительных слов, ответил уже не громким рокочущим басом, а по-домашнему, тихо:

— Да вы садитесь, — и с досадой махнул рукой. — Чего стоите, как солдат перед генералом?

— Я и есть солдат.

— Солдат… Солдат… Заварил кашу, солдат, а мне ее расхлебывать.

— Зачем вам? Я ее заварил, мне и хлебать.

— Эх, Иван Федосеич! В прошлом вы политработник, а дипломатичности у вас ни на грош.

— Мне надоело играть в дипломатию. Я решил по-солдатски, по-мужицки…

— Да сядешь ли ты, наконец! — уже не на шутку рассвирепел министр. — Мне гнать тебя приказано в три шеи. Тебе это понятно или нет?

Вальцов не сел, а рухнул в кресло. Не испугался. Поразила нелепость услышанного. И расхохотался.

У министра, казалось, глаза полезут на лоб. Человека гнать намереваются, а он хохочет. Покачал головой.

— Поди, с ума спятил?! — заговорил совсем тихо. Он любил Вальцова, хотел сделать его одним из своих заместителей. И вот такая неожиданность. — Доктора звать или коньяком отпаивать?