Виктория Токарева - Рассказы и повести

• Название: Рассказы и повести
• Автор: Виктория Токарева
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Ты не можешь сегодня пойти со мной в ресторан?

- А что я там должна делать?

- Ничего. Сидеть, слушать музыку.

- Ты приглашаешь меня ужинать?

- Понимаешь... - неуверенно сказал Александр. - Мне очень нравится одна женщина. Она будет с мужем.

- Ясно, - поняла я.

- Что тебе ясно? - насторожился Александр.

- Этот муж должен думать, что я твоя девушка.

- Тебе не обидно?

- Пусть думает, - сказала я.

В косметике самое главное - тщательность.

Наш мастер по детскому платью говорит: есть три степени мастерства. Первая - когда платье сшито очень просто от бедности фантазии и плохого исполнения.

Вторая степень - все очень сложно, потому что портной многое может, и ему охота себя показать.

И третья степень, когда все просто от ясности рисунка и совершенства мастерства.

Я сижу перед зеркалом и работаю над собой по третьей степени мастерства. Косметика у меня французская. Вкус у меня безупречный. Самое слабое звено - лицо.

У меня нет своего лица. Вообще лицо есть, но черты не связаны одной темой и как бы взяты с нескольких лиц. Глаза - от одного лица, нос - от другого, рот - от третьего.

Я тяжело вздыхаю и, - не веря в успех, принимаюсь за дело. Сначала я полчаса наращиваю ресницы, потом беру иголку и начинаю отделять их одну от другой, и на это тоже уходит полчаса. Мое лицо похоже на квартиру во время ремонта, когда все разворочено и кажется, что теперь всегда будет так.

Далее я беру норковую кисточку, прорисовываю контур, и мало-помалу глаз начинает прорастать на лице, меняет форму и даже выражение, и я предчувствую, что такой глаз может составить честь любому лицу.

Когда девушка не старается нравиться - она и не нравится. Когда она старается и делает это заметно - тоже не нравится. Остается, стало быть, третье: надо стараться "не стараться".

Все девчонки из нашего ателье делятся на "душистов" и "хорошистов". Родоначальник этой классификации - знаменитый физик Ландау. Мы подхватили это движение, обогатили его терминологией, "хорошистов" называем "мордоманами". "Мордоманы" - это те, для которых главное в человеке внешность. Его внешнее выражение. А "душисты" предпочитают в человеку глубокую душу.

Я - ни то, ни другое. Мне нравятся те, кому нравлюсь я. Если я когда-нибудь кому-нибудь понравлюсь, то такой человек покажется мне и умным и красивым.

Каждый человек в конечном счете любит себя. Себя в себе и себя в другом. И в этом нет ничего предосудительного. Чем лучше человек относится к себе, тем лучше он относится к другим.

Помимо "душистов" и "мордоманов" мы делимся на "софистов" и "игоревистов".

Основоположник "игоревизма" - Игорь Корнеев.

Игорь специализируется на детской верхней одежде, но больше всего на свете он любит ходить в походы, спать в палатках, варить уху в закопченном котелке. Ничего плохого в этом нет. Но в походы Игорь надевает истлевшие ковбойки, палатка у него в паутине и ящерицах, а котелок и железные кружки имеют такой вид, будто кто-то, балуясь, вил из них веревки.

"Игоревизм" - это внешнее упрощенчество за счет внутреннего раскрепощения. Вариант хиппи. Но хиппи неряшливы специально, а Игорь - нечаянно. Он просто не замечает, на чем он ест и спит. Как кошка или собака. Как, должно быть, не обращал внимания неандерталец. А все достижения человечества за тысячи лет оставили его глубоко равнодушным.

"Софизм" берет начало от Софки Медведевой.

Однажды у Софки случился приступ аппендицита. Она легла на диван и стала слушать в себе боль. Боль час от часу становилась сильней, в какой-то момент сделалась невыносимой, а потом стала тупой, и сама Софка тоже сделалась тупой и поплыла в полубред-полубеспамятство. Оказывается, у нее лопнул аппендикс. В медицине это называется перитонит.

Когда я пришла к ней в больницу, я спросила:

- А почему ты сразу не вызвала врача?

- А он бы прямо в ботинках прошел, - ответила Софка.

Она представила себе, что врач, не снимая ботинок, а может, даже не вытерев ноги, двинется прямо в комнату. Потом он пойдет в ванную мыть руки, и на мыле останутся грязные потеки. Далее, врач понесет мокрые руки к полотенцу и капнет на кафельный пол. Подтирать сразу же при нем будет неудобно, капли засохнут на полу кружками, потом их придется отскребать. Врач вытрет руки о полотенце и сдвинет полотенце со своего места. Да лучше Софка умрет, чем вытерпит такое наплевательство к ее величеству Чистоте.

И действительно чуть не умерла.

В квартире у Софки - стерильная чистота, как в операционной. Каждого человека, пришедшего к ним, она воспринимает не как личность, индивидуальный экземпляр в природе, а как источник грязи.

Когда Софка подшивает платье, то похоже, будто полоска подшитой материи не прикреплена нитками, а держится сама собой, силой собственного притяжения.

Наш мастер ставит Софку в пример и говорит, чтобы мы у нее учились. Но софизм - это черта характера, с которой человек должен родиться, и научиться этому невозможно...

Может быть, в роду у Софки со стороны матери были испанские цыгане, которые кочевали веками, как игоревисты, и софизм формировался долго, из поколения в поколение, а полностью выразился в Софке.

А еще может быть, что сочетание русской и испанской крови дает такой неожиданный результат. Либо - это своеобразное проявление таланта. Александр - певец, а Софка - гений эстетического комфорта.

А еще может быть...

Что касается меня, то я занимаю центристскую позицию между софизмом и игоревизмом. Для меня важно не где я, а с кем. Только человек может наполнить человека. Только о человека можно поджечь свою кровь.

Мое лицо тем временем готово. Я выгляжу так, будто вчера вернулась с побережья Крыма и Кавказа. Мои ресницы царапают противоположную стену. Волосы лежат сплошным полотном и блестят.

Я смотрю на себя и медленно говорю:

- Пенелопа... Мельпомена...

Кто такие эти тетки, я точно не знаю. Кажется, Мельпомена - покровительница муз, а Пенелопа - верная жена странствующего Одиссея. Дело не в том, когда они жили и были ли они вообще. Дело в их именах - длинных, странных, диковатых, как мое лицо, не объединенное общей темой, как мое настроение.

- Пенелопа... Мельпомена...

Потом я вздыхаю и думаю попроще.

"Господи! - думаю я. - Ну нельзя же быть такой хорошей. Надо же быть хоть немножко плохой".

Ресторан считался китайским, но музыка в нем была европейская.

На помосте собрались шесть патлатых музыкантов. Впечатление, что они не работают, а веселятся в собственное удовольствие и сообщают это удовольствие всем вокруг.

- Лови кайф, - сказал Александр.

- Что? - мне показалось, что он говорит по-испански.

- Слушай, - перевел он, - и старайся получить удовольствие.

Я не умею "стараться получать удовольствие", но на всякий случай согласно киваю головой.

Возле меня локоть Александра и его профиль с аккуратным ушком. Я смотрю на него, как на предмет обожания Софки, и от этого чувства мне нежно и грустно.

- Как тебя зовут?

Он наклоняется ко мне. У него такое выражение, будто я сломала ногу и что-то у него прошу. А он наклонился с величайшим состраданием к моему несчастью, вниманием к просьбе и готовностью тут же ее исполнить. Видимо, ему неловко, что он позвал меня в соучастницы, отсюда этот взгляд.

- Как тебя зовут по-испански?

- Алехандро.

- А сокращенно?

- Сача. В испанском языке нет буквы "ш".

В самом деле, а почему он меня позвал? Я достаточно знакома, чтобы ко мне можно было обратиться за подобным одолжением. И достаточно незнакома, чтобы это стояло между нами в дальнейшем.

- Скажи мне что-нибудь на твоем языке.

Он задумался, что бы такое сказать. Потом заговорил. В его речи действительно не было ни одной буквы "ш". Слова сыпались, отскакивали от зубов. Казалось, что они формируются не в глубине гортани, а где-то между губами и зубами.

Я посмотрела в его лицо и увидела, что его речь похожа на его щеки и глаза.

- Что ты сказал? Переведи.

Подошел официант.

Александр заказал почти все меню сверху донизу. Я поняла - он широкий человек. А в широких людях много умещается. И хорошего, и плохого.

Наконец появились он и она.

Она - высокая блондинка, вьющаяся и улыбчивая, вся в летящем шелке волос. Уголки губ и глаз приподняты кверху и будто бы готовы взлететь.

Он славный, но немножко задрипанный. Из игоревистов.

Она кивнула мне со счастливым выражением, а потом точно с таким же выражением уставилась на Александра.

- Познакомьтесь, - она представила своего мужа.

Александр представил меня. Все сунули другу другу ладошки и перечислили имена: Лиля, Славик, Александр, Вероника.

- Имя Вероника произносится с ударением на "о", - поправил меня Славик. - От города Верона.

- А ты откуда знаешь? - Лиля с удивлением уставилась на мужа. Он на нее, и они некоторое время рассматривали друг друга. Чувствовалось, что процесс взаимного узнавания у них еще не завершился.