Анатолий Онегов - Они живут рядом со мной

• Название: Они живут рядом со мной
• Автор: Анатолий Онегов
• Издательство: Современник
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1989
• ISBN: 5-270-00411-9

Этот сборник родился из долгих наблюдений автора над жизнью диких животных в лесу. Как волки сбиваются в стаю и выручают сородичей из плена, что такое звериная семья, как можно «разговаривать» с медведем — вот лишь немногое, о чем увлекательно рассказывает Анатолий Онегов.

Книга будет интересна как взрослому, так и детскому читателю.

---

И медведи, и вороны, и лебеди, и даже мой кот, ночующий в помещении, жили, как говорят теперь на страницах газет и журналов, лицом к лицу с природой. Природа подчас диктовала животным свои суровые условия, и чтобы избежать неприятности, чтобы не замерзнуть, не остаться без пищи, не потерять птенцов, не погибнуть под лесным завалом, и медведю, и зяблику, и чибисам приходилось считаться и заранее готовиться и к возможным холодам, и к неуемному ветру, и к обложным дождям, и к грозе.

Очень может быть, что и человек, надолго попавший в такие же условия, вспомнит как-то науку своих предков и тоже будет предчувствовать близкий мороз, тяжелые тучи и скорый гром.

Но человек давно создал свою систему предсказания погоды, и, только когда его прогноз бывает не совсем точным, он вдруг вспоминает, что неподалеку живут и птицы, и звери. Вот тогда мы и обращаемся к стае гусей, прислушиваемся к крикам ворон и к песне зяблика, обращаем внимание на поведение наших соседей-животных, чтобы получить совсем точный ответ на вопрос: «Какая же все-таки завтра будет погода?»

И наши соседи почти никогда не подводят. Они подтверждают правильные сводки погоды, подправляют не совсем точные, а порой и помогают узнать больше, чем самые чувствительные приборы, автоматические метеостанции и даже спутники Земли.

ОБИДА. ОСТОРОЖНОСТЬ. МЕСТЬ

Пожалуй, мне все-таки повезло на лесных тропах… Я встречался с лосями и медведями, совсем близко, за окном избушки, я мог подолгу наблюдать за лисами и волками, а к моей лодке, оставленной на берегу, нередко подплывали лебеди.

Подолгу я жил около таких озер, куда очень давно не заглядывали люди, но чаще мне приходилось долго идти, плыть по рекам, миновать в вагончиках узкоколейки вырубленные леса, искать и искать Край Непуганых Птиц и с горечью вспоминать слова из книги Михаила Михайловича Пришвина:

«— Да нет же, нет — это только в сказках, может быть, и было, только давно…

— Ну, вот, поди ты говори с ним, — жалуется мне огромный Мануйло. — У нас этой птицы нет счету, видимо-невидимо, а он толкует, что нету…»

Мне очень редко приходилось встречать в своих дорогах таких людей, которые убеждали бы меня, что совсем рядом, где-то там, за первым или вторым ручьем от деревни, и начинается желанный Край Непуганых Птиц и Зверей.

Чаще мне встречался другой «Мануйло», тихий, давно порвавший с лесной жизнью человек… Такой «Мануйло» обычно был стар, но хорошо помнил, как здесь, рядом с деревней, присаживались отдохнуть на воду красавцы лебеди, как с крыльца дома можно было видеть лосей, которые выходили к озеру на водопой… Другого чего, а рябчиков-то или глухарей здесь никогда не считали…

И все это было, когда-то было… Где же зверь? Где же птица? Мой «Мануйло» разводит руками, грустно молчит и не очень охотно отвечает…

Лебеди?.. Эти осторожные птицы ушли от ружей, что были почти у каждого пацана… В лебедей стреляли только один раз. Птицы поднялись, долго ходили стонущими кругами над озером, над погибшим товарищем, наконец улетели и больше никогда не заглядывали туда, где их обидели люди… Правда, весной лебедей иногда видно, видно и осенью, но летят они очень высоко…

Лоси?.. Лоси отступили в глубь тайги после жестоких обид со стороны бродячих собак и необдуманных выстрелов жадных людей. И не столько их перебили, сколько напугали…

Рябчики, глухари?.. Этих перевели по всей округе. Легко перевести — дура птица. Не промахнись только — не уйдет сама. Долго обид не помнит…

Что осталось?.. Показывается белка. Но белка здесь теперь только проходная, иногда появляется сразу много зверьков, но ненадолго — уходят они дальше в поисках корма. Мало у нас осталось хорошей сосны и ели…

Волки бывают, но редко. Это осторожный зверь — пугни разок, и будет далеко обходить деревню…

Медведь есть неподалеку — правда, всего один. Бродит по округе, но шалый, не тот медведь. Людей уже многих попугал. И никуда не уходит. А где завтра объявится, не знаем. Скотину стал трогать то там, то тут. А раньше скотиной не баловал — тише был медведь…

Вороны есть. Этих много. Эти никуда не уйдут, но птица хитрая — с ружьем к ней не подходи. За ворон как-то в этих местах премию давали. Хищниками они считались. Но убьешь одну, и больше ихнего брата не увидишь, не подойдешь к ним — хорошо будут ружье помнить…

Что это — грусть человека, знавшего когда-то Край Непуганых Птиц, или отповедь старика, адресованная молодежи: мол, и время теперь не то, и вы другие, и природа чахнет?..

Я очень верю, что были когда-то здесь, неподалеку, птицы, что к озеру выходили на водопой лоси, что медведь был тише и добродушней, верю, что навсегда улетели лебеди, когда слышу тут же, за домами, беспардонную стрельбу пацанов по стайке доверчиво налетевших куликов-чибисов.

Но верю и в другое: край, принадлежащий животным, еще есть — лебеди, лоси, медведи не уничтожены совсем, они отошли, отступили, подыскали себе более спокойное, хотя, может быть, и худшее теперь место, и живут сейчас более осторожно в новом для себя, Осторожном Краю Птиц и Зверей.

А почему этот заповедный Край именно Осторожный?.. Почему животным время от времени не возвращаться сюда, обратно, чтобы проверить: не ушла ли опасность из их прежнего дома?.. Ведь возвращались же гагары на свое озеро, когда мой плот отступал, а я скрывался в избушке… А утки, которые отступали от меня и моей собаки, — уже на следующий день они снова смело разгуливали по своему заливу, где совсем недавно их побеспокоила собака и напугал человек.

В чем же причина?.. Может быть, шум большого рабочего поселка, рев тракторов, визг мотопил, грохот машин на проселочных дорогах — может быть, это естественное отступление животных от шума, от людей?.. Ну а как же тогда Москва, где шум погромче, где людей побольше, — ведь в парках Москвы нет-нет да и появятся настоящие, дикие лоси?.. В чем же разница?.. А не в том ли, что в Москве в лосей не стреляют?..

В ворон стреляли в лесных деревушках не только из-за премии. Стреляли в пронырливых птиц и тогда, когда они нагло вели себя около курятника. Но и там выстрел гремел только один раз — после этого вороны далеко облетали ружья. Сторож курятника порой может утверждать, что вороны чуют порох… Не знаю. Но ружье после выстрела эти птицы помнят очень хорошо…

В Москве, за бывшей Кутузовской слободой, я частенько встречался с многочисленными отрядами ворон. Птицы подпускали меня к себе совсем близко, возмущенно орали мне чуть ли не в лицо и никогда не собирались поспешно покидать свои кучи мусора, которые были для них щедрым обеденным столом.

На следующий день в моих руках появлялась палка. Я держал палку, как держат настоящее охотничье ружье, но наглые самоуверенные птицы вели себя точно так же, как день назад. Тогда я прицеливался в ворон ружьем-палкой, останавливался, замирал, как перед выстрелом, и затем громко кричал: «Пиф-паф!»

Разве можно было удивить московских ворон, знакомых с праздничными салютами, жалким подобием несостоявшегося выстрела… Конечно, нет… иногда вороны только передергивались и недоуменно отступали от меня, как отступали мы перед невменяемым человеком.

И наконец, в нарушение всех и всяких городских постановлений, в руках человека появлялось ружье, но хорошо вычищенное и давно не стрелявшее (на всякий случай я помнил утверждение сторожа, будто вороны чуют порох; там, около курятника, старик действительно подсыпал себе в карман немного черного пороха и убеждал меня, что после такой меры предосторожности набеги грабителей тут же прекращались). Я с ружьем, но птицы реагируют на него точно так же, как на вчерашнюю палку.

Приходилось и стрелять на территории города, с опаской забыв последующие неприятности… Все. Теперь вороны облетали ружье чуть ли не за версту, но не помнили человека, который стрелял, — я приходил снова без ружья, и птицы, хотя и вели себя теперь более осторожно, все-таки подпускали меня…

Возможно, сразу же после нанесения обиды, вороны и шарахались от каждого, встречи с невооруженными людьми не подтверждали опасность — и птицы больше не боялись случайных прохожих.

Но снова ружье появлялось возле ворон — с моим ружьем шел другой человек, он отличался ростом, одеждой — и птицы, познакомившиеся с выстрелами, кидались в сторону.

Мне не хотелось бы утверждать, что вороны запомнили именно металлический предмет — для стреляных птиц и ружье, и палка становились одинаковым сигналом к бегству. Пожалуй, осторожные птицы скорей запоминали позу человека, его движения, которые и в наших глазах отличают поведение безоружных и вооруженных людей.

Выяснить, чуют ли вороны порох, насыпанный в карман, мне так и не удалось… Но только что, говоря об осторожности этих птиц, употребил понятие — «обида» — «сразу же после нанесения обиды»… Так, наверное, в этом и была разница между поведением гагар, которые почти тут же возвращались в родное озеро, и поведением других животных, в которых стреляли неподалеку от рабочих поселков, больших сел и шумных деревень.