М. Эльберд - Страшен путь на Ошхамахо

• Название: Страшен путь на Ошхамахо
• Автор: М. Эльберд
• Издательство: Эльбрус
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1980

Первый роман молодого прозаика воссоздает историю Кабарды XVI–XVIII вв., повествует о героической борьбе адыгов за свою независимость от Крымского Ханства. В книге описаны истоки отношений между горцами и Россией, быт и обычаи адыгов Кабарды.

---

Из нее вышел худощавый высокого роста мужчина лет сорока пяти и неторопливой походкой направился к дому. В каждом движении этого человека чувствовалась уверенная нерастраченная сила. Короткая черная с проседью борода, жесткие усы и темно-серые колючие глаза под густыми дугообразными бровями придавали его смуглому лицу немного мрачноватый вид. Но вот он бросил, казалось бы, мимолетный, но очень внимательный взгляд на наших путешественников, и резкие складки между его бровями разгладились, глаза посветлели и лицо обрело выражение спокойной приветливости.

— Брат! — радостно улыбаясь, сказала Нальжан. — Я привела к тебе гостей.

— И хорошо сделала, сестренка! — мягким голосом сказал хозяин дома и, повернувшись к Тузарову, с церемонным достоинством приветствовал его:

— Мой бедный дом в распоряжении моих гостей. Проходите в хачеш, вам надо отдохнуть с дороги.

Нальжан взяла поводья тузаровского коня и повела его под навес, откуда доносился запах свежескошенной травы. Кубати пошел следом, чтобы расседлать коня и снять поклажу.

— Сана! — зычно выкрикнул брат Нальжан. — Иди сюда, дочка!

Из левой двери дома выбежала молоденькая девушка с глазами точно такого же цвета, как у хозяина дома. Увидев гостей, она будто споткнулась, застыла на месте, смутилась от неожиданности, но поклон, которым она приветствовала путников, все же получился естественным и без излишней робости.

— Сходи позови Куанча, пусть бросает все и спешит домой, — сказал хозяин.

— Он тут рядом, в лесу. Наверное, углей нажег столько, что мне хватит до первого снега. Потом твоя тетка скажет, что вам делать дальше.

В гостевой комнате было чисто и уютно. На деревянном полу желтели искусно сплетенные арджены — циновки из тоненьких камышинок. Очаг был сложен из красивого плиточного известняка. Остальное в гостиной — все, как бывает в такого рода домах: тахта, застеленная цветастым войлоком, на стене — опять войлочный ковер, на полочках у очага — глиняная, деревянная и чугунная посуда, на полу — медный котел и медный тазик для мытья рук. Кубати поразило обилие всевозможных сабель и кинжалов, развешанных по стенам.

— Молодой витязь находится в гостях у кузнеца-оружейника, — улыбнулся хозяин дома. — Зовут этого кузнеца Емуз. А если гостю так больше понравится, то он может считать, что его принимает третьестепенный уорк из ничем не замечательного рода Шумаховых.

— Первостепенных оружейников я ценю выше, чем первостепенных дворян, — прогудел спокойным басом Канболет, снимая с пояса саблю и вешая ее на крюк в опорном столбе. — Некоторые вещи здесь сработаны на славу. И на каждой чувствуется одна и та же искусная рука.

Емуз удивленно поднял брови и склонил набок голову, словно таким способом он мог получше рассмотреть гостя.

— Еще ни один из людей, носящих на ногах сафьяновые тляхстены, не говорил мне подобных слов.

— Подобные слова говорил мой отец. Он не учил меня различать людей по одежде, хотя сам и любил одеваться богато. Звали моего отца Тузаров Каральби. Твоя сестра хорошо его знала…

Емуз медленным движением руки сдвинул шапку на затылок, помолчал немного и сказал:

— Сядем, сын Тузарова. Вот здесь, на эти скамьи у очага. Сейчас нам подадут воды, чтобы ты мог смыть дорожную пыль, а потом, наверное, чем-нибудь слегка накормят.

Впервые за многие, многие дни Канболет вдруг почувствовал тихую безмятежную радость на сердце и желание хоть ненадолго расслабиться и забыть обо всем, что его тревожило.

В комнату вошла Нальжан с кумганом воды. Пока Канболет мыл руки над тазиком, она бросала загадочные взоры на брата. А тот притворно хмурился и делал вид, что ничего не понимает.

Следом за Нальжан в хачеше появилась — прелесть, а не девушка — совсем еще юная красавица Сана. Переступив порог, она сошла, в знак особого уважения и гостю, со своих пхаваков [53] и приблизилась к мужчинам в одних матерчатых ярко расшитых чувячках на крохотных ножках. Смущенно потупив длинные ресницы, она молча поклонилась и поставила на трехногий столик блюдо со сладкими лепешками, засушенными фруктами, чашами с медом.

— Это дочь моя Сана, — сказал Емуз Канболету. Потом, обращаясь к девушке, он добавил:

— Можешь пока идти.

Голос его звучал сурово, но нетрудно было заметить, что эта суровость нарочитая: она никак не вязалась с выражением отцовских глаз.

Девушка еще раз поклонилась и церемонно, то есть не поворачиваясь к гостям спиной, а попятившись, удалилась из хачеша.

— Сестра! — резко окликнул Нальжан хозяин дома. — Что-то я не видел раньше, чтоб моя дочь становилась на пхаваки. Это, конечно, твоя затея? А ты знаешь, я не люблю, когда корчат из себя знатных господ.

Нальжан не на шутку оробела, но все же нашла в себе силы мягко возразить грозному брату:

— Ну мы тоже не простолюдины! — взяв тазик и кумган, она вышла за дверь таким же вежливым манером, как и ее племянница.

Через некоторое время со двора донесся приглушенный смех двух молодых людей, затем в хачеш вошли Кубати и еще один парень в скромной черкеске без газырей, в лохматой шапке из грубой овчины и в шарыках из бычьей кожи. Кажется, юноши уже успели не только познакомиться, но и понравиться друг другу.

Кубати разгреб теплую золу в очаге и стал раздувать тлеющие угли, а его юный приятель положил на пол принесенную с собой охапку дров, снял котел с очажной цепи и вышел.

— Этого моего юного помощника, — сказал Шумахов, — зовут Куанч. Балкарец. Живет у меня с прошлой осени. Сирота. Был крепостным у одного таубия. Не вытерпел унижений, осмелился на одну предерзкую выходку и еле ноги унес. Теперь обучается ремеслу у единственного кузнеца среди кабардинских уорков и единственного уорка среди кабардинских кузнецов.

— Наверное, хороший мальчуган? — спросил Канболет.

— Породнился я душой с этим озорником…

В очаге уже разгорелось веселое пламя. Кубати подложил в огонь еще несколько сухих поленьев и заторопился во двор. В дверях он чуть не столкнулся с Куанчем, который тащил котел с водой, где плавали куски свежеразделанной бараньей туши. Повесив котел над огнем, Куанч предложил:

— Хозяин! У меня уже в саду костер горит. Можно, я жалбаур сделаю быстро? Балкарский, настоящий, хорошо? Ладно? — он говорил по-кабардински бегло, но произношение выдавало в нем представителя другого народа.

— Это печенка, завернутая во внутренний жир? — переспросил Емуз. — Делай. И молодого гостя попотчуй. Ну и, если сами все не съедите, нам тоже принесите по кусочку.

Широкоскулое румяное лицо парня залилось краской. Он укоризненно покачал головой:

— Так можно разве говорить, а?

Емуз добродушно усмехнулся:

— Ладно, иди.

Канболет, наблюдая за всеми этими домашними хлопотами, которые казались ему милыми и трогательными, чувствовал в своем сердце блаженную умиротворенность.

После того как Нальжан поставила перед мужчинами большой кувшин с холодной махсымой, Емуз небрежно заметил, что теперь их на время оставили в покое. Канболет понял: Шумахов хочет послушать рассказ своего нежданного гостя.

— Хорошая махсыма, — похвалил напиток Тузаров, — я такой не пробовал, семь лет…

Емуз снова наполнил резные деревянные чаши.

— Должен я тебе сообщить, дорогой мой бысым[54], а главное — брат Нальжан, которая была не чужой в доме Тузаровых, что имя моего спутника — этого безусого джигита — Кубати, а имя его отца — Кургоко Хатажуков. — Канболет помолчал, глядя в упор на Емуза, и продолжил:

— Ты самый первый человек, которому я открываю эту тайну, не считая одного случайного встречного, которого я, ничего не объясняя, попросил только передать князю, что его сын жив.

Емуз выронил чашу — она упала донышком на столик, но не опрокинулась.

Он снова ее поднял и отпил несколько глотков.

— Значит, маленький Кубати не утонул?! И нашему главному пши предстоит большая радость?

— Ему-то предстоит, а вот мне — не знаю.

— Да-а-а… Пока об этом один аллах знает. Как ты поладил с мальчиком? Или ему неизвестно свое имя, или он не подозревает о том, что оба его дяди…

— Ему-то все известно, — перебил Канболет. — Но не всем известно, что на мне кровь лишь одного Мухамеда, убийцы моего отца. А Исмаила тоже убил Мухамед, когда тот пытался помешать ему в охоте за этим проклятым панцирем. Брат убил брата прямо на глазах ребенка. Это видел еще один человек — Алигоко Вшиголовый.

— Вот это новость, клянусь наковальней Тлепша! Да простит аллах нестойкость Емуза [55], у которого этот бог частенько соскакивает с языка. Но каков Алигоко! Вот шакал! Ведь он тебя, Канболет, с головы до ног облил кровью Исмаила. И все в Кабарде поверили, что ты…

— Я опасался этого, — грустно сказал Канболет, — но все же надеялся, что правда не будет похоронена.