Владимир Архангельский - Ногин

• Название: Ногин
• Автор: Владимир Архангельский
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1964

Книга рассказывает о жизни и деятельности революционера Виктора Павловича Ногина.

---

С тем, чтобы возбуждающим требованием должно было служить государственное страхование от безработицы, — я не могу согласиться. Я сомневаюсь, чтобы это было верно принципиально: в классовом государстве страхование от безработицы вряд ли может быть чем иным, кроме как одурачением. Тактически, это у нас в России особенно неудобно, ибо наше государство любит эксперименты «огосударствления», любит рекламировать их «общую пользу», и мы должны решительно быть против расширения функций теперешнего государства и за — больший простор общественной самодеятельности. За помощь и пособия безработным — так, но за «государственное страхование» —?

Ваше указание на некоторую неоконченность статьи о Зубатове, пожалуй, справедливо.

О 75-летии декабристов — действительно пробел.

Если хотите, могу достать Вам болгарский паспорт. Напишите, нужен ли, и если да — приметы.

С перевозкой у нас дела улучшились, и может быть обойдется и без помощи новых лиц.

«Рабочую мысль», пожалуйста, присылайте, а также и «Былое» и другие Лондонские издания. Попросил бы также каталог изданий «Fabian society» и других социалистических фирм. Какую бы английскую газету Вы посоветовали? Не пришлете-ли пары номеров для образца? Я выписывал-было «Justice», да остался недоволен.

4-х экз. «Искры» сейчас нет. Вскоре будут. Зачем, кстати, Вам? Не забудьте, что распространять за границей никак нельзя. Экземпляр посланный — только для Вас и Вашего друга, вообще же это пока должен быть строгий секрет.

Жму крепко руку. Петров.

Посылаю еще нашу брошюрку. Пока тоже только для Вас и под секретом.

Пожалуйста, делитесь всеми своими впечатлениями.

Когда думаете ехать в Россию? Нам бы тогда необходимо повидаться. Не могли-ли бы Вы заехать на недельку? Как Ваши дела по части заработка и финансов вообще?

Еще раз жму крепко руку. Ваш Petroff».

Накануне отъезда Виктора в Манчестер пришел от Владимира Ильича второй номер «Искры», тоже под полным секретом.

Виктор доживал пятую неделю в пыльном и грязном городе английских текстильщиков. Но уже не было никакой реальной надежды получить место на фабрике без солидной рекомендации от деловых английских кругов.

В письмах к Андропову он расхваливал свой манчестерский пансионат «Ruskin Hall», где такая радушная и внимательная директриса Miss Crompton, хотя она глуховата и это затрудняет общение с ней. Но многое угнетало: и то, что деньги на исходе; и то, что с работой не клеится; и что климат мерзопакостный и всюду страшенная копоть. «Таких черных домов, черных улиц и черного неба нигде, вероятно, нет».

И Андропов жаловался, что жизнь у Черткова стала тюрьмой и что пора, пора расставаться с Англией и отправляться домой.

«Я не могу себе представить, как бы я стал жить в Англии дольше июня», — отвечал ему Виктор.

Разумеется, ехать в Россию по поручению «Искры» — дело весьма серьезное. И, несомненно, надо решиться на жертву. Только можно ли заранее узнать, какую жертву придется принести? «Конечно, нет. Поэтому всякое приготовление к жертвам излишне. Зачем Рахметов спал на гвоздях? Мне это совсем непонятно, да я думаю, что и он не ответил бы. Быть готовым на всякие жертвы, не создавать себе новых обуз, это я понимаю…»

А из Москвы и из Питера приходили сведения, которые все больше и больше разжигали желание скорее расстаться с Англией и окунуться в жаркую российскую бучу. На Пресне забастовали рабочие «Трехгорной мануфактуры» Прохорова, в Санкт-Петербурге— путиловцы. Брат Павел писал, что студенты волнуются чуть ли не в каждом города, а в Москве такое брожение, что все ждут форменного бунта. По этой причине тело убитого министра Боголепова, привезенное на Николаевский вокзал Москвы, побоялись нести прямо на кладбище, а отправили по передаточной ветке на Брянский вокзал, откуда до Новодевичьего монастыря — рукой подать.

Городовые совсем заполонили Белокаменную. И одного студента обругали за что-то на Тверском бульваре. Студент возмутился, стал громко протестовать. Мигом собралась толпа. Появился пристав, дал знак, и из дома напротив станции конной железной дороги выбежали пятнадцать полицейских чинов и забрали студента. Теперь этот дом называют «магазином готовых городовых».

И почти на другой день пришло ужасное сообщение о зверской расправе с питерскими студентами у Казанского собора в воскресенье 4 марта.

Студенты собрались, чтобы выказать протест против репрессий начальства. В полдень, когда из переполненного собора начали выходить люди, молодежь столпилась на площади: море голов — тысяч десять! Кто-то пустил шар — это был знак к началу демонстрации, и над головами распахнулись два полотнища: белое — от студенчества, красное — от рабочих. Почти стихийно возник митинг, и один из студентов произнес с паперти речь:

— Долой «Временные правила»! Не позволим гнать нас в солдаты! Не настало ли время изменить политический строй?

Разноголосо пронеслось над толпой:

— Согласны!

— Ура!

Белым облаком взлетели над площадью прокламации студентов.

Прибыл в коляске градоначальник Клейгельс. Он огляделся с улыбкой и пересел на коня в седло. Приказал открыть ворота соседних домов и поднял шашку. Казачья кавалькада на гнедых конях врезалась в толпу, развернулась и прижала демонстрантов к ограде и к паперти. И молча — с нагайками в руках — приготовилась к экзекуции. Начал есаул, ударил наотмашь вахмистр, сотня пошла со свистом стегать по сторонам. Истерическим воплем огласилась площадь, под ноги лошадям упали первые жертвы.

Отступая, люди бросились вплотную к собору и попытались укрыться за колоннами. Но между этими колоннами, над которыми написано золотой вязью: «Грядый во имя господне» — и совершился последний акт гнуснейшего насилия. Казаки образовали коридор, в него ринулись пешие городовые. Они хватали девушек и молодых людей, били их в лицо, в шею, в спину — кулаками, саблями в ножнах, дубинками. Одному недобитому студенту разъяренный держиморда встал на шею кованым сапогом, кто-то услыхал хрип умирающего. Сбитых с ног студенток тащили за косы к Невскому. А тех, кто укрылся в соборе, ошалелые городовые хватали за руки, за волосы, били головой о стены.

Ярость сплотила демонстрантов. Они разломали перила, начали вырывать из рук врага нагайки, дубинки, шашки. И развернулось побоище, какого еще ни разу не видел Питер.

Но силы были неравные. И Клейгельс потирал руки от удовольствия, отмечая, как его холуи теснят и вяжут демонстрантов. Он все предвидел и не потому ли уже заранее подготовил полсотни карет Красного Креста, куда навалом бросали живых и мертвых.

В мясорубку возле Казанского собора попали и очень известные люди. Приват-доцент П. Струве и писатель Н. Анненский были ранены, литератора А. Пошехонова сбросили с лестницы и поломали ему кости.

В каталажку увезли 1 050 человек!

Клейгельс доносил вечером Николаю II:

— Бунт в Санкт-Петербурге усмирен, ваше величество!

Но «Искра» великолепно повернула эту фразу кровожадного столичного градоначальника: «Бунт — неудавшаяся революция, а революция — это удавшийся бунт!..»

Сорок четыре писателя, и среди них М. Горький, Д. Мамин-Сибиряк, Н. Михайловский, Е. Чириков, Н. Рубакин, В. Поссе, А. Богданович, П. Вейнберг, А. Калмыкова, Н. Анненский и А. Пошехонов, опубликовали протест, в котором было сказано: «Мы полны ужаса перед будущим, которое ожидает страну, отданную в распоряжение кулакам и нагайкам… Мы лишены всякой возможности воспрепятствовать этим зверствам. Мы — писатели — делаем попытки хотя огласить факт…»

Виктор писал Сергею Андропову: «Я страшно жду, что будет в России 1 Мая. Если будет демонстрация, то она будет более кровопролитная, чем 4 марта, потому что рабочие будут вооружены чем попало, будут и револьверы. Каждый будет вооружаться для защиты. Я считаю это необходимым и разумным. Что это будет, подтверждается следующим фактом: после максвелевского побоища рабочие в Харькове и Полтаве завели нагайки с пулями на концах.

Теория о неразумности террора есть только у интеллигенции, рабочие не знают ее и будут применять.

Теория же о самозащите силой против силы есть и у интеллигенции, да и не может не быть: если меня убивают, или убивают моих близких, неужели я смогу ограничиться только криками? Нет, я тоже буду убивать! Я думаю, что и Вы во время побоища, ужасающего по своей жестокости, заставляющего забывать, что враги — люди (как хотите, я не могу видеть в Клейгельсе человека) и вы будете защищаться всеми силами и способами. Все это ужасно, но жизнь заставляет делать».

Сергей Андропов ничего определенного об этой тираде Виктора не сказал. Из Манчестера пошло письмо в Мюнхен Юлию Осиповичу Мартову, который недавно покинул Полтаву и обосновался в Германии. Мартов написал в ответ 15 мая 1901 года: «С тем различием, которое Вы проводите между личным террором и террором масс, можно согласиться. Но у нас понятие террора получило особый личный характер, и неудобно его применять к насильственным действиям массы… Но во многих случаях насилия над правителями, совершенные массой, не менее полезны, чем насилие над зданиями…»