Юрий Андреев - Багряная летопись

• Название: Багряная летопись
• Автор: Юрий Андреев
• Издательство: Лениздат
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1968

Роман «Багряная летопись» при всей необычности биографии многих его героев — документален, построен на изображении подлинных судеб и событий 1919 года. Центральная фигура произведения — гениальный советский полководец Михаил Васильевич Фрунзе, осуществивший блистательный разгром войск Колчака. В романе изображены и ближайшие соратники Фрунзе.

Важная роль в событиях принадлежит петроградцам. Необычайна судьба Наташи Турчиной: волею обстоятельств она оказалась в логове белых — в штабе генерала Ханжина. История ее жизни, ее любви и подвига тесно связана с другими питерцами — добровольцами Красной Армии. В книге ярко показана контрреволюционная деятельность эсеров, организованная иностранной разведкой. Интересные страницы посвящены героическому уфимскому подполью.

Форма романа, сочетающего исторический размах с изображением частных судеб, позволила авторам слить многообразие сюжетных линий в единую «летопись» багряного, революционного времени.

---

Услыхав угрозу, Фрунзе резко встал, побелев от гнева:

— Прежде всего заявляю вам, что я приехал сюда не как командующий. На подобном собрании командующему армией быть не место! Я здесь перед вами как член партии большевиков, как посланец Центрального Комитета нашей партии. Всем ясно?!

Здесь какой-то негодяй осмелился угрожать мне судьбой члена Реввоенсовета, питерского рабочего Линдова, которого убили бойцы, разагитированные эсерами. Я прямо говорю: меня угрозами не запугаете! Царский суд дважды приговаривал меня к смертной казни, дважды по месяцу держали меня в камере смертников, но, как видите, от идей нашей партии я не отказался и не откажусь, что бы здесь ни кричали враги. Ясно это вам лично, комбриг Плясунков? — И он в упор посмотрел на сидящего перед ним Плясункова. Тот опустил глаза.

— Это кто враги? Мы что ли? — визгливо закричал кто-то из угла.

Зал опять взорвался криком.

— Гляди-ка! — Кухарцев подтолкнул Гулина: командир перед ними быстро вынул из-за пазухи наган и стал торопливо целиться в промежуток между рядами. Гулин, долго не думая, в ту же секунду страшно ударил его по затылку пудовым своим кулаком. А Кухарцев, навалившись со спины, завернул его руки назад и выхватил у него наган. Еще двое соседей мигом связали его и опустили, оглушенного, потерявшего сознание, лицом вниз под скамью. Все было сделано так быстро, что во всеобщем шуме почти никто ничего не увидел, ничего не услышал.

— Это кто враги? — кричат из зала. — Покажите!

Плясунков поднимается, снимает папаху и кричит в зал:

— Тише вы, дьяволы!.. Дайте сказать командарму!

Зал затихает. Плясунков садится. Семенов злобно смотрит на него и пожимает плечами.

— Чтобы вам была понятна вся преступность вашего поведения и ваши ошибки, я расскажу вам о положении на всех фронтах, о международном и внутреннем положении республики…

В зале установилась полнейшая тишина. Многие вслед за Плясунковым поснимали головные уборы, прекратили курение. Сообщники Семенова, оглянувшись по сторонам, притихли.

Почти никому из слушателей — недавним крестьянам и солдатам — не приходилось раньше слушать доклад, в котором живо и так широко рассказывалось разом обо всем, что делается на планете: вот огненные языки пожара со всех сторон обступили молодую Республику Советов, они зловеще чадят, трещат, тянутся все вперед и вперед, раздуваемые злобными заокеанскими ветрами, и там, где они пройдут, на почерневшей, выгоревшей земле, вновь, как из-под земли, погаными грибами вырастают эксплуататоры трудового крестьянства.

Фрунзе говорил, и перед замершей аудиторией вставали картины голода и холода, болезней и развала транспорта в окруженной фронтами России.

— Не щадя себя, недоедая, с головой, которая кружится не от водки, как у вас, а от голода, стоят рабочие бессменно у станков, вырабатывая патроны, которые вы здесь бессовестно и бессмысленно расходуете впустую, они опускаются под землю, чтобы там, в сырости и мраке, добыть лишний пуд угля, без которого остановятся паровозы, замрут фабрики. Разутые и раздетые, голодные и холодные, они все отдают вам, своим защитникам, потому что верят в вас, потому что надеются — славные революционные воины Четвертой армии не дадут буржуям и помещикам задавить мировую революцию, не дадут залить кровью свою многострадальную, ныне освободившуюся родину!..

С командирами говорил их старший и мудрый друг, который знал много больше их, говорил прямо и резко, его речь длилась уже более часу, а в зале не слышно было ни скрипа скамейки, ни покашливания, нигде не поднималось ни струйки дыма: все сидели подавшись вперед, не упуская ни слова. Фрунзе рассказал им по-военному прямо о том, насколько грозна и сложна военная ситуация, сложившаяся на Восточном фронте в целом, на их участке особенно.

— Враг силен и жесток. Пройдет несколько недель, и именно на нас с вами навалится он всей мощью своей. Как мы готовимся к этому сражению, которое будет решать судьбу всей революции? Как мы готовимся защитить русских рабочих и крестьян, которые отдали вам все — вплоть до этих вот полушубков, а сами ходят полураздетыми? Выбора нет! Либо мы хотим превратиться в сброд анархистов и увидеть, в конце концов, на всех фонарях Уральска, Уфы, Самары, Москвы повешенных рабочих, либо мы станем настоящей армией сознательных революционных бойцов! Заканчивая свое выступление, я хочу заявить вам уже как командующий: в случае повторения тех безобразий, которые имели место на смотре и здесь, буду их рассматривать как прямую измену народу и виновных карать вплоть до расстрела. В этом можете не сомневаться!

Фрунзе умолк. Молчал и зал.

— Имеете еще что-нибудь ко мне?

Присутствующие молчали. С кресла в первом ряду вскочил комиссар Пугачевского полка Здоровейшев и, срывая голос, радостно закричал, повернувшись в зал:

— Коренному истинному большевику… Нашему командарму товарищу Фрунзе — ура!

— Ура! Ура! Ура! — загремело под сводами.

Фрунзе стоял спокойно, глядя на неистово аплодирующих командиров. Ничто: ни глаза, ни цвет лица, ни руки — не выдавали той громадной бури чувств, которая бушевала в его душе в эти счастливейшие в его жизни секунды: народная армия будет верой и правдой героически служить народу!

— Комбриг Плясунков, — негромко сказал он, — через час жду вас с вридкомиссаром в штабе двадцать второй дивизии.

— Слушаюсь, товарищ командарм! — вытянулся Плясунков.

Фрунзе двинулся к выходу, Плясунков за ним. Все встали, поворачивая вслед за ними кто сияющие, кто смущенные лица. Плотной сплошной массой командиры повалили за командующим к выходу. Семенов, еще надеясь на что-то, злобно и настороженно ожидая выстрела, — ах, как свирепо ненавидел он в эту минуту Фрунзе! — поплелся сзади.

— Товарищ комиссар! — доверительно позвали его сбоку.

Он оглянулся. Человек шесть командиров стояли около какого-то лежащего, связанного ремнем человека, прикрыв его полами шинелей.

— Что такое? — Сердце у Семенова быстро забилось. Ожидая всего что угодно, вплоть до разоблачения, Семенов быстро положил руку на маузер.

— Этот гад хотел стрелять в товарища командующего.

— Этот? Ах он подлец! Отойдите все! — взвизгнул Семенов, выхватывая маузер. Гулин, Кухарцев и остальные метнулись в сторону. Видимо, от колебания воздуха сподвижник Семенова очнулся. Он раскрыл мутные глаза, и вдруг они сразу стали осмысленными и испуганными. Он хотел что-то сказать, но Семенов, вытянув руку, несколько раз, чуть не визжа, в какой-то истерике выстрелил в него почти в упор. Тело конвульсивно изогнулось и замерло.

— Зачем вы это, товарищ комиссар? Разузнать бы сперва надо! — сердито промолвил Гулин.

— Молчать! На какого человека руку хотел поднять, мерзавец! Обезглавить нас хотел, а мы с ним будем возиться и чикаться? Нет, на войне как на войне! Труп убрать без шума. Комбригу все доложу сам!

Не успел Фрунзе подняться по лестнице в штаб, как дежурный сообщил ему:

— Товарищ командарм, срочно звонят от Плясункова!

— Хорошо, иду. Ну что, Федор Федорович, поволновались немного? — дружески пожал он на ходу руку Новицкому.

— Ох, Михаил Васильевич, что и говорить! Наверно, до конца стал я седым за этот час! Но мы были готовы обезоружить участников собрания в любой момент. Наблюдателя устроили на крыше напротив, он по телефону сообщал нам, как идут дела. Когда передал, что «ура» кричат, ну прямо отлегло от сердца!

— Да у вас совсем-таки военная операция происходила, — засмеялся Фрунзе, подходя к телефону. — Фрунзе на проводе.

— Товарищ командарм? Плясунков говорит, — послышался взволнованный голос. — Дело такое: не успели вы уехать, как комиссар Семенов застрелил в зале одного командира за то, что он якобы пытался во время доклада вас убить!

— Вот как? Серьезное дело! Очень серьезное. Спасибо за сообщение. — Фрунзе подумал немного. — Товарищ Плясунков, я попрошу вас с Семеновым явиться ко мне не через час, как мы договорились, а через два. Повторяю: с Семеновым через два часа! Ясно? На полную вашу ответственность!

— Сергей Аркадьевич, — обратился Фрунзе к адъютанту, — немедленно вызови ко мне в кабинет приглашенных чекистов. Экстренно! Проследи, чтобы к дверям никто не подходил. А когда подъедут Плясунков с Семеновым, скажи им, что первым я приму комбрига, а комиссару придется подождать в кабинете начальника штаба. Там его обезоружат и арестуют. Новицкому передай, чтобы иваново-вознесенцы оставались под ружьем.

Через некоторое время в кабинет, где сидели Фрунзе и начальник Чека, вошел Плясунков. Он заметно волновался, но старался держаться твердо и с достоинством.

— Объясните мне толком, чтобы я все понял: отчего нет дисциплины в вашей прославленной раньше бригаде? Почему вы с таким вызовом повели себя на смотре? Почему посмели обратиться ко мне с подобной запиской?