Юрий Андреев - Багряная летопись

• Название: Багряная летопись
• Автор: Юрий Андреев
• Издательство: Лениздат
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1968

Роман «Багряная летопись» при всей необычности биографии многих его героев — документален, построен на изображении подлинных судеб и событий 1919 года. Центральная фигура произведения — гениальный советский полководец Михаил Васильевич Фрунзе, осуществивший блистательный разгром войск Колчака. В романе изображены и ближайшие соратники Фрунзе.

Важная роль в событиях принадлежит петроградцам. Необычайна судьба Наташи Турчиной: волею обстоятельств она оказалась в логове белых — в штабе генерала Ханжина. История ее жизни, ее любви и подвига тесно связана с другими питерцами — добровольцами Красной Армии. В книге ярко показана контрреволюционная деятельность эсеров, организованная иностранной разведкой. Интересные страницы посвящены героическому уфимскому подполью.

Форма романа, сочетающего исторический размах с изображением частных судеб, позволила авторам слить многообразие сюжетных линий в единую «летопись» багряного, революционного времени.

---

ОТ ФЕЛЬДМАРШАЛА ЛАССИ ДО ПАСТУХА ТКАЧЕНКО…

Темные рваные облака стремительно уносились по низкому небу к горизонту. Смеркалось, и потому где-то совсем близко они неразличимо сливались с Сивашом, по-ноябрьски недобрым и мрачным. Едва белели в густой лиловой мгле мазанки на плоском берегу. Нигде ни огонька, ни голоса. Замерла крохотная рыбацкая деревушка Строгановка, замерло, притаилось все северное побережье, но молчит и Крым — ни случайного стука, ни колесного скрипа, ни человеческого шевеления не доносится с врангелевской стороны, только воображение угадывает притаившихся, настороженных — там, за свинцовыми водами, да ветер свистит, да «гнилое море» Сиваш, угоняемое злым западным ветром, сердито и неровно плещет.

Хлопнула о стенку выхваченная сильным порывом дверь, Фрунзе и Гусев вышли из глинобитной мазанки, поплотнее запахнули шинели, двинулись вдоль берега.

— Итак, дед Оленчук и дед Ткаченко подтвердили существование бродов, дали их точную схему при каждом ветре и предложили провести войска по обнажившемуся дну. Геройские деды! — сказал Фрунзе. — Один солевар, другой пастух, а от их советов, смело скажу, судьбы тысяч и тысяч бойцов зависят.

— Значит?..

— Да. Это было последнее звено. Значит, по бродам через Сиваш в тыл Перекопу мы и бросим большие силы.

Они остановились, глядя туда, где в снежной тьме, невидимые и злобные, готовые отразить любой штурм с суши, зарылись в землю, спрятались за Турецким валом, окутались колючей проволокой, заслонились танками, напряглись в ожидании белые.

— Двадцатый год на исходе. Пора кончать, — жестко сказал Фрунзе.

— Да, появление Красной Армии из моря, в тылу укреплений, несомненно ошеломит противника, но…

— Но?

— Я не могу не думать: не утопим ли мы свои войска? Пройдут ли они по воде?

Фрунзе двинулся дальше, Гусев, несколько поотстав, за ним. Через некоторое время Фрунзе заговорил:

— Я все время думал об этом. Ах, как я думал! И вот что я надумал: дать Врангелю прийти в себя после разгрома на Каховском плацдарме, отсидеться, отдохнуть до весны, чтобы он с помощью Антанты перешел в новое наступление? Не имеем права! Брать укрепления в лоб? Положим всю армию. И даже если возьмем перешеек при таком условии, страна нам этого не простит: каждый человек сейчас позарез нужен новой России. Остается лишь комбинированное наступление — с суши и моря. И вот теперь встает этот мучительный вопрос: пройдут ли войска по воде? — Он размеренно шагал, беседуя как бы сам с собой. Гусев шел рядом, подняв воротник, не перебивая его. — Пройдут ли? Оказывается, уже проходили, причем не однажды!

— То есть? Что ты имеешь в виду?

— Когда стало ясно, что штурм должен быть комбинированным — с моря и суши, я поднял все материалы, все документы и узнал, что в 1737 году русский фельдмаршал Ласси, обойдя по Арбатской стрелке войска крымского хана, которые ждали его у Перекопа, отогнал и разгромил их. Повторить этот маневр нам нельзя. Врангель перекрыл Арбатскую стрелку, а наш флот из-за ранних морозов пробиться не может. А вот в 1738 году маршал Ласси повторно подошел к Крыму. Хан ждал его опять у Перекопа. Тогда Ласси воспользовался тем, что Сиваш обмелел, и прошел с войском через броды Сиваша, ворвался в Крым и разбил войска крымского хана. Задумал и я повторить его маневр.

— Ясно.

— Да, конечно. Но знаешь, среди многих звеньев, которое помогли сложиться решению, — от фельдмаршала Ласси до пастуха Ткаченко — есть и такое, которое держат на себе всю цепь.

— Михаил Васильевич, объясни. Всегда я понимал тебя, а тут…

— Ты помнишь, что нам писал Ленин шестнадцатого октября?

— Сердитое было послание! — усмехнулся Гусев.

— Может быть. Но меня как током ударило, когда прочел: «Готовьтесь обстоятельнее, проверьте — изучены ли все переходы вброд для взятия Крыма». Ведь я тогда как раз об этом же начал думать, еще ни с кем этой мыслью не делился, еще очень сомневался — и вдруг: Ленин думает о том же! Для меня это значило очень многое…

— Понимаю.

— Товарищ командующий Южным фронтом! Вас просит к прямому проводу начдив товарищ Блюхер! — Запыхавшийся молоденький связной стоял навытяжку, рука у козырька.

— Иду. — Фрунзе повернулся и на мгновение глянул туда, где в густом сумраке, за снежным ветром, прятался Крым.

Наглядно до иллюзии он увидал колонны красноармейцев, вступающие в море, чтобы подобно призракам появиться из ночи на Крымском берегу. Появиться и свершить суд! Командарм зашагал, упрямо наклонив лицо против ветра — тоскливо завывающего ледяного ветра, который он заставил служить победе.

26 апреля 1919 года Уфа

Не в меру тучный, далеко не молодой, генерал-квартирмейстер Нарышкин, приехавший к Ханжину от Колчака для уточнения обстановки, заканчивал свой конфиденциальный доклад. Ханжин сидел, развалясь в кресле у настольной лампы, кое-что записывал в блокнот. Настроение у него было отличное, он что-то потихоньку мурлыкал под нос, со значением приподымая реденькие брови в особо важных местах сообщения. В темном углу, почти утонув в глубоком кожаном кресле, едва заметный в уютном полумраке, сидел начальник контрразведки Безбородько. Нарышкин нет-нет да посматривал недовольно на этого безмолвного брюнета-полковника, неизвестно зачем приглашенного Ханжиным на их совершенно доверительную беседу.

— И последний, весьма любопытный вопрос: Верховный получил из Парижа обзор общей обстановки на всех фронтах к весне сего года. Этот документ составлен генералами Головиным и Щербачевым.

— Щербачевым, Щербачевым, — задумался Ханжин. — Уж не командующий ли румынским фронтом в германскую?

— Не могу знать. Сейчас он главный представитель всех наших армий перед союзниками.

— Так точно, командующий румынским фронтом в прошлом, — подал голос Безбородько.

Нарышкин неприязненно глянул в его сторону.

— Ну, интересно, что они там накропали в парижских салонах?

— По мнению Верховного, — строго ответил Нарышкин, — обзор составлен с большим пониманием. Вот его резолюция: «Сов. секретно. Направить для ознакомления генералам Гайде и Ханжину».

— Гайда на первом месте у Верховного, значит? — иронически прокомментировал резолюцию Ханжин. — Ничего, пускай хоть на бумаге будет первым, хе-хе-хе!

— Разрешите зачитать основные положения?

— Да уж читайте, коли привезли.

Нарышкин откашлялся, поискал глазами строку: «Окончательно установлено, что мы предоставлены своим силам, союзники помогут только снабжением. Здесь должны быть приняты все меры, чтобы облегчить выполнение задачи Сибирской армией по освобождению Поволжья и дальнейшему продвижению на город Москву. Генерал Деникин сейчас потерял значение силы, способной перейти в наступление на город Москву, он борется с обнаженными флангами на юге Донецкой области. Одесса и Крым потеряны. Юг и середина Дона продолжают оставаться надежными, но силы и средства заметно истощаются, численно едва ли превосходя 60 000 человек. Поэтому максимальная его ближайшая активность — восстановить разрушенный казачий фронт и связаться в Поволжье с левым флангом Сибирской армии».

— А я думал, у Деникина дела лучше, — злорадно прервал его Ханжин. — Шестьдесят тысяч для Южного фронта — это слишком мало, это пшик, когда у большевиков там чуть ли не двести тысяч!

Генералы с понимающей улыбкой переглянулись: колчаковцы весьма не любили своих южных соперников в борьбе за власть.

— Так. Дальше. «На Белом море группа генерала Миллера имеет всего 10 000 человек, он рассчитывает к первому июля 1919 года еще на 15 000 человек. Не хватает офицеров и нужна поддержка в виде свежих союзнических войск, ибо нынешние устали и постепенно разлагаются. Группа генерала Миллера также может сыграть лишь вспомогательную роль, связываясь с северным крылом Сибирской армии при наступлении его вдоль северной железной дороги, подготавливая выход к Северному морю». Смею заметить, что Верховный главнокомандующий собственноручно подчеркнул в документе фразы о разложении союзнических войск и о том, что группа Миллера может играть лишь подсобную роль, быть на подхвате, как бы сказать.

— Ага! Собственноручно? Чудненько! А ведь Гревс и Нокс уши ему прожужжали небось, что именно в Северной группе — вся сила? Смотри-ка, и в Париже, значит, видно правду-матушку!

— «Принимая во внимание, что таким образом вся тяжесть военной работы ляжет на Сибирскую армию, что временная пассивность Южной и Северной групп позволит большевикам обратить большинство своих сил против Сибирской армии, настоятельно необходимо образовать новый фронт, который в лучшем случае своим ударом оказал бы существенную помощь, а в худшем — оттянул бы силы от Сибирской армии. Таким фронтом должен стать финляндско-эстляндский фронт с задачей овладения Петроградом. На этом фронте у генерала Юденича пока своих 5000 человек и в Эстляндии 2000 офицеров, а в Финляндии формирование тормозится затруднениями политического и материального порядка».