Александр Дюма - Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию

• Название: Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию
• Автор: Александр Дюма
• Издательство: «Спутник+»
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9973-0453-9

Книга писателя мировой величины о России, изданная на Западе в разные годы двух последних столетий. К переводу принят текст, который сам Александр Дюма-отец отправлял в типографию. Это крупные путевые очерки с глубокими экскурсами в историю нашей страны. В них свои портретные рамы покидают государи и вельможи, реформаторы и полководцы, поэты и декабристы, становясь героями увлекательных и познавательных новелл, непрерывная цепь которых тянется через события веков от русских княжеств к империи Александра II, современной писателю. Воссозданы картины великих побед над «непобедимыми» армиями Карла XII и Наполеона. Оставлено клеймо гнусного рабства на крепостном строе, высмеяны царящие в стране злоупотребления и коррупция.

Книга складывалась во время путешествия Александра Дюма по России в 1858―1859 годах. Основные замечания и выводы писателя не утратили своего значения. Россия еще долго будет узнавать себя в зеркале этих очерков.

Перевод, вступительная статья и примечания: Владимир Ишечкин 

---

Такая поэзия, очевидно, ― нечто странное и неизвестное для нас; у нее дикий привкус, который трудно просачивается в наши города; она изумила Россию и имела там огромный успех.

Перевод отнял у меня часть ночи. Последовательно, по мере того, как княгиня делала перевод на французский, я обращал его в стихи.

Княгиня простилась с нами утром следующего дня. Волжские суда не ходят ночью, за исключением весны, когда тают снега; на Волге не меряна глубина, и капитаны постоянно боятся посадить судно на мель. Мы остановились, чтобы провести ночь à Plan ― в Плане [Плесе]. Назавтра утром пароход остановился между Планом и Решмой [в районе Кинешмы]. Настало время сказать друг другу «прощай». Княгиня высаживалась в одном из своих владений, выходящем на Волгу, где она решила провести несколько дней. Я сошел первым в лодку, чтобы помочь княгине спуститься, и, хотя трап был крутым, она достигла лодки благополучно. Не повезло старой компаньонке: она поскользнулась и упала в реку.

Но поистине с мужской силой княгиня ухватила ее рукой и держала наплаву, тогда как я удерживал княгиню в лодке. Нашими объединенными усилиями удалось вытащить бедную женщину из реки, но она выбралась вымокшей до костей. И в какой воде! Вода уже замерзала. Не было средства согреть потерпевшую, кроме как на берегу, так что наше прощанье было очень ускорено этим несчастным случаем.

Пароход продолжил путь, а лодка во все весла достигла волжского берега, где, мы увидели, сошла княгиня и взмахом платка подала нам последний дружеский знак. Свершилось еще одно очаровательное событие, чтобы оставить во мне только дым, называемый воспоминанием.

* * *

Мы останавливались на четверть часа в Решме, чтобы принять до 30 пассажиров; 20 или 25 приняли уже в Костроме. Чувствовалось, что приближались к Нижнему, что шли раствориться в огромной толпе, однако же, прибыть в Нижний должны были только на следующий день. Муане использовал стоянку, чтобы запечатлеть два-три вида Волги, всегда одинаковые, и с разницей лишь в том, как сгруппированы избы.

Настала ночь, остановились, как обычно, и бросили якорь посреди реки против Балахны, города, который строит в основном грузовые суда. Утром наш пароход буквально был заполнен народом, направляющимся на ярмарку. Капитан заметно волновался; из-за этой новой нагрузки борт возвышался над водой, самое большее, на фут, а даже перед Бaлахной уже чувствовалось, что киль царапает речное дно.

К 10 часам стал доноситься великий шум, подобный грому, прокатывающемуся по небу, или, скорее, подобно гулу, что предшествует землетрясению. Это был рокот 200 тысяч голосов. Затем, на одном из поворотов Волги увидели вдруг реку, исчезающую под лесом мачт, расцвеченных флагами. Собрались все суда, что сверху и снизу по реке доставили товары на ярмарку. С огромным трудом мы протиснулись между ними и пристали к Сибирской набережной.

Есть только одна возможность вообразить кишение, от которого шевелились речные берега, это вспомнить, что творится на улице Риволи в вечер фейерверка, когда добрые буржуа Парижа, запрудив площадь Согласия и критикуя скупость городских властей, устраивающих фейерверк не на всю ночь, возвращаются к своим очагам.

На речном берегу ожидало нечто в виде множества дрожек и телег, выбор на любителя. Мы взяли дрожки, которые, несмотря на показные или истинные усилия кучера, не удосуживались взять другой аллюр, кроме шага; проехали мимо ипподрома[239], где в тот момент играли два актера московской известности, Самарин[240] и Живокини[241] [Givotchini]; оставили ипподром справа, потом встали в очередь на мост, как останавливаются у театрального подъезда. Наконец, заняли свой ряд, и кончилось тем, что въехали на мост, настланный поверх лодок, который устраивают и разбирают каждый год. За четверть часа с набережной Нижнего Базара мы продвинулись в гуще той же толпы на ту часть переправы, которая соединяет ярмарку с островом, образованным двумя рукавами Оки. Там очутились среди нагромождения лавок, ставленных на сваях. В частности, в этих лавках находились товары для народа: сапоги, варежки, шапки, тулупы и т.д. Наконец, мы ступили на твердую землю и оказались у подъема, который ведет в город. Эта дорога, что называется съездом св. Георгия, ― отличное шоссе с версту длиной. Оно стоило более миллиона и даровано Нижнему императором Николаем.

Справа, примерно на трети подъема, оставили Строгановскую церковь, основанную купцами Строгановыми, которую не надо путать с аристократами Строгановыми. И вот мы въехали на площадь Фонтана, и нам открылась почти на версту великолепная авеню, что начинается за церковью и тянется, теряясь из виду.

Я говорил, что у меня были письма к месье Грассу[242] и месье Nicolas Brikin ― Николаю Брылкину[243], директору «Меркурия»; попросили проводить к «Меркурию». Не преувеличу, если скажу, что в помещениях «Меркурия» было, по меньшей мере, три сотни народу; прошли через толпу и оказались возле месье Брылкина. Не было нужды себя называть: он узнал меня, хотя никогда не видел, и даже раньше, чем я открыл рот.

― Вы немного опоздали, ― сказал он, ― но, в конце концов, постараемся кое-что еще вам показать. Сейчас я провожу вас к Грассу, который приготовил для вас жилье. Затем вы отошлете вашу визитную карточку к губернатору, который предупрежден о вашем проезде, ждет, и приготовил вам сюрприз.

― Мне?

― Да, вам, и сюрприз, какого не ожидаете, я вам за это ручаюсь.

― Нельзя ли узнать, какой?

― Нет.

― А как зовут губернатора?

― Александр Муравьев.

― Он из Муравьевых, которые вешают, или из Муравьевых, которые повешены? ― спросил я, смеясь.

― Он из тех, которые повешены.

― Но он был в Сибири, кажется?

― Да; но вы знаете, что император дал общую амнистию, а так как Александр Муpавьев был сослан в Сибирь слегка необдуманно, счел должным это компенсировать и назначил его губернатором Нижнего.

― Но этот Александр Муравьев был замешан в заговоре 1825 года?

― Да, про который вы написали роман. О ком там рассказано, вы увидите у него.     

Месье Брылкин отдал распоряжения, чтобы в его отсутствие все шло, как при нем, и вышел проводить нас к своему другу ― месье Грассу. Но, так как он велел выйти через дверь, противоположную той, через которую мы вошли, я вскрикнул от удивления при виде спектакля, развернутого перед глазами. Я стоял на самой высоте над местом слияния притока и реки ― Оки и Волги, внизу лежало поле ярмарки, то есть примерно два квадратных лье территории, покрытой бараками, между которыми гулял типаж всяких народов ― русских, татар, персов, китайцев, калмыков; да что я знаю? По виду сверху, с террасы «Меркурия», ярмарка делилась на четыре города. Один ― на острове, между двух рукавов Оки. Другой ― между Баранцевым озером и первым каналом от Мещерского озера. Третий ― между двумя каналами, что наполняют это самое озеро. Наконец, четвертый ― по другую сторону второго канала, между каналом и лесом. Его населяют только женщины. Попросту, город куртизанок; в нем 7-8 тысяч жительниц, которые съехались туда со всех концов европейской и даже азиатской части России ради шести недель ярмарки, с намерениями самыми филантропическими.

Нужно было увидеть в 300 футах ниже террасы четыре города, 200 тысяч человек в движении между рекой и притоком, между двух озер, на шести мостах, восьми набережных и сотне улиц, чтобы задуматься над тем, что такое пятый элемент [пятая стихия], называемый множеством.

― У вас восемь дней, чтобы насмотреться на это, месье, ― сказал Брылкин, пытаясь тащить меня за руку. ― Тогда как я…

― Тогда как вы, ― перебил я, ― оставляете дела, желая мне это показать. Идемте к месье Грассу.

Пошли к месье Грассу, где нас ждали, и была приготовлена наша квартира. Месье Грасс, менее занятый, чем месье Брылкин, обязался стать нашим чичероне и поводить нас по ярмарке. Месье Брылкин оставил нас, снова посоветовав мне не забыть передать визитную карточку генералу Муравьеву, который, наблюдая ярмарку, жил в своем дворце на берегу Оки.

Месье Грасс был в нашем распоряжении; мы потратили время только на то, чтобы ликвидировать беспорядок, который в течение трех дней плавания по Волге образовался в нашем туалете, и спустились тем же съездом, каким поднялись четверть часа назад. Когда проходили мимо Строгановской церкви, месье Грасс обратил наше внимание на ее решение. Храм объединяет две церкви: зимнюю, низкую и отапливаемую четырьмя большими печами, и летнюю ― втрое выше зимней, увенчанную огромным куполом и украшенную чудесным иконостасом на всю ее высоту.

Я сказал, каким образом попадали в авангардную часть ярмарки, то есть на остров на Оке, соединенный с нижним городом мостом поверх лодок длиною полверсты. Поскольку каждый год в таянье снегов Волга выходила из берегов и разливалась над местом базара, решили поднять участок земли на высоту 7-8 метров, что было уже красивой работой; цели достигли, отрыв с трех сторон участка, который хотели поднять, канал, сообщающийся с Волгой через Мещерское озеро. Огромного количества вынутого грунта хватило, чтобы поднять остров на нужную отметку. После устроили свайное основание, на нем ― 2,5 тысячи лавок, отдаваемые внаем за 400 тысяч рублей, то есть за 1 миллион 600 тысяч франков. Добираются до всех этих лавок, крытых листовым железом и опоясанных широкой галереей, по каналу, который судоходен.