Коллектив авторов - Легенды о призраках (сборник)

• Название: Легенды о призраках (сборник)
• Автор: Коллектив авторов
• Издательство: Литагент «РИПОЛ»15e304c3-8310-102d-9ab1-2309c0a91052
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-386-07981-9

Победитель премии Брема Стокера за лучший сборник!

Мрачные и захватывающие, эти двадцать рассказов о привидениях заставят вас дрожать от ужаса! Все истории о призраках написаны в традиционном стиле, но при этом каждый рассказ является уникальным переложением страшных городских легенд со всего мира.

Лауреат множественных премий Эллен Датлоу и номинант нескольких премий, автор и редактор Ник Маматас соединили в одну блестящую композицию работы Джеффри Форда, Рэмси Кэмпбелла, Джо Лэнсдейла, Кейтлин Кирнан, Кэтрин Валенте, Кит Рид, Екатерины Седиа и тринадцати других отличных писателей. Вместе они создали непревзойденную по глубине книгу, которая заставит читателей на всю ночь оставить включенным свет…

---

Руди, не глядя на Лорену, начинает рассказывать. Он не поднимает глаз, даже когда доходит до самой страшной части своей истории. Чтобы разобрать слова, Лорене приходится наклониться вперед и повернуться к Руди здоровым ухом. В какой-то момент ей становится трудно сосредоточиться на его словах, на глаза наворачиваются слезы. Но она все равно слушает, и ее мутит.

Договорив, Руди делает глоток кофе – он уже остыл – и наконец смотрит ей в глаза. Что-то в нем трогает ее, она садится рядом с ним и вытирает ему лицо бумажной салфеткой.

– Руди, послушай меня, хорошо? Если бы не ты там проехал, то кто-нибудь другой – обязательно. Ты ведь ничего не мог сделать. И никто бы не смог.

– Лорена, но я же не… – Он берет ее за руку. – Я плохой человек?

– Нет. Плохой человек не чувствовал бы того, что ты чувствуешь сейчас. – Она обеими руками берет его за голову. – Запомни это, Руди, запомни хорошенько.

– Да…

***

– Да не маши рукой, я серьезно говорю: я тут такое вчера ночью на диктофон записал!

– Во имя всего… Дружище, я тебя умоляю, найди себе женщину, скачай порнухи, начни собирать фарфоровых гномиков, но только брось заниматься этой фигней, ладно? Ты своей дурацкой охотой за привидениями уже всех достал. Это еще к тому же и небезопасно. Шляешься один по ночам, неровен час…

– Ну пожалуйста! Ты просто послушай. Я тебе обещаю, что если это ерунда, если ты все еще будешь думать, что это напрасная трата времени и денег, то я брошу. Ладно?

– Хорошо. Давай послушаем.

Щелчок. Шипение. «Где ты пропадал? Я скучала по тебе». Шипение. (Очень тихо, автомобильный шум почти заглушает слова.) «Потанцуешь со мной?» Щелчок.

– Ну?

– Бог ты мой…

***

Сегодня танцевальный зал «О’Генри» забит до отказа, оркестр как никогда хорошо исполняет You Came Along, Love in Bloom и (I Can’t Imagine) Me Without You – это одна из самых любимых ее песен. Но ее спутник сильно перебрал выпивки и начал вести себя чересчур нахально. Она берет его левую руку и молча возвращает себе на талию, где ей и положено находиться. Он не понимает, и скоро его руки снова соскальзывают вниз, касаясь ее в самых неподобающих местах. Наконец она теряет терпение, вырывается и бьет его по щеке.

– Прекрати, я прошу тебя!

Он смотрит на нее с недоумением и потирает щеку. Несколько пар остановились и смотрят на них.

– Я не понимаю, о чем ты, – говорит он.

Она оглядывается по сторонам, замечает, что на нее глазеют, и заливается краской. Надо было остаться дома и послушать «Тень» вместе с родителями. Этот новый актер, Орсон Уэллс, – у него такой голос! А вместо этого она потащилась на танцульки и теперь выглядит дурой, потому что парень, с которым она сюда пришла, оказался пьяницей и нахалом.

– Я хочу, чтобы ты отвез меня домой, если не возражаешь.

Он подходит к ней вплотную и хватает ее за плечи.

– Никуда я тебя не повезу, – с трудом выговаривает он. – Мы вернемся за столик, выпьем и успокоимся.

Она пытается высвободиться, но он держит ее крепко. Она изо всех сил наступает ему на правую ногу. Он вскрикивает, отпускает ее и отшатывается назад.

– Отвези меня домой немедленно!

– Никуда я тебя не повезу. Хочешь уйти – уходи! Приятной прогулки.

Он раздраженно разворачивается, нетвердым шагом направляется прочь и исчезает где-то среди танцующих. У нее выступают слезы унижения и злости. Ничего не видя перед собой, она идет по танцевальной площадке к дверям. По ее щекам текут слезы, лицо горит и уже начинает опухать. Может, от холодного ночного воздуха ей станет немного лучше.

Она толкает двери и выходит в морозную зимнюю ночь. Ей идти меньше мили. У нее сильные ноги, ноги танцовщицы, и она наверняка дойдет. Да, она сильно замерзнет по дороге, но дома ее ждут отец и мать. Горячее какао, а может быть, и суп. Отцовское теплое пальто и кресло у камина. Приятная музыка по радио. Интересно, «Гершвин представляет» сегодня будут передавать? (Она надеется, что будут.)

Обхватив грудь руками, она вдыхает ледяной воздух и идет к дороге. Ее белое платье сливается с кружащимся снегом.

***

Полиция находит машину весной, после первой серьезной оттепели. Она лежит на крыше неподалеку от кладбища Воскресения, на дне длинной и глубокой ложбины, которая тянется вдоль Арчер-авеню. Зимой эту ложбину всегда заметает снегом, который скрывает трупы животных, приползших сюда умирать еще осенью, мусор, выброшенный подростками, когда они на полной скорости влетают в поворот, а иногда даже закоченевшие тела бродяг, которые устраиваются здесь на ночь, укрывшись газетами и думая, что утром, немного отдохнув, они отправятся дальше.

Вся левая сторона автомобиля вмята чудовищным ударом, дверь и половина капота отсутствуют.

– Эта машина будто с танком повстречалась, – говорит один полицейский.

Второй качает головой:

– Вряд ли после такого удара кто-нибудь выжил. По крайней мере, хоть номер на месте.

Полицейские связываются с участком по рации. Им приказывают осмотреть близлежащую местность. Они производят осмотр, но ничего не находят.

***

Старик просыпается в четыре утра и лежит в постели, глядя в потолок. Он терпеть не может этого узора на штукатурке – завитки накладываются друг на друга, и невозможно до конца проследить взглядом какую-либо линию. Они слишком похожи на снег, подхваченный безжалостным зимним ветром, летящий ночью в лобовое стекло, – нескончаемый натиск белого цвета, с которым не справляются «дворники». Белое… слишком много белого.

Он садится, спускает ноги с кровати и ставит пятки на холодный пол. Обернувшись, он смотрит на ту половину кровати, где спала его жена. Генриетта, родная, – уже шесть лет как в могиле. Она бы, как всегда, нашла нужные слова, она помассировала бы ему плечи, шепча в ухо: «Все хорошо, успокойся, что было – то прошло, ты и сам знаешь, что это был несчастный случай…» Но ее нет, а дети выросли, и у них уже свои дети. Конечно, они часто звонят и навещают, и по четвергам он с приятелями играет в карты в «Орле», – ему уже скоро будет восемьдесят девять, но дети и внуки постоянно твердят ему, какой он бодрый для своего возраста, – но в такие вот ночи, а они в последнее время повторяются все чаще и чаще, он просыпается бог знает когда и слишком отчетливо ощущает все свои болячки, слишком ясно чувствует, как ноют и хрустят его кости при малейшем движении, слишком хорошо слышит, как тихо в доме и за его стенами… Как бы он хотел, чтобы эта тишина распространилась и на его совесть. Разве в таком возрасте память не начинает сдавать? Он уже должен быть выжившим из ума стариканом, который не может вспомнить, как надевают брюки – на трусы или под трусы. Как жаль, что нельзя выбрать, что именно ты можешь забыть.

Шаркая, он подходит к окну, отдергивает занавеску. Идет снег. Пока он не слишком сильный – редкие, крупные снежинки, – но телевизор прав, суток через двое эта часть Среднего Запада окажется под добрыми девятью дюймами снега. Он задумывается, будет ли снегопад таким же сильным и безжалостным, как в ту ночь. Опять смотрит на пустое место на кровати.

– Не могу больше с этим жить, девочка моя. Я должен вернуться туда.

Одно мгновение он видит Генриетту: она сидит на постели, на плечи наброшено одеяло – она зимой всегда легко простужалась; она улыбается – в уголках ее улыбки таится печаль – и говорит: «Делай, что должен, милый. Ты заслужил немного покоя».

– Спасибо, – шепчет он в пустоту. Затем снова выглядывает в окно. – Я многое оставил на Арчер-авеню, тогда, в 37-м. Я помню, что, когда я подъезжал к тому повороту, Бинг Кросби пел «Black Moonlight». Я помню, сколько было снега – Господи, сколько же снега летело в ветровое стекло! Дворники не справлялись.

Надо было мне притормозить или съехать на обочину и подождать, пока стекло очистится. Господи, я сидел за рулем родительского «империала»! В то время «Крайслер» делал автомобили, больше похожие на танки. Надо было переждать. Я ведь был еще мальчишкой. Надо было… – Он замолкает, потому что слышит другой голос – не его жены. Этот другой голос, пришедший из сна, шепчет: «Вот ты где. Я вижу тебя в ночи».

Он медленно подходит к книжной полке и берет старое издание «Нарцисса и Гольдмунда» Гессе. Это одна из его любимых книг. Он садится на край кровати – со стороны Генриетты – и пролистывает страницы, останавливаясь, чтобы прочесть полюбившийся абзац там, запоминающийся диалог здесь. Все это время он не перестает качать головой. Смотрит на подушку покойной жены.

– Не знаю почему, девочка моя, но я вдруг подумал об этих двоих, Нарциссе и Гольдмунде… как они стали друзьями и пошли разными дорогами, Нарцисс остался в Мариабронне и стал аббатом Иоанном, а Гольдмунд превратился в бродягу-художника. Меня всегда трогали последние главы – не помню, говорил я тебе об этом или нет, прости, если повторяюсь, – вот Гольдмунд, он безрассудно промотал свой талант художника, всю жизнь потакал всем своим слабостям и порокам и кончил тем, что его должны теперь повесить за воровство. И вот, как «бог из машины», – так это и задумывалось, я полагаю, – появляется Нарцисс, который помогает ему сбежать и увозит его в Мариабронн. Гольдмунд, больной, умирающий, прощен Нарциссом. Зная, что дни его на исходе, Гольдмунд принимается за свое последнее, истинное произведение искусства – изображение Мадонны, созданное по облику Лидии, любви всей его жизни, чье сердце он разбил. Он ищет и находит прощение в собственном сердце, девочка моя, потому что всю любовь, сожаление и вину, что есть в нем, он употребляет на то, чтобы создать идеальное воплощение Мадонны. И когда Гольдмунд наконец снова видит лицо Лидии, он знает, что прощен и может умереть в мире с самим собой. – Он захлопывает книгу. – Наверное, ничего более сентиментального Гессе не написал. Мне сейчас кажется, девочка моя, что в жизни, в отличие от романа, нужно самому организовать себе «бога из машины», если хочешь добиться прощения.