Виктория Токарева - Рассказы и повести

• Название: Рассказы и повести
• Автор: Виктория Токарева
• Жанр: Русская классическая проза

---

Мика!

Мне надоело.

Это случилось на двенадцатый день отдыха в десять часов утра. Я стоял на базаре и покупал черешню - светлую и крупную, как дикие яблочки. Купил три килограмма и ссыпал их в целлофановый мешок. На обратной дороге мне попалась дворничиха со шлангом. Из шланга била вода. Я подставил под струю свой мешок, и он тут же раздулся от воды. Мешок оказался не целым, из дна и с боков оттопырились тугие узкие струйки.

Я шел по пляжу, ел безвкусную черешню. Тугие струйки толкали меня в ногу. У меня возникло чувство какой-то разъедающей неудовлетворенности. Я слушал в себе это чувство и сплевывал косточки в кулак. Загорелые тела, пестрые купальники, синьковое небо, наглое солнце, море, бурое у берега, пальмы с шерстяными стволами и жестяными листьями - все это лезло в глаза, в нос, в уши, как синкопированная музыка, пущенная на полную мощность. Я шел по пляжу, перешагивая через тела и обходя их. Люди играли в карты. Хохотали. Я не верил, что им азартно играть и весело смеяться. Мне казалось, они притворяются.

Наконец я пробрался к нашим и угостил их черешней. Вадик метнул на меня взгляд мизантропа и отвернулся: Сейчас скажет: "Не хочу", - подумал я. Жена архитектора зачерпнула горсть красивых ягод и протянула сыну.

- Не хочу, - обрадованно прочревовещал Вадик.

- А почему ты не хочешь? - спросил архитектор.

- Не хочет, и все, - заступилась жена архитектора. - Поди окунись!

- Не хочу!

- Ну хоть один разочек!

- Отстань от него, - предложил архитектор. - Не хочет - не надо.

- А зачем я его сюда привезла?

- Зачем заставлять человека делать то, чего он не хочет? А если бы тебя заставляли делать то, что ты не хочешь?

- Ты так говоришь, потому что это не твой сын.

- Ты слишком много с него спрашиваешь, - сказал архитектор.

Его точка зрения полностью совпадала с моей. Но я промолчал. Я сидел на корточках и ел черешню. Потом встал и пошел.

Мои друзья решили, что мне надоело существовать на корточках и я пошел взять еще один лежак. Сейчас возьму и вернусь. Но я поднялся и пошел потому, что во мне что-то кончилось. Как бензин в мотоцикле.

Я могу понять заключенного, который убегает из тюрьмы за полтора месяца до окончания срока. Кончается запас терпения, и человек уже не принадлежит здравому смыслу.

В десять часов я стоял на базаре.

В пятнадцать часов я входил в помещение аэропорта. В восемнадцать часов я летел над средней полосой России. Над левитановскими пейзажами, о которых так скучал архитектор.

В двадцать часов по московскому времени я стоял перед Микиной дверью и нажимал на звонок.

У Мики домашние туфли на деревянной подошве и без пятки. Она клацает ими, как японка.

Сейчас застучат деревянные торопливые шаги. Дверь распахнется, я широко шагну, она сомкнет руки на моей шее, и воздух загорится вокруг нас.

...Послышались бесшумные босые шаги.

Зашуршал замок.

Дверь распахнулась.

Мика...

Я не сделал шаг вперед. Я остался на месте. Меня что-то не пускало.

Ее глаза. Они, казалось, выключили свое обычное выражение. Глаза у нее были строгие, как у учительницы, которая выслушивает лодыря и пытается определить: где он врет.

- Я так и знала, - сказала Мика.

- Ты знала, что я приеду?

Мне стало обидно за себя, за то, что я, как дурак, летел через всю страну к этим глазам, к этой фразе.

- Проходи, - сказала Мика. - Только не топай.

Я шагнул через порог. Она осторожно прикрыла за мной дверь. Я стоял в прихожей, испытывал какое-то общее недоумение.

- Чего ты стоишь? Раздевайся.

Я снял плащ, повесил на вешалку. Поставил чемодан. Мика ждала, сопровождая глазами каждый мой жест. Было похоже, будто я монтер, пришел чинить проводку.

Мика на цыпочках пошла на кухню. Я двинулся следом. Тоже на цыпочках.

- Есть хочешь? - шепотом спросила она.

- А почему мы шепчемся?

- Спят, - неопределенно ответила она.

- Кто?

- Муж.

- Чей?

- Мой.

Когда петуху отрубают голову, он еще некоторое время бегает по двору и, наверное, думает о себе, что он в прекрасной форме.

Я сел на кухонную табуретку.

- А где ты его взяла? - спросил я.

- В метро познакомились.

- Когда?

- Неделю назад. Он вошел на "Краснопресненской", сел против меня и смотрит. Смотрел, смотрел, потом сел рядом. Потом я вышла и он вышел.

- И все?

- Все. А вчера подали документы.

- Но ты же его совсем не знаешь.

- Я его чувствую. Хорошие люди всегда видны.

- Ты сошла с ума. Зачем ты портишь свою жизнь?

- Хуже, чем было, не будет. Тебя кормить?

- А мужу останется?

- Всем хватит.

Она всегда любила меня кормить и любила смотреть, как я ем. И сейчас она легко задвигалась, собирая на стол тарелки и тарелочки.

- Знаешь, когда ты разбился, я села на пол и думаю: как же я теперь буду жить? А потом вдруг среди ночи проснулась и поняла: я жила ужасно...

- Что значит разбился?

- Разбился на самолете. Мне твоя соседка позвонила.

Плакала, говорила, что ты предчувствовал.

- На каком самолете?

- Рейс 349. Москва - Адлер.

- У него отвалилось крыло... - Я смотрел сквозь Мику в тот далекий сон.

- Это я не знаю. Это тебе лучше знать.

Я все понял и поверил. Самолет, на который я опоздал, разбился, и, поскольку я был зарегистрирован...

Я понял и поверил, но это не произвело на меня сейчас никакого впечатления. Замужество Мики заслонило мою собственную смерть.

- Я разбился, и ты тут же вышла замуж?

- Я вышла замуж вовсе не потому, что ты разбился.

- А почему?

- Я влюбилась.

- И ты не заплакала по мне?

- Я не поверила. Я знала, что с тобой все в порядке.

- Откуда ты могла знать?

- Чувствовала. Знаешь, я недавно смотрела телевизионный фильм. Там приходит чукча к милиционеру и говорит: "В тайге прячется человек". Милиционер спрашивает: "А ты откуда знаешь?" А чукча отвечает: "Я сюствую". Так и я. Сюствую.

На Мике была незнакомая мне длинная юбка, и вся Мика была другая, чужая, не моя. И я уже не верил, что когда-то обнимал ее и был любим ею.

- Я не верю, - сказал я.

- Привыкнешь.

- Привыкну, - пообещал я. - Я тебя забуду.

- Ты слишком знаешь меня, чтобы забыть.

- Я отомщу.

- Как? - Она перестала резать сыр и заинтересованно смотрела в мое лицо.

- Я женюсь и буду счастлив.

- Не будешь.

- Откуда ты знаешь?

- Сюствую.

Мика взяла губку и протерла клеенку на столе. На ней были изображены черешни - абсолютно такие, какие я покупал утром на базаре.

- Почему ты ничего не ешь?

- Не глотается. - Я взял ее за руку. - У тебя с ним так же, как со мной?

Мы смотрели друг на друга, глаза в глаза.

- По-другому. Нет гремучего прицела воспоминаний... Четыре года... Мика замолчала, будто листая в памяти год за годом. - По времени это столько же, сколько шла война. А где мои завоевания? Где мои награды?

- Какие могут быть награды у любви? Чувство само по себе - это и завоевание, и награда.

- Ты дал мне самый грустный опыт, который может дать мужчина женщине. Опыт унижения... Ты приходил и уходил и всякий раз боялся, что будет слишком долгое прощание. Мне казалось, что помимо любви ко мне у тебя должно быть чувство долга, но ты считал, что ничего не должен, тогда и я тебе ничего не должна.

- Какой бы я ни был, но второго такого ты не найдешь.

Я хотел, чтобы она испугалась и усомнилась.

- А я и не хочу такого второго. Я так много страдала с тобой, что у меня даже образовался условный рефлекс. Вот я вижу тебя, и мне хочется плакать. - Ее глаза заволокло слезами. - Знаешь, бывают сломанные замки, в которых проворачивается ключ. Ты стоишь и думаешь: вот сейчас отопрешь, сейчас... А ключ все проворачивается, и ты стоишь на улице и не можешь попасть в дом. Это с ума можно сойти.

Мы замолчали.

На улице звякнул велосипед. Мика вздрогнула.

- Мне все время кажется: телефон... - Она виновато улыбнулась сквозь слезы. - Я четыре года каждый день ждала твоего звонка и даже боялась пустить воду в ванной. Боялась, что не услышу.

- А почему он спит? - спросил я.

- Кто?

- Твой муж.

- Устал.

- А чем он занимался?

- Он археолог, недавно вернулся из Якутии. Нашел позвонок мамонта в районе вечной мерзлоты.

- А зачем он ему?

- Позвонок?

- Ну да...

- Чтобы представить себе весь позвоночник.

- А зачем представлять себе весь позвоночник?

- Чтобы воспроизвести мамонта целиком.

- А зачем воспроизводить мамонта, который давно сдох?

- Для истории... Когда через тысячу лет найдут твой позвоночник, им никто не заинтересуется.

- Почему же? Я вполне типичный представитель своего времени - честный, неустроенный, инфантильный...

- Честный вор, - подсказала Мика.

- Ну знаешь... Все мы что-то воруем и что-то безвозмездно отдаем.

- Ты ничего не отдаешь. Ты чемпион эгоизма, и в этом твоя творческая индивидуальность. Ты предпочитаешь жить удобно.

- Что значит: удобно?