Жиль Мартен-Шоффье - Милый друг Ариэль

• Название: Милый друг Ариэль
• Автор: Жиль Мартен-Шоффье
• Издательство: Издательский дом «Флюид»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-98358-066-3

Со времен выхода в свет «Милого друга» Мопассана ничто по-настоящему не изменилось: в Париже все так же любят, предают и мстят.

В громком судебном процессе замешан молодой министр, обаятельный и развращенный. А также англичанин, вылитый Фальстаф с замашками богатого помещика, любитель сигар и роскошной жизни за государственный счет, претендующий на то, что он действует в интересах Франции. Их делом занимается неумолимый и бесстрастный следователь, который жаждет их крови. Какая панорама нравов! Что это — комедия, в которой обмениваются тайной информацией и манипулируют банковскими счетами в Лугано? Или беспристрастное повествование о мерзкой изнанке режима, погрязшего в коррупции?

Жиль Мартен-Шоффье (р. 1954, Нейи-сюр-Сен) — французский писатель и журналист, главный редактор журнала «Пари Матч», человек, не понаслышке знакомый с нравами политической и деловой элиты.

---

— Я повинуюсь только голосу моей совести и воле президента Республики.

Что касается первого (голоса совести), то это был весьма снисходительный повелитель. Второй же из них (президент) обладал таким луженым желудком, что Александр ровно ничем не рисковал. Благополучно переварив «кагуляров», Виши, Буске, алжирские спецтрибуналы, махинации Роже-Патриса Пела[101] и множество прочих, пока еще темных, финансовых афер помельче, Франсуа Миттеран всегда найдет еще немного желудочного сока, чтобы растворить в нем подозрительные комиссионные, полученные его бывшим, ныне отставным фаворитом. И если его об этом спросят, ответит как обычно: мораль и культура. И точка!

Ну вот все и сказано. Статья изобиловала беспочвенным, пренебрежительным хамством и холодными насмешками. Никакой трагедии в этом не было, однако Фабрис все-таки взбесился не на шутку. Он не голосовал ни разу в жизни, и ему было совершенно безразлично, что Александр сделал социализм предметом собственного кокетства. Но тот факт, что он прилюдно глумится надо мной, привел его в ярость. Не удержи я его, он тут же бросился бы в шикарный особняк на соседнем острове Сен-Луи — набить морду Александру. Предваряя события, скажу, что через год он все же осуществил свое намерение. Однажды поздно вечером в «Клозери де Лила» он увидел Александра за ужином с друзьями, подошел, схватил тарелку со спагетти, стоявшую перед моим бывшим любовником, и не колеблясь, не сказав ни слова, вмазал ее прямо ему в лицо. Об этом никто не должен был узнать: Александр, стреляный воробей, понимал, что былые хорошие времена не вернешь жалобами и криками. Желая любой ценой избежать дополнительного скандала, который только сбросил бы его еще ниже, чем он пал, он молча отправился в туалет смывать соус. Но на его беду, Мишель Стувено, хроникерша из «Журналь де Диманш», прослышала об инциденте и живенько настрочила по этому поводу ехидную статейку. Но я снова забежала вперед. В день выхода «Экспресса» я решительно пресекла воинственные порывы Фабриса.

Уроки Гарри пошли мне впрок. Нашему ответу следовало быть «метким», то есть хорошо рассчитанным и убийственным. Пара затрещин — все равно что ничего. Александр лишь поморщится с горькой иронией, и все его пожалеют, а меня сочтут злобной гадиной. Вот отчего я постаралась утихомирить моего воинственного рыцаря:

— Прекрасно, милый, я вижу, что ты рвешься в бой. Но только пойми: когда ведешь на врага миноносец, бесполезно грести веслами. У нас имеется солидный боезапас, так что не будем пользоваться петардами…

О каком боезапасе я говорила? Конечно, о фотографиях! У меня еще оставалось много хороших снимков, которые только и ждали публикации. «Пари Матч» воспринял сенсацию во «Флэш» как личное оскорбление. Фото — это была их епархия! Всякий раз, приходя работать над рукописью, Франсуа Брийян умолял меня сжалиться и уделить ему парочку «бомб» для главного редактора, который не давал ему покоя. Я не собиралась отказывать ему в этой милости, но отложила ее до тех пор, пока не появится книжка о Лесюэре. Он мне книгу, я ему — снимки, услуга за услугу, только так. Мои фотосенсации попадут лишь в те журналы, которые будут поддерживать папиного Лесюэра. И никуда больше! Меня даже совесть не мучила, ибо я понимала всю ценность этого подарка; никто еще не знал о двух сангинах Ватто, купленных на деньги «Пуату»; Александр повесил их над своим письменным столом в Высшем совете. Я предвкушала крупные, во всю страницу, заголовки: «Галантные празднества за счет Республики». Это с лихвой оправдывало мои требования. И даже мои капризы, ибо я собиралась позволить себе один каприз — сполна расквитаться с Сейреншей. Я опубликую ее письмо, я расскажу, сколько раз она ужинала у меня, я сделаю из нее любовницу Александра… Я раздавлю эту змею. Но не сейчас. Сейчас я ни за что не хотела испортить мой замысел спешкой и тем самым лишить себя возможности сделать последний, посмертный подарок моему отцу.

Тогда к чему прибегнуть? А вот к чему — к анонимке. Лекорр их обожает. Он неоднократно зачитывал их мне своим пронзительным голосом. И не только вполне доверял их содержанию, а прямо-таки упивался ими. Итак, я позвонила матери и вызвала ее в Париж, попросив захватить с собой почтовую бумагу и конверты с логотипом «Пуату». На следующий же день мы с ней, как две старые бретонские колдуньи, то и дело заливаясь зловещим хохотом, провели наш гнусный сеанс магии.

Первый этап: короткая записка на белом листе почерком Люси де Вибер:

Господин следователь, вот черновик поздравительного письма с пожеланиями к Новому, 1989 году, отправленного господином Сен-Клодом Александру Дармону. Это должно вас заинтересовать.

Далее, на смятой новогодней открытке с логотипом президентского совета «Пуату» следовали такие строки:

Дорогой Александр, наша Ариэль сообщила мне, что Вы очень любите Ватто. Я счастлив передать два этих маленьких рисунка в руки эстета, способного оценить всю их прелесть.

Ваш Поль.

С почерком Люциферши у меня проблем не было: я располагала десятью или пятнадцатью страницами, написанными ее рукой. Листочек кальки — и дело в шляпе. С Полем это было потруднее. Я не знала, как он пишет некоторые заглавные буквы. Но какая разница — мы изобразили их в меру своего умения. Затем Фабрис отвез нашу «низкую клевету» в Дефанс, где и бросил в почтовый ящик. Торпеда пошла!

Александр, может быть, и заменил меня, но пока еще не убил. Я была полна решимости пригвоздить его к стенке. Между двумя Ватто!

Глава VI

По утрам я всегда читаю «Ле Паризьен». Это моя любимая газета, склонная к досужим сплетням, но не слишком, серьезная, но не занудливая, а главное, свободная от всех этих якобы независимых суждений, которые ни к чему не ведут. Во Франции дозволено дискутировать только по тем вопросам, где все и во всем согласны. За пять лет следствия по делу «Пуату» я не нашла ни одного печатного издания, где могла бы выступить с заявлением, что была в своем праве, беря деньги, коль скоро мне их предлагали. Это вполне разумный поступок, но в Париже такие вещи не говорятся вслух. И никто этого не напечатал.

Привыкнув к чудесам со дня моей встречи с Гарри, я первым делом изучаю гороскоп. В одно прекрасное мартовское утро он возгласил: «Вы действуете как смутьян, и это сбивает с толку ваших партнеров. Усовершенствуйте ваши планы». Час спустя в специальном выпуске «Франс Инфо» объявили о начале следствия против Александра! По какому обвинению? В сокрытии злоупотребления общественным имуществом. О чем шла речь? О рисунках Ватто. Мое письмо попало в цель. Наш старина Лекорр не подкачал, он свое дело знает. А уж автор гороскопа и подавно. Через неделю он предсказал: «Нынешнее расположение планет укрепит вашу уверенность в себе. Более того, оно поможет вам проявить себя с полным блеском. Смело вступайте в борьбу, дабы осуществить свои планы». И как вы думаете, кто после этого звонит в дверь? Курьер издательства «Деларут», который вручает мне довольно весомую коробку — десять экземпляров книги-альбома «Лесюэр».

Неужто я и впрямь любимица планет? Да, без сомнения. Я действительно держала в руках папину книгу. Великолепную книгу! Небольшую, формата школьной тетради, и не очень толстую, всего-то семьдесят страниц, зато изданную с тонким, безупречным вкусом. На черной обложке ярко выделялось имя художника, написанное золотыми буквами, и репродукция картины «Калигула, погребающий пепел матери в гробнице своих предков». Текст книги занимал двадцать страниц, остальные сорок были отведены репродукциям. Арт-директор явно любил эффекты. Каждый холст размещался как минимум на целой странице, а самые большие и вовсе на разворотах. Подписи к ним, составленные моей матерью, были собраны в конце книги. Все издание выглядело просто потрясающе. Я плакала в три ручья. Одному Богу известно, как мне ненавистны эти слезливые женские слабости, но тут я была не в силах удержаться: прижимая к себе эту книгу, я обнимала моего отца, и плотина между моим горем и мною рухнула в один миг. Наконец Фабрису это надоело. Он похож на меня: мелодрама пробуждает в нем цинизм. Он не любит, когда из маленьких трагедий устраивают одну большую. И, как человек, имеющий все на свете, раздраженно объявил мне, что нельзя иметь все на свете:

— Одно из двух: либо ты изображаешь плаксивую дурочку, либо мстишь. И если ты выбрала борьбу, то осуши слезы. Иначе тебя примут за лицемерку. Лучше позвони в «Матч».

Что я и сделала. С этими людьми о драмах можно было забыть. Спустя неделю они посвятили альбому целых шесть страниц, сопроводив их, плюс к статье о самом, Лесюэре, замечательным коротким текстом Франсуа. В нем папа изображался старым рафинированным интеллигентом, невольно замешанным в скандал и походя загубленным в схватке по вине одной из тех мелких сошек, которые лижут зад своему начальству и наносят предательские удары всем нижестоящим. Взяв в руки эту газету, я наконец ощутила изысканную сладость мести. Этой мерзкой гадине Сейрен, чье имя явственно угадывалось в статье, отныне суждено навеки остаться в прихожей, где она пользовалась своей дворянской приставкой как щеткой для чистки барских сапог. Вне себя от радости, я вручила Франсуа то, что он выпрашивал у меня уже много недель, — две фотографии рисунков Ватто, висевших в рамках над столом Александра. Сомневаться в подлинности не приходилось: слишком хорошо все знали этот кабинет. А в качестве премии я добавила пару других снимков, привезенных из Луксора: на них мы с Александром сидели, нежно обнявшись, в фелуке посреди Нила. Эти изображения, дар Египта, должны были привести в восторг главного редактора. Упиваясь собственной низостью, я поведала Франсуа массу подробностей о нашей поездке и о том, как Александр развлекался, бегая от встреч с египетскими чиновниками. Мне следовало бы устыдиться: я вываливала сплетни, как самая вульгарная консьержка, разве что не в швейцарской. А я вместо этого ликовала. И вдруг обнаружила, в чем состоит истинная слабость моего бывшего любовника: он мог очаровать, мог завлечь, мог развеселить, но он не внушал страха. Прекрасно умея вызвать восхищение, он не умел вызывать боязнь. И теперь, когда он был повержен, окружающие спокойно могли топтать его. Если бы даже я в этом усомнилась, мне быстро доказали обратное. На сцене снова возникла Коринна Герье.