М. Эльберд - Страшен путь на Ошхамахо

• Название: Страшен путь на Ошхамахо
• Автор: М. Эльберд
• Издательство: Эльбрус
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1980

Первый роман молодого прозаика воссоздает историю Кабарды XVI–XVIII вв., повествует о героической борьбе адыгов за свою независимость от Крымского Ханства. В книге описаны истоки отношений между горцами и Россией, быт и обычаи адыгов Кабарды.

---

— Ах ты, рваный шарык! — скрежетнул зубами Мухамед. — От кого? От какого-то навоза я, князь, дважды терпел позор! — Хатажуков тряс табунщика, словно тряпичное чучело.

— Потерпишь и в третий раз, — прошептал Адешем и плюнул князю и глаза.

Хатажуков взвыл в отчаянной тоске и с силой швырнул старика на землю.

Адешем откатился к плетню и затих — похоже было, что навсегда. Князь взмахнул саблей и бросился к нему, но вдруг в его шлеме что-то гулко звякнуло, ноги подломились в коленях, и он медленно опустился на землю.

Главный виновник всей пролитой сегодня крови Алигоко Вшиголовый, верный себе, и на этот раз не утруждал себя участием в побоище. Дождавшись того момента, когда тузаровцев оставалось всего пятеро, да и они должны были вот-вот погибнуть, Шогенуков решил начать поиски панциря: молодой тлекотлеш, скорее всего, оставил его дома. «Мухамед справится тут и без меня», — подумал князь и, перескакивая через трупы своих и чужих людей («своих опять больше», — отметил он про себя), направил коня прямо к дверям хачеша. Только он спешился, как двери распахнулись, и из гостиной вылетела какая-то высокая девушка. Не обращая внимания на Алигоко, она подбежала сзади к Хатажукову, поднимавшему в это мгновение саблю над неподвижным Адешемом, быстро подобрала самопальник Бота, размахнулась, ухватив ружье за ствол, и со звоном обрушила тяжелый приклад на голову князя. Затем она отшвырнула самопальник в сторону и склонилась над стариком.

Впервые за последнее время Шогенуков, не без удовольствия наблюдавший за посрамлением сообщника, испытал необычное чувство. Сейчас им владела не злоба, не раздражение, не страх и вечное недовольство окружающими — сейчас ему было радостно и почему-то приятно. Но к новому чувству примешалась, разумеется, и неистребимая жажда обладания тем, чего он не имел, а имели, на зависть ему, другие. И теперь ему захотелось увезти отсюда не только драгоценный панцирь. Однако на первом месте был все-таки панцирь — и Шогенуков поспешил на поиски.

Адешем открыл глаза и увидел склоненное над ним красивое женское лицо.

— Очнулся, дедушка? — услышал он ласковый голос. Адешем едва слышно проговорил что-то непонятное.

— Что ты сказал, дедушка? Какая «арба»?

— Арба, говорю, все-таки перевернулась. И виноват во всем я.

— В чем ты виноват?

— Это кто тут со мной? А-а, Нальжан!

— Да, да, это я! Узнал?

— Узнал, — вздохнул старик. — Вот видишь, Нальжан, и маленькая птичка стала причиной снежного обвала…

— При чем здесь какая-то птичка?

— Это я — птичка.

— Оттащить бы тебя отсюда…

— Постой, Нальжан, наклонись пониже, — строго сказал Адешем, — о новом хозяйском панцире знаешь?

— А кто о нем не знает?

— Можно подумать, что Каральби каждую свою новость торопится поскорей сообщить всем женщинам, — усмехнулся старик.

— Нам не надо сообщать, — обиделась Нальжан, — мы и так все узнаем.

— Где лежит панцирь, тебе известно?

— А как же иначе? Разве не я слежу за порядком в доме?

— Значит, в доме… Найдет его шакал вшиголовый, найдет…

— Да о чем мы с тобой болтаем, старый ты ребенок! — возмутилась Нальжан. — Тут бойня кругом, наши почти все убиты… Ты встать можешь?

— По мне как будто конница проскакала, шевельнуться не могу…

Нальжан громко заплакала. Взяв Адешема под мышки, она поволокла его к амбару.

Острая боль вдруг пронзила спину старика и отозвалась в груди. Черная завеса упала на его лицо, и больше он ничего не чувствовал.

…Мухамед Хатажуков с трудом приподнялся на четвереньки и сел, мотая головой. А в голове будто шумел водопад и стучали копыта девяти лошадей.

— Что это было? — сердито прохрипел князь и снял шлем, на котором оказалась небольшая овальная вмятина. — Камень упал с неба?

Хатажуков встал на ноги и огляделся. Силы быстро возвращались к нему, он снова был готов к бою, но схватка уже закончилась.

— Эй, зажгите факелы! — крикнул Мухамед. — Не видно ни шайтана, совсем темно стало!

Мертвыми телами завален весь двор. Тузаровские люди перебиты все до одного. От нападающих осталось меньше половины.

Мухамед вырвал факел у одного из своих всадников и поджег плетневую ограду («будет посветлее»): сухие ореховые прутья загорелись ярким пламенем.

— Где Вшиг… где пши Алигоко? — спросил князь. Ответить ему не успели.

Шогенуков появился в дверях хачеша. Он был мрачен.

— А-а! Мухамед? Живой? Понимаешь, нигде нет панциря! Надо поискать в другой части дома.

Хатажуков злобно ощерился:

— Да уж, конечно, ты его заработал честно, этот панцирь!

— Но ты, мой любезный друг, еще честнее заработал шишку на темени, — ядовито огрызнулся Алигоко, приближаясь к Хатажукову.

— Шишку! — прогремел Мухамед. — Жаль, что все они убиты! Я бы тому, кто рубанул по моему шлему… я бы из него жаруму[48] сделал и собак накормил!

Из темного амбара бесшумно выскользнула Нальжан и попыталась незаметно скрыться, но Шогенуков увидел ее, круто свернул в сторону и встал на пути у девушки. Нальжан остановилась, вызывающе посмотрела князю в лицо.

— То, что вы воюете со стариками, я уже знаю. Может быть, воюете заодно и с женщинами? — в глубоком грудном голосе Нальжан звучали откровенные нотки презрения и гнева.

Шогенуков побагровел от унижения, но, стараясь не подавать виду, что его задели слова женщины, с нарочито добродушной издевочкой обратился к Мухамеду:

— Дорогой князь Хатажуков! Ты слышал, в чем нас обвиняют? А разве мы причинили хоть какой-нибудь вред здешним женщинам? Нет, не причинили. Я правду говорю, князь? Зато одна из них уже нанесла некоторый ущерб моему другу и брату Мухамеду, нисколько не считаясь с его высоким достоинством и священной неприкосновенностью его княжеской головы. А ведь эта голова…

— Постой! — грубо оборвал сообщника Мухамед. — Ты что там мелешь?!

— Вот видишь, что ты наделала, невоспитанная женщина! Разве можно так неловко обращаться с оружием? Ведь из него стреляют, а не дерутся, как дубиной. Теперь пши Хатажуков из тебя жаруму сделает…

Мухамед приблизился к Нальжан вплотную и с довольно непристойным интересом оглядел ее с ног до головы.

— Это она… меня? — процедил сквозь зубы бледный Хатажуков.

Нальжан смело встретила взгляд бешеных глаз кровожадного пши.

— Скорблю о том, что слабых моих женских сил не хватило на более сокрушительный удар.

— Уо! Вот что разговор! — притворно восхитился Алигоко. — Ничего, девушка, твоих слабых женских сил хватило на то, на что не хватило сил еще ни у одного мужчины. И это я говорю как верный друг нашего высокородного пши.

Мухамед промычал что-то нечленораздельное и закусил губу. «Схватить бы его за глотку, этого верного друга», — подумал он.

— Но я думаю, он из тебя не будет делать жаруму, если ты нам скажешь, где твой хозяин спрятал новый панцирь. Скажи, не стесняйся. Ведь Каральби в нем больше не нуждается. Правда, Мухамед? Ты подтвердишь мои слова?

Мухамед вдруг захохотал, будто ему пришла наконец в голову удачная мысль, и рванул платье на груди у Нальжан:

— А не прячет ли она панцирь под своей одеждой, а? Надо проверить.

Он властно обхватил женщину, стал шарить по упруго налитому здоровому телу. Вот и отомстил он ей. Месть была подлой, но зато, как считал спесивый князь, единственно возможной. В первое мгновение, услышав треск рвущейся ткани, Нальжан окаменела от ужаса, но быстро пришла в себя, с силой оттолкнулась от Хатажукова, кулаком наотмашь ударила в лицо Вшиголовому, который пытался ее задержать, и бросилась со всех ног к отдельно стоящему домику, где обычно принимались почетные гости.

Алигоко пошатнулся, а Мухамед, увидев, как хлещет кровь из длинного носа приятеля, злорадно засмеялся.

— Ладное — спокойно сказал Шогенуков, — далеко не убежит. — И раздраженно добавил: — Панцирь искать надо. Все перевернуть! Дом разнести по кусочкам!

Все перевернули, а панцирь не нашли. Искали в главном доме, на мужской и женской половинах, искали в маленьком гостевом доме, искали в домах уорков и зажиточных крестьян. Собрали все наиболее ценное, погрузили на две большие подводы оружие, ковры, посуду, сундуки с одеждой. Панциря нигде не находили.

Огонь с горящего: плетня перекинулся на конюшню, оттуда — на крышу тузаровского дома. Было светло, как днем (взошла к тому же луна), и шумно, как на торговом перекрестке.

Отчаянно голосили обезумевшие от горя женщины, ржали перепуганные лошади, с пронзительными криками носились осиротевшие дети…

Князья решили, что панцирю больше негде быть, как только на самом Канболете. Оставаться в чадном дыму пожарища, среди проклятий и причитаний, среди крови и трупов, чтобы поджидать здесь Канболета, — мыслимое ли дело?!