М. Эльберд - Страшен путь на Ошхамахо

• Название: Страшен путь на Ошхамахо
• Автор: М. Эльберд
• Издательство: Эльбрус
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1980

Первый роман молодого прозаика воссоздает историю Кабарды XVI–XVIII вв., повествует о героической борьбе адыгов за свою независимость от Крымского Ханства. В книге описаны истоки отношений между горцами и Россией, быт и обычаи адыгов Кабарды.

---

— Подожди-ка! — насторожился Тутук. — Что там происходит?

Люди, посланные в княжеский хачеш за панцирем, подняли отчаянную суматоху. Кто-то завопил:

— Панцирь пропа-а-ал!!

Множество народу, толкаясь и спотыкаясь, бросились к дому.

— Украли! Украли-и!

Не тронулись с места только Канболет, Карабин-Кара и оба Хатажуковы.

Канболет был огорчен, Кубати, хотя не подавал виду, рассержен, Кургоко оскорблен, а старик Карабин-Кара до чрезвычайности заинтересован и оживлен не по возрасту:

— Главное, — веско, но, правда, излишне торопливо, изрекал он, — надо выяснить, дело ли это рук человеческих или, напротив, сил сверхъестественных. В первом случае следует бросить волчью жилу в огонь, и тогда рука у вора скрючится. Вопрос только в том, что вор, может быть, не на виду у нас, а уже далеко отсюда. И еще: где взять волчью жилу? Вот идет старая колдунья Хадыжа. Может, у нее как раз имеется эта…

— Ох, Кара, — усмехнулась старуха. — Поищи колдунью у себя дома, на женской половине. Век бы твои умные речи слушала, да боюсь, уши не выдержат.

Простодушный патриарх не понял шутки:

— Если болят уши, три утра подряд, натощак, плюнь через порог, вставив большой палец между зубами…

— Плюйся сам. А меня от твоих слов уже лихорадка трясти начинает.

— Лихорадка? Бросайся в одежде в воду — выздоровеешь.

Хадыжа обратилась к Кургоко:

— Послушай меня, князь. Я знаю больше, чем другие люди, хотя я не колдунья и не какая-нибудь жештео. Почти все из того, что я знаю, — свойства разных трав и особенности людских хворей — доступно любому человеку, но некоторые тайны, даже касающиеся тебя, Кургоко-пши, умрут вместе со мной. Ох, что-то не то я говорю. Поосторожнее мне бы надо… Так вот слушай: панцирь, конечно, украл один из шогенуковских прихвостней. В этом можешь нисколько не сомневаться. Я все сказала.

— Я думаю, эта старая женщина говорит правильно, — сказал Тузаров.

— Я тоже так думаю, но откуда она знает? — ответил Кургоко.

— Я людей знаю! — заявила Хадыжа.

— Уверен — она права, — с еще большей настойчивостью повторил Канболет.

— Нет, теперь послушайте меня, — встрепенулся Карабин-Кара.

Хвала богам, я уже наслушалась, замахала руками Хадыжа. Ты мне столько дал советов, что и я должна подарить тебе хоть парочку своих. Первое: пей отвар корня андыза[164]. Он помогает от поноса, а тебя спасет от недержания слов. И второе: не сей проса на голых скалах. — Бойкая старуха, приветливо улыбнувшись Кубати и смерив остальных мужчин чуть презрительным взглядом, гордо удалилась.

Тузаров и Хатажуков с недоумением переглянулись и тут же, чтобы не расхохотаться, отвели взоры.

В это время дождь хлынул по-настоящему, пришлось поспешить в дом. Да и пора было начинать основное праздничное застолье.

* * *

Хатажуковы медленно миновали поле, на котором заканчивалась жатва, и так же не спеша продолжали ехать в сторону коаже, откуда подул ветерок и донес приятный запах вареной тыквы: сейчас почти во всех семьях хозяйки заготавливали впрок это излюбленное в народе кушанье.

В воздухе вокруг лошадиных морд вились слепни и мухи, но не отваживались садиться на животных, чьи шкуры были протерты уксусным настоем из листьев и зеленой кожуры грецких орехов. Гнедой конь Хатажукова-старшего словно почувствовал, что его задумавшийся хозяин сейчас далек и от этой дороги, и от этого луга, покрывшегося бесподобно густой и сочной отавой, и потому смело свернул на травянистую поляну и там остановился. Его примеру последовал и конь Кубати. Оба Хатажуковы отпустили поводья, не стали мешать своим четвероногим друзьям.

— Не тоскливо тебе в отчем доме? — неожиданно спросил Кургоко, не глядя на сына.

Кубати слегка растерялся, но ответил быстро:

— Нет, мне хорошо.

— А не слишком ли спокойно?

— Надо уметь ценить и спокойствие.

Кургоко испытующе посмотрел на юношу:

— Правильно говоришь. Но ты еще сам не знаешь, насколько — он сделал ударение на слово «насколько» — это правильно, хотя на твою долю тревог досталось немало. А скоро нам всем достанется…

— Я об этом догадываюсь, — осмелился заявить Кубати.

Хатажуков не обратил внимания на то, что юноша высказался, когда его не спрашивали.

— В твоем возрасте обычно не задумываются о будущих опасностях, а пережитые забывают на следующее утро. Так о чем же ты все время размышляешь, почему вид у тебя либо сосредоточенный, либо рассеянный? Не замешано ли здесь некое существо, перед которым всякое оружие, а подчас мужская отвага бессильны?

Кубати побледнел, в горле у него что-то застряло, дышать стало тяжело.

— Я… я нё совсем пони…

— Понимаешь! — уверенно возразил Кургоко. — Завелась, наверно, на том берегу Шеджема юная Адиюх[165] с глазами, как у телки? — князь вдруг вспомнил личико Саны, удивился про себя и почему-то встревожился, будто ему сообщили неприятную весть.

Меньше всего хотелось бы сейчас Кубати говорить на эту тему. Он благоразумно откладывал объяснение с отцом на то время, когда закончится битва с татарами. Еще неизвестно, что произойдет во время сражения и какие будут последствия войны. Юноша напрягал свой изворотливый ум, но никак не находил нужного ответа — ведь лгать ему тоже не хотелось, как не хотелось и откровенничать.

Спас положение неизвестный всадник, нещадно погонявший измученного коня и, по-видимому, спешивший как можно скорее встретиться с Хатажуковым-старшим.

— Мне сказали, что князь Кургоко с сыном прогуливают коней в этой стороне — и я сразу сюда! — хрипло выкрикнул всадник вместо приветствия.

Он говорил по-кабардински с заметным татарским акцентом, да и по лицу в нем сразу же можно было узнать татарина. Но Кубати узнал в нем еще и старого знакомца Халелия, хотя тот и виду не подал, что они встречаются не впервые.

Юноша тоже остался невозмутимым: вспомнил, что их с Канболетом крымский приятель придерживается очень мудрого правила: не выскакивать без нужды со своими познаниями, особенно если имеешь дело с сильными мира сего.

Много лег не видел Хатажуков бывшего своего конюха, но память не подвела князя.

— Каким добрым ветром тебя занесло в наши края, Халелий? Кургоко улыбался с добродушным спокойствием, но почувствовал, будто чья-то мягкая тяжелая лапа наступила ему на сердце.

— Не добрый ветер, Кургоко-паша, не добрый, а злой ветер! — Халелий горестно покачал головой. — Каплан-Гирей уже на кавказском берегу.

— Когда выступает войско? — деловито осведомился князь.

— Уже выступило. Движется, правда, медленно.

— Идут только крымцы?

— И крымцы, и большой отряд ногаев, и те татары, что осели на побережье. На этот раз они даже не опасаются шапсугов, убыхов и других ваших братьев. Во всем войске тридцать тысяч человек.

— Тридцать тысяч… — устало повторил Кургоко. — Похоже, они хотят раз и навсегда обескровить нас… Чтоб не было сил поднять голову…

— Да. Так хочет и турецкий султан.

— А ты, мой добрый Халелий, приехал предупредить… Почему?

— Это нехорошая война. Это не совсем война. Не спрашивай, Кургоко-паша…

— Хорошо. Куда же ты теперь?

— К балкарцам поеду. Подальше в горы. Там буду жить… — Халелий тяжело вздохнул.

— Возьмешь у меня с полсотни овец…

* * *

В тот же день хатажуковские гонцы скакали по дорогам Кабарды, сообщая о назначенном князем-правителем месте немедленного сбора всех, кто считает себя адыгом и способен владеть оружием.

К неописуемой радости Кубати, отец послал его к аталыку — пусть соберет людей, сколько может, и заедет по пути за Казаноковым. Вдогонку князь крикнул:

— Не забывай, что конь твой — не альп[166], и не гони его так, чтоб он летел, словно на крыльях.

Канболет был очень рад возвращению в емузовский дом, в котором мог жить почти на правах хозяина. Правда, в этом доме временно поселилась и почтенная супружеская чета знакомых тлхукотлей — это у них лежал Тузаров после ранения — и потому ни один даже самый строгий ревнитель приличий не стал бы теперь опасаться за честь молодых женщин, сестры и дочери Емуза. Радовало Канболета и то обстоятельство, что вернулся он не с пустыми руками: князь Кургоко наградил его не хуже, чем награждали любого аталыка. Получил он сотню овец, три пары длиннорогих волов ногайских, молодую кобылу лучших кровей, пистолет с колесцовым замком, турецкий ятаган из лучших и наконец унаута лет сорока, тоже из лучших: умел этот Хамац хорошо за скотиной ходить.

Когда Кургоко во время заключительного застолья объявил о своем решении, его именитые гости переглядывались в недоумении. Он, Кургоко, вообще мог не одаривать тузаровское аталычество: ведь Кубати — тлечежипшакан, за кровь воспитанный! Но, видно, не простые соображения имел на этот счет князь. Он ясно давал понять, что теперь не время ворошить прошлое вспоминать давние обиды и недоразумения.