Чарльз Сноу - Портреты и размышления

• Название: Портреты и размышления
• Автор: Чарльз Сноу
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Публицистика
• Год: 1985

Чарлз Перси Сноу (1905–1980) — один из крупнейших английских писателей-реалистов XX века, видный общественный и государственный деятель, ученый-физик — знаком нашему читателю по романам «Наставники», «Коридоры власти», «Смерть под парусом» и др.

Менее известно публицистическое наследие Ч. П. Сноу. В сборник включены статьи и выступления в защиту мира, его знаменитая лекция «Две культуры», очерки о выдающихся писателях XIX и XX вв., эссе по проблемам науки и культуры.

---

Симптомы странности сопутствуют Берналу с момента появления на свет в 1901 году. Он родился в католической фермерской семье графства Типперери. Берналы из сефардов-евреев, но семья с давних пор приняла христианство. В XIX столетии они покинули Испанию и обосновались в Ирландии. Отец Бернала был предприимчивым и беспокойным человеком. В детстве он убежал из дому, скитался по морям. Потом разводил овец в Австралии. А вернувшись на родину в Нинаг, женился на американке, женщине в духе героев Генри Джеймса — начитанных, утонченных, живущих на чужбине.

Конфликт традиций в семье был острым, родители мало подходили друг другу. Юный Бернал рос под влиянием беззаветной веры в науку и романтического ирландского национализма. Это противоречивое наследство всегда заставляло Бернала воспринимать англичан с некоторым юмором, что, правда, не распространяется на политику.

Для матери сын всегда был тем образованным собеседником, которого трудно отыскать среди мало приверженного к чтению ирландского фермерства. С отцом у Бернала мало общего, хотя отец и был общительным, приятным в компании человеком. Еще в ранние годы у Бернала развился так называемый «самсонов комплекс»{308} — страх, что отец «острижет его наголо».

Бернал не испытал бедности. Семья была буржуазной, если только этот термин приложим к ирландскому обществу, которое то времена детства Бернала напоминало скорее Россию XIX века, а не современную Англию. Отец, конечно, считал себя джентльменом, у него и повода не было сомневаться в этом. Финансовое положение семьи бывало шатким, но всегда находились богатые родственники. Деньги никогда не были предметом поклонения и надежды. Это в Бернале осталось. Его необыкновенная щедрость, которую он проявляет всю жизнь, восходит, видимо, к финансовой безалаберности ирландских сквайров из романов Троллопа. Жил Бернал неуравновешенной, иногда грудной жизнью богемы, но тут уж его вина и его добровольный выбор. У него просто не было того уважения к деньгам, которое возникает у пролетария из постоянной нужды, а у мелкого буржуа — из забот о собственной респектабельности. В отношении к деньгам, как и во многих других отношениях, Бернал был более свободен, чем большинство людей.

Воспитывали Бернала католиком, и в детстве он был даже горячим адептом католичества. Еще и сейчас, то ли в силу укоренившейся привычки, то ли с грустью подшучивая над прошлым, он часто пользуется католической терминологией. Учиться его определили в Стоунихерст, в колледж иезуитов. Здесь он основал «Общество постоянного поклонения». Началось с того, что он прочитал житие святого Алоизия Гонзага, покровителя детей у иезуитов. Узнав, что поклонение желательно, Бернал, следуя Алоизию, со свойственной ему неумолимой логикой заключил, что поклонение не должно прекращаться. И опять же со свойственным ему организаторским талантом он по очереди вытаскивал по ночам своих коллег из кроватей и заставлял подолгу молиться. По ночам в спальне всегда стояла молящаяся фигура, пока благоразумие отцов-наставников не прекратило эту затею. Уже в то время, как бы предвосхищая будущее, Бернал брал на свои плечи больше забот, чем ему полагалось.

До шестого класса в Стоунихерсте не учили естественным наукам, поэтому Бернал, испытывая неодолимую тягу к науке, решил перебраться в Бедфорд{309}. С 12 лет он сам планирует свое образование, найдя себе союзника в лице матери. Отец умер, когда Берналу было восемнадцать. В школе Бернал сумел проявить творческое мышление как в математике, так и в физике. Г. Г. Харди не раз говорил, что Бернал мог бы стать настоящим математиком. В устах Харди это высшая похвала. Но склонности Бернала определились рано. Уже в юности он, видимо, чувствовал, что ему придется пользоваться математикой, а не творить ее. Подобно многим из тех, кто мог бы отличиться в математике и не использовал эту возможность, Бернал иногда испытывал чувство потери.

В Кембридже Бернал появился в 1919 году, в том самом году, когда бывший морской офицер Блэкетт поступил в колледж Магдалины, а Резерфорд вернулся в Кавендишскую лабораторию{310}. Бернал учился в колледже Эммануила. Это был бурный период в жизни Кембриджа, и события того времени наложили отпечаток на характер Бернала. По вкусам, а отчасти и по духу он до сих пор дитя двадцатых годов. Его писатели — Джойс и Донн{311}. Художники — Пикассо и Сезанн. Беспорядочная жизнь богемы — его родная стихия.

Как и многие другие из его поколения, Бернал стал убежденным марксистом. Процесс интеллектуального перерождения не был, по всей видимости, ни болезненным, ни трудным. С самого начала он основывался на глубоком понимании того, чем может стать наука для человечества. Какое-то время он был одновременно и католиком, и марксистом. Порвал он с католицизмом не столько из-за теологии, сколько из-за социальных приложений религиозной догмы.

Студенческая жизнь Бернала вошла в легенды. Еще бы, красный, к тому же ирландец, который отбросил условности среднего класса! Бернал и тогда был, да и теперь остается, самым красноречивым оратором Кембриджа. Вдобавок ко всему он еще очень походил на Пайда Пайпера. Когда в 1928 году я впервые попал в Кембридж, о Бернале рассказывали множество историй. Одна из них (за ее истинность я не могу поручиться) особенно любопытна. Те качества, о которых я только что говорил, очень привлекательны для молодых интеллектуалов, но они далеко не столь привлекательны для молодых морских офицеров. Офицеры не жалуют эксцентричных мыслителей. И вот однажды моряки решили прорваться к Берналу в комнату и, схватив его, выкупать в пруду. Рассказывали, что рейд был задуман Маунтбеттеном{312}, под началом которого Берналу пришлось впоследствии служить. Офицеры, число их меняется от рассказчика к рассказчику, но было их, видимо, пятеро или шестеро, поднялись, как и было задумано, по лестнице и ворвались к Берналу. Они успели заявить ему, что он в этом городе нежелателен, но не успели сообразить, что перед ними находчивый, бесстрашный и физически сильный человек. Бернал выключил свет, и, так как противники курили, он мог их видеть, а они его нет. Бесстрашие и силу Бернал доказал, когда смело пошел врукопашную: он хватал противников за ворот и сталкивал друг с другом, так что в общей свалке офицеры принялись тузить друг друга. Тем временем он выскочил из комнаты и вскоре вернулся с подкреплением.

У этой истории забавный эпилог — через двадцать два года Бернал снова встретился со своими противниками в кают-компании у берегов Франции.

Бернал не остался в Кембридже, он перешел в Исследовательскую лабораторию Дэви-Фарадея{313} на Альбемарл-стрит в Лондоне. К этому времени он уже выбрал кристаллографию в качестве своей научной специальности и теперь в течение пяти лет осваивал экспериментальную технику. В этом немалая доля иронии. Кристаллография — прекрасная дисциплина, но ее экспериментальная техника в двадцатые годы, как и теперь, требовала усидчивости и терпения. Иногда она попросту скучна, а ум Бернала никогда не отличался терпением, он у него творческий, иногда срывающийся в беспочвенные фантазии.

Как бы то ни было, но Бернала увлекли замеры структуры графита и его поверхностей. В то время в лаборатории под руководством старого Брэгга{314} работала группа молодежи: г-жа Кэтлин, Лонсдейл, Астбери, Робертсон. Позднее они стали ведущей группой в кристаллографии и биофизике, но уже тогда они открывали новую страницу в исследовании веществ. Бернал живо интересовался их работой. С самого начала ему везло в собственных исследованиях, и он вел их беспечно, не проявляя заботы о приоритете.

Лондонская жизнь Бернала за стенами лабораторий менее всего была скучной. Он увлекся политикой, но она не отняла у него веселья и живости. Всегда, за исключением разве самых тяжелых моментов жизни, он оставался веселым и шутливо настроенным. В те годы было принято делить вкусы на высокие, глубокие и тонкие, причем высшим считался тонкий. Бернал возглавлял людей с тонким вкусом. С ним происходило множество любопытнейших происшествий, которые нужно было записать, пока они не стерлись в памяти. Так, однажды Пайк при активной поддержке Бернала пробовал скупить по себестоимости большую часть мирового производства меди. Медь им потребовалась, чтобы удовлетворить альтруистическое желание — основать в Кембридже школу художественного литья.

В 1927 году в Кембридже ввели преподавание кристаллографии, ввели не без противодействия Кавендишской лаборатории. Резерфорд не признавал других отраслей физики, кроме его собственной. Учитывая глубокое знание им предмета, вакансию предложили Берналу. Я обосновался в Кембридже через несколько месяцев, так что начиная с этого периода большая часть фактов о Бернале основана на моих личных наблюдениях.

До сих пор помню, как Артур Хатчинсон, в то время ректор колледжа Пембрук и профессор минералогии, рассказывал о первой беседе с Берналом. Бернал вошел в комнату и сел, опустив голову. (Бернал всегда был внешне застенчив, терпеть не мог процедур представления и всяких тонкостей светского ритуала.) Да, он признает, его действительно зовут Берналом. Да, он признает факты собственной служебной карьеры. Больше из него ничего не удавалось вытянуть. В конце концов председательствующий Хатчинсон спросил в отчаянии, что он будет делать с кафедрой, если ее получит. Тут Бернал резко откинул голову, встряхнул волосами, как знаменем, и сказал: «Нет!» (так он обычно начинает свои лучшие речи). Сказал: «Нет» и начал говорить. И произнес замечательную, увлекательную, мастерскую речь на сорок пять минут.