Олесь Донченко - Карафуто

• Название: Карафуто
• Автор: Олесь Донченко
• Издательство: Дитвидав
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1957

Семнадцатилетний Володя Дорошук отправляется со своим отцом, известным советским ученым, в морское путешествие. Но неожиданно обрушился тайфун, и корабль погибает. Володи с отцом удается спастись. Они оказываются на Карафуто — южной части Сахалина, которая тогда принадлежала японцам.

Японские обладатели угрозами и издевательством пытаются выведать у профессора его новый секретный изобретение.

Между тем Володя, проявив большие мужество и находчивость, бежит из-под стражи. Но как ему добиться в своих сквозь дремучую тайгу?

Читатели узнают о множестве чрезвычайных, порой страшных приключений, которые пережил Володя, пробираясь к пограничникам, чтобы вместе с ними избавить отца из лап преступников.

---

Александр Васильевич Донченко Карафуто

Приключенческая повесть[1]

ПРОЩАНИЕ С ИНГОЙ

— Володя, куда ты?

— Я ухожу, мам.

Он остановился на пороге и посмотрел на мать. А та засуетилась, трогательно и немного смешно, как-то совсем без надобности сняла старомодные очки с веревочками. Она никак не могла скрыть растерянности. Концы черного платка свисали с ее плеч, и она впопыхах протирала очки ими, дула на них и снова протирала, а Володя стоял перед нею, не зная, что сказать дальше.

Мать хотела, чтобы этот вечер, последний перед долгой разлукой, сын провел с нею, дома, Володя сразу это понял, с первых слов. Но его ждала Инга, и он, быстро чмокнув старушку в лоб, из-за порога скороговоркой бросил в открытую дверь:

— Я скоро буду, мам, совсем быстро вернусь.

Тем не менее за калиткой его сердце сжалось. Он оглянулся, и, хотя стоял темный вечер, ему показалось, что мать вышла на крыльцо и смотрит вслед.

— Вот еще сантименты, — с напускной грубостью буркнул он, стараясь подавить в себе колкое, тревожное чувство. — Не маленький, семнадцать лет стукнуло.

Он громко засвистел «тореадора», но бравая мелодия не вытеснила из памяти фигуру матери в черном платке, одиноко маячившую на крыльце.

Володя быстро шел тихой окраиной дальневосточного города, мимо приземистых домиков, мимо деревянных заборов, за которыми шелестела листва кленов и лип.

Чем ближе был знакомый переулок, где жила Инга, тем более неспокойным становился паренек. Он уже забыл про мать. Все его существо теперь охватило ощущение близкой встречи с девушкой. Он почти бежал, спотыкаясь на гнилых досках тротуара.

Ему показалось, что Инга в этот вечера почему-то не сможет выйти. Может, она уже уехала на дачу? Пока Володя добежал до знакомой калитки, он задохнулся от тревоги.

Надо было минуту постоять, чтобы успокоиться. Из сада доносился томящий запах ночных фиалок. Володя толкнул калитку и пошел к веранде. На клумбе чернели бутоны сонных роз. Он нагнулся и сорвал цветок. Лепестки были влажные и холодные, роза спала.

Дом стоял темный, молчаливый. Только в одном окне, в столовой, горел свет. Наверное, семья ужинала. Володя нерешительно остановился. Шелестел дикий виноград, низко пролетела ночная птица. Легонько дрожала в руке роза.

Ждать пришлось недолго. На веранде стукнула стеклянная дверь, и парень различил легкие шаги Инги. Он смял розу и незаметно выбросил. Не надо. Ясно представилось, как Инга засмеется и скажет: «Мне — роза? Что за мерлехлюндия?»

Она легко спрыгнула вниз по ступеням, словно козочка. Ее маленькая рука была твердой и теплой. Но Володя едва-едва ответил на пожатие.

Инга встрепенулась и отступила:

— Что случилось, Володя?

Он молча подал ей белую бумажку.

— Телеграмма?

— От отца. Завтра утром я уезжаю, Инга. Мы расстаемся на два месяца…

Она схватила его под руку и строго сказала:

— Только не распускай нюни!

Володя вспыхнул. За кого она его принимает? Инга поняла свою грубость. Они сидели на лавочке под кленом, и девушка шептала быстро и горячо:

— Ты не сердись на меня, Володя. Честное слово, мне показалось, что ты заплачешь…

— Как тебе не стыдно! Я не такой сентиментальный, как ты думаешь.

— Именно такой, Володя. Не сердись. Я же искренне. Ты думаешь — мне весело? Как только ты сказал, так у меня сердце и упало. И я… может, намеренно грубостью хотела приглушить.

— Инга, ты правду говоришь? Инга!..

Володя волновался. И крепко прикусил нижнюю губу, которая в моменты потрясения, радости или грусти слегка дрожала, словно он должен был вот-вот заплакать. Эта губа доставляла Володе немало неприятных минут, так как с ним часто случалась растроганность чувств, и вдобавок нижняя губа была более пухлой, чем верхняя, и спрятать ее не было никакой возможности. Володя был рад, что Инга в темноте не видит сейчас ни его губы, ни красных пятен, вероятно, появившихся на щеках.

— А чего грустить? — спрашивала Инга. — Чего? Тебе должны голову отрубить? Разлука? На два месяца? Немногим больше? Ой-ра, на шестьдесят шесть суток и два с половиной часа! Какое вообще значение имеет разлука при современном транспорте?

— Инга!.. Разлука и… транспорт… Как это на тебя похоже!

— Х-ха, чудак ты! Лучше вздыхать, скулить? Ты же счастливый! Подумай, какое замечательное путешествие ты должен совершить! На Сахалин! В тайгу! Искать золото!

— Ты меня, кажется, уговариваешь? Вы слышали такое, она меня уговаривает! Неужели ты думаешь, что я сетую? Я целый год просил отца взять меня с собой! Еле упросил! Буду охотиться на зверей с фотоаппаратом. И вообще…

— Итак, твоя коллекция снимков живой природы пополнится новыми трофеями? Ну? Задумался? О чем? В тайге не будет пианино?

— Не будет, Инга. И мы не будем вдвоем играть… Вслушайся, как шелестит кленовая листва. Какое таинственное шелестение, какой извечный шорох…

— Извечный? Не думаю, чтобы так шелестели древовидные папоротники палеозойской эры.

— Ты невозможная, Инга!

— Почему? Целиком признаю, что клен шелестит в самом деле довольно поэтически. Нам не хватает только соловья.

— Ты бы его сравнила с птеродактилем.

— Возможно. Я сейчас читаю и восхищаюсь происхождением жизни на Земле.

— Ты, Инга, восхищаешься? Мне трудно в это поверить, Инга. Ты такая…

— Прошу не останавливаться на полуслове. Какая я? Льдинка? Ерунда! Как и ты, я умею восхищаться. Люблю и соловья, и виды, и цветы. Но не раскисаю. Этим мы отличаемся. Я не умею сильно переживать.

— Инга, ты повторяешь мысли моих товарищей и одноклассников, а сама не хочешь меня ближе узнать. Я — лирик, это правда. Я глубоко чувствую красоту природы, красоту человеческих ощущений. Помнишь, как говорил наш завуч: «воспитывайте чувства»? Я — поэт! Я, может, даже стихи пишу. Но разве это значит, что я «раскисаю»? Ты плохо меня знаешь, Инга.

— Какая длинная тирада! В таком случае ты, прежде всего, должен вернуться к моему настоящему имени. Меня зовут Ира. Инга — это твоя выдумка.

— Что в ней плохого? В этом слове есть какая-то сладкая романтика, тревожная любовь, морские волны… Инга, неужели ты меня забудешь?

— Володя, какой ты… Думаю, что не забуду. А ты?

— Инга!

— Понятно без слов.

— Я видел, как ты улыбнулась! Ты смеешься над моим чувством!

— Владимир!

— Понятно… без слов.

Из-за крыш и деревьев выкатилась красная луна. Инга и Володя сидели, взявшись за руки. Ночная прохлада выползала из кустов. Инга посмотрела на часы.

— Володя! Два часа! — с ужасом сказала она.

Она провела его к калитке. Володя увидел возле окна стремянку.

— Кто это на крышу лазил?

— Я. Но не на крышу. Драла сегодня галок. Свили гнездо прямо над моим окном.

— Что ты говоришь? — остановился парень. — Ты уничтожала гнезда галок?

— Ну да, галок. Целый день кормят малышню — вопль, гам. Я не могла работать.

— Ты убила птенцов?

— Их кошка поела.

У Володи перехватило дыхание. Он не знал, что на самом деле было по-другому: Инга поставила стремянку для того, чтобы положить в гнездо галчонка, который выпал оттуда.

— Инга… Это же страшная жестокость. Как ты могла? Неужели ты такая бессердечная?..

Несколько мгновений она молча наблюдала за его бледным, освещенным луной лицом.

— Эти галки мешали мне работать. Понимаешь?

— Работать? Подумаешь, какой профессор! Девятиклассница…

— Ой-ра! Перешла в десятый, как и ты. И помню, как ты вздрогнул, когда пришлось в лаборатории резать лягушку. Представляю, что было бы с тобой, если бы ты увидел, скажем, раненного бойца, увидел кровь. Кстати, ты до сих пор не определился со специальностью?

— Еще взвешиваю, Инга. Ты будешь врачом, а я… Тянет к музыке. Может, в консерваторию? И поэтом быть тоже не плохо. Или геологом.

Инга захохотала.

— Я сейчас определю твою будущую профессию: нежно лирический кролик!

Володя вздрогнул:

— Я никому не разрешу себя оскорблять! Слышишь, Инга? А галченята…

— Галченята — ерунда. Чудак. Нельзя было работать, делать полезное человеческое дело.

Он задумался.

— Знаешь, ты немного… ну, как это сказать? Демонстрируешь свою резкость, подчеркиваешь свой, — Володя улыбнулся, — твердокаменный, железобетонный характер, наивно полагая, что это тебе присуще. А меня считаешь сентиментальным, мягкотелым…

— Класс брюхоногих, группа моллюсков!

— Не шути! Я вполне серьезно, Инга. Завтра я уезжаю. Сахалинская тайга — это не веселая прогулка. Может, я…

— Может, ты испугаешься гнуса, трясины, медведей… Посмотрим. Через два месяца я тебя жду.

— Посмотрим, Инга. Прощай!