М. Эльберд - Страшен путь на Ошхамахо

• Название: Страшен путь на Ошхамахо
• Автор: М. Эльберд
• Издательство: Эльбрус
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1980

Первый роман молодого прозаика воссоздает историю Кабарды XVI–XVIII вв., повествует о героической борьбе адыгов за свою независимость от Крымского Ханства. В книге описаны истоки отношений между горцами и Россией, быт и обычаи адыгов Кабарды.

---

О, Тузаровы! У-у-у, Тузаровы!..

Всю дорогу до Баксана Алигоко-Цащха ехал молча, не глядя по сторонам.

Временами он вырывался вперед, и мерный топот без малого двух сотен копыт, и сухой скрип дюжины тележных колес звучали все глуше и слабее, и когда почти совсем затихали, нетерпеливый пши с досадой сдерживал коня.

К заходу солнца Шогенуков вместе со своей внушительной свитой и десятком невольников был уже на месте. Здесь, у замшелой каменной глыбы высотой в три человеческих роста, его ждали Мухамед и Абдулла — известный по всему Кавказскому побережью татарский купец.

— С благополучным прибытием, — равнодушным тоном приветствовал младший Хатажуков своего приятеля. — Надеюсь, путь твой не был ничем омрачен?

— Мой путь начнется только сегодня. С этого места, — с загадочной многозначительностью ответил Шогенуков.

Мухамед ухмыльнулся:

— Так ты не случайно прибыл сюда с целым войском!

— Ладно, Мухамед! Об этом после. — Алигоко подошел к торговцу, заговорил с ним по-татарски:

— Мир тебе, купец. Я верю, что аллах по-прежнему благословляет твою торговлю и ты в состоянии платить хорошие цены.

На сморщенном, как сушеная груша, личике старого Абдуллы появилась хитрая улыбка, обнажившая несколько черных гнилых зубов.

— А я верю, что твои дела, любезный пши, тоже идут хорошо, — тоненьким голоском начал купец, — и ты по-прежнему в состоянии предложить товар, который стоит хороших денег.

С трудом сдерживаясь, чтобы не плюнуть, Алигоко бесцеремонно смерил взглядом удивительную фигуру купца. При длинных и тонких руках, тонкой шее и тонких кривых ногах Абдулла имел круглый объемистый живот. С левой стороны, над широким шелковым поясом, его живот оттопыривался далеко вперед: Алигоко знал, что там, за отворотом стеганого халата, лежит большой кошель с деньгами. Абдулла засунул туда же, за пазуху, чубук, предварительно вытряхнув из него погасший пепел, и засеменил к шогенуковским арбам — смотреть живой товар.

Князь пошел следом за ним. Наверное, думал он, этот торгаш мог бы поспорить своим брюхом со знаменитым Берсланом Джанкутовым. Ведь как давно жил Берслан, а вспоминают о нем до сих пор. И в первую голову вспоминают не о том, что этот князь был сказочно богат, что разделил народ и благородно рожденных на сословия, а о том, что он тот самый пши Берслан, у которого «брюхо, как студень». До чего же непочтительными бывают эти народные гегуако… Им только попадись на язык!

Мухамед уже закончил свои торги с Абдуллой и теперь прислушивался к переговорам купца с Алигоко. Князь, чувствовалось, спешил и, против обыкновения, не слишком рьяно отстаивал назначаемые им цены. Нетерпение Шогенукова передавалось и Мухамеду. Интересно, что затевает его приятель? Не грабить же пузатого торгаша? У Абдуллы сильная охрана, да к тому же на всем его пути — адыгские кунаки. Алигоко и Мухамед — тоже его кунаки. И дают ему провожатых, которым приказано в случае чего действовать именами своих князей. Кроме всего прочего, Абдулла — родственник грозного Алигота-паши, крымского сераскира.

Не дай аллах рассердить Алигота. Все адыгские племена знают, что этот паша — внимательные уши, подозрительные глаза и загребущие руки самого хана.

Некоторые девушки-невольницы тихо плакали, мальчики-подростки сидели насупившись. Шогенуков и купец утешали их (слезы портят красоту) рассказами о сказочной жизни во дворцах Крыма и Турции, о богатых одеждах и веселых развлечениях. Мальчикам пророчили будущее знаменитых воинов, скачущих на чистокровных арабских жеребцах и рубящих головы врагов золотыми саблями. И успокоить большинство продаваемых, как скот, унаутов не составляло особого труда…

— Хорошие девушки, — сказал Абдулла, звеня монетами. — Одну из них я подарю знаменитому родичу Алиготу-паше. — Произнося это имя, торговец важно задрал голову и замер, чуть прижмурив глаза.

Мухамед, подавляя гримасу брезгливости, рассмеялся:

— Ты всегда так говоришь, Абдулла. Скоро в гареме твоего родича жен будет больше, чем имел Сулейман ибн-Дауд!

Купец обиделся:

— Нехорошо смеяться над тем, кто платит вам гораздо щедрее, чем другим князьям.

— Ну хватит пустых речей, — с деловитой торопливостью сказал Алигоко. — Купцу пора ехать. Да и мы тоже не собираемся оставаться здесь и играть в альчики.

— Если у вас что-то еще будет, так знайте: я немного задержусь у Тамбиевых, тех, которые живут на реке Балк, — птичьим своим голоском пропищал Абдулла.

Шогенуков отвел Мухамеда в сторону, поближе к шумному речному потоку, и рассказал ему о найденном тамбиевском панцире, так вероломно вырванном у него из рук обнаглевшими Тузаровыми.

— Присоединяйся ко мне, друг, — предложил Алигоко. — Хоть у тебя людей втрое меньше, половина… нет, три четверти добычи — твои. Разумеется, кроме моего панциря.

Мухамед сразу же согласился. Панцирь… Ну, там видно будет. Мало ли что может случиться в разгаре резни. Шогенуков тоже не бессмертен… Панцирь… Мухамед вдруг стал чуть рассеянным, задумчивым. Он вспомнил о добром отношении Кургоко к Тузарову Каральби. Вспомнил еще, что старший брат и так недоволен им, Мухамедом, за его увлечение торговыми сделками. Как оправдываться потом, после набега на Тузаровых? А стоит ли именно сейчас мучить голову свою такими неприятными мыслями? Уж лучше подумать, когда дело будет сделано. И вообще пусть Алигоко думает больше: это его затея. Он хитрый, как шакал, выкрутится. Мухамед искоса взглянул на едущего рядом с ним князя: острый нос хищно выдается вперед, рот приоткрыт, видны острые редкие зубы. «И морда у него шакалья», — с удовлетворением определил Хатажуков.

Сам-то Мухамед красив и в глубине души гордится своей внешностью. Все братья Хатажуковы красивы. Глядя на них, любой знающий человек сказал бы: «Вот настоящие кабардинские лица!» А в чем особенность кабардинского мужского лица? Тот же знающий человек ответил бы: «А в том его и особенность, что никаких особенных отличий в нем нет. Глаза большие, темно-карие, с правильным разрезом, скулы и надбровные дуги не выпирают, но и не сглажены, нос прямой, средней длины, губы не тонкие и не толстые, подбородок не выдающийся, но и не скошенный, брови и усы обычно черные, густые, кожа белая с румянцем — все в этом лице не крупно и не мелко, не грубо и не слишком мягко, все соразмерно и четко».

Отклонения в те или иные стороны, разумеется, встречались. (Самый близкий у нас образец — Алигоко Вшиголовый). А вот братья Хатажуковы, отец и сын Тузаровы, Идар и его кан — бабуковский сынок — являли собой носителей истинно адыгского облика. Естественно, что двух совершенно похожих лиц (если речь не о братьях-близнецах) быть не может. Ибо каждое лицо аллах метит особой печатью. А краски для каждой печати добываются и смешиваются из забот жизненных, больших или малых; из характера человеческого, доброго или злобного; из путей-дорог, легких или трудных; из любви, счастливой или безответной; из совести, чуткой или глуховатой.

Если на лице Кургоко можно было сразу различить печать доброты, мужества и тревожных раздумий, а на лице Исмаила — такой же доброты в сочетании с непонятным беспокойством и неустойчивостью характера, то на лице Мухамеда давно уже застыло выражение себялюбивой надменности, чванливо-капризного упрямства и жестокости.

Когда Мухамед подумал о старшем брате, он вспомнил и среднего. Исмаил всегда навевал на него тоску своими благочестивыми рассуждениями. Приходилось терпеть, делать вид, что внимательно слушаешь, и мечтать при этом: «Хоть бы ты подавился, зануда несчастный!»

Мухамед решил сначала, что ему просто почудилось: позади раздался громкий голос Исмаила:

— Остановитесь! Стойте, говорю!

«Что за шайтан! — досадливо поморщился Мухамед. — Только о нем подумал, как он уже тут!»

Алигоко и Мухамед остановили коней. Ехавшие за ними всадники — тоже.

Но Шогенуков сделал Хагуру знак, чтобы все продолжали путь.

— Мы вас догоним, — сказал князь. — Шагом поезжайте.

Подъехал Исмаил. И лошадь и всадник тяжело дышали. Из-за спины Исмаила выглядывал мальчик лет девяти, сидевший на крупе коня.

После взаимных приветствий Исмаил спросил строго:

— Куда это вы направляетесь? Не к Тузаровым ли?

Алигоко обнажил в насмешливой улыбке свои зубы:

— Это Коран учит задавать такие «скромные» вопросы?

И без того бледное лицо Исмаила побледнело еще больше:

— Ни Коран и ни адыге хабзе не учат зубоскалить, когда говоришь со старшими. А задаю вопросы не я, а Кургоко — больший князь Кабарды. Это он послал меня…

— А откуда Кургоко узнал… — не выдержал было Мухамед.

Исмаил метнул на брата гневный взгляд:

— Помолчи! С тобой дома поговорят. А тебе, князь Шогенуков, велено передать вот что. Никаких споров, а тем паче резни с Тузаровыми не затевать. Старый Каральби был сегодня у нас. Кургоко знает о панцире. Ты понял?