Тобиас Уэллс - Моя прекрасная убийца [Сборник]

• Название: Моя прекрасная убийца [Сборник]
• Автор: Тобиас Уэллс
• Издательство: Стрибог
• Жанр: Триллер
• Год: 1994
• ISBN: 5—87701—002—6

Новый выпуск серии «Неизвестный детектив» не оставит равнодушными подлинных ценителей детективного жанра. Остросюжетные произведения, вошедшие в сборник «Моя прекрасная убийца», — детектив, шпионский боевик, криминальный роман, триллер — тесно связаны с прекрасным полом: помещают женщину в эпицентр загадочных и опасных событий.

---

— Нет, — сказал Хелебау — Нет, разумеется. Не раз-два, и деньги на стол! Естественно, необходимо соблюсти… э-э… ряд формальностей. И вообще — мы обычно не платим наличными, а выписываем чек, если клиент не возражает.

— Отлично, — сказал я. — Одна просьба, господин Хелебау. Когда Цирот появится, сообщите об этом немедленно мне по служебному телефону! И постарайтесь задержать его немного. Минут на пятнадцать… К вам приедет наш сотрудник. Он представится журналистом. Сообщите ему, пожалуйста, банк и номер чека, если Ци-рот не будет настаивать на выдаче наличными.

— Хорошо, — сказал Хелебау, — только мне не совсем понятно… Я полагал, что вы расследуете дело…

— Все правильно, — сказал я. — Но я все объясню вам позднее, когда это будет необходимо. А сейчас я срочно должен уйти. Заранее благодарен! Всего хорошего!

Я распорядился — как только позвонит Хелебау из «Мирового кольца», немедленно отправить туда толкового парня, чтобы тот глаз не спускал с Цирота при получении чека или наличных. Затем дал словесный портрет Цирота, что было непросто при его заурядной физиономии. Я сделал это на всякий случай — вдруг произойдет что-то экстраординарное или я упущу этого господина.

Оставляя словесный портрет, я вовсе не предполагал какого-то определенного развития событий, при котором он понадобится. Но интуиция меня не цодвела. Неожиданности действительно имели место, хотя Цирот от меня не ушел. Впрочем, обо всем по порядку.

В тюрьму я приехал в половине десятого. Когда надзиратель сопровождал меня от тюремного начальства к женскому отделению, я выглянул через зарешеченное окно первого этажа во внутренний двор этого огромного здания, камни которого почернели от времени.

Во дворе по кругу с интервалом четыре метра ходили десять — пятнадцать арестованных женщин. В центре круга и по углам двора стояли надзирательницы в форме. Я сразу подумал — вдруг и Франциска на прогулке, и тут же увидел ее. Она брела с опущенной головой, заложив, как положено, руки за спину, следом за разбитной бабенкой лет пятидесяти, которая бесцеремонно заглядывала в окна мужского отделения. На Франциске был спортивный костюм. Она выглядела такой хрупкой, такой одинокой и потерянной на этом квадратном плацу, со всех сторон окруженном мрачными стенами… Словно котенок, попавший во двор казармы.

Надзиратель, терпеливо ожидавший, пока я глядел в окно на Франциску, по дороге не сказал ни слова. Он виртуозно управлялся с огромной связкой ключей, безошибочно находя нужные.

Мне часто приходилось бывать в тюрьмах. Но сегодня звяканье ключей в замках решетчатых дверей повергло мою душу в смятение. По дороге к Франциске нам пришлось миновать целых шесть таких дверей, которые открывал и тут же запирал надзиратель. Мне казалось, будто я попал в гигантскую мышеловку, откуда нет выхода, и с каждой следующей дверью это ощущение нарастало. В нос все сильней бил смешанный запах карболки, сырого камня и пота. Повсюду были неоновые лампы, распространявшие вокруг себя мертвенный свет. Наконец, мы пришли. Мой провожатый передал меня надзирательнице. Это была пожилая женщина, похожая на монахиню, с бледным и круглым, как луна, лицом и большими черными глазами.

Следующие две решетчатые двери открывала уже она, впрочем, так же ловко и быстро. За ними оказалось помещение для свиданий с арестованными — большая, выкрашенная светло-зеленой краской камера, где стояли стол и два стула.

— Оставьте меня, пожалуйста, наедине с арестованной, — сказал я. — Мне надо задать ей несколько вопросов, на которые она не ответит в чьем-либо присутствии. Если вообще ответит.

— Но ведь это… — начала было надзирательница, и на лице ее сразу появилось сурово-официальное выражение.

— …запрещено, я знаю, — перебил я. — Но прошу вас сделать исключение. Ведь если бы я был адвокатом, а Франциска Янсен — моей подзащитной, такое было бы возможно?

— Но это совсем другое дело, господин комиссар! И вы сами знаете!

— Тут вы правы, — согласился я со вздохом, — конечно, другое дело. Уж лучше бы мне быть ее адвокатом, чем следователем. Можете мне поверить!

Она посмотрела на меня и вдруг улыбнулась. Так неожиданно в этом хмуром царстве.

— Ладно. Но вам придется подождать минут десять, — сказала она. — Второй этаж сейчас как раз на прогулке.

— Как это все-таки звучит — «прогулка»! — сказал я. — Это что у вас, официальный термин?

— Ну да, — она пожала плечами. — Прогулка. Конечно, мы не можем отвести их погулять в парк. Парк при тюрьме не предусмотрен сметой.

— Знаю, — сказал я невесело.

— После прогулки я приведу вам арестованную Янсен, — резюмировала она, вышла из камеры и закрыла меня снаружи.

Я по-настоящему испугался, когда ключ повернулся в замке. Но она тут же открыла дверь снова.

— Извините! Машинально получилось. Я задумалась!

— Ничего! — сказал я.

На столе стояла коричневая фаянсовая пепельница. Я закурил и принялся расхаживать по камере из угла в угол. От двери до окна я насчитал всего девять шагов. В окно ничего не было видно. Только кусочек неба. Когда я докурил, привели Франциску.

— Ах, вот это кто! — сказала она и осталась стоять у двери, заложив руки за спину. Надзирательница заперла нас снаружи.

— Здравствуй, Франциска! — сказал я осторожно. — Впрочем, я пришел сюда не просто поздороваться.

— А зачем? — спросила она.

— Я собирался… Хочешь сигарету?

— Да, с удовольствием! — она взяла сигарету, села на один из стульев, поблагодарила, когда я дал ей прикурить, и глубоко затянулась.

— Я собирался рассказать тебе, как идет следствие, — сказал я. — У тебя уже есть адвокат?

— Нет, — ответила она, — зачем? Ведь я ни в чем не виновата!

Она посмотрела на меня, затем ее взгляд скользнул по решетке на окне. Она была бледной. Бледной, похудевшей, усталой. У прелестного рта появилась незнакомая складка — нет, не горечи, скорее упрямства и презрения.

Мне очень хотелось ее обнять или хотя бы дотронуться до нее. Но стоило мне сесть напротив и попытаться прикоснуться к ее руке, лежащей на столе, как она тут же убрала ее в карман пальто, в котором пришла с «прогулки». Самое ужасное заключалось в том, что у нее были все основания не доверять мне. Мне следовало еще тогда, в лодке, дрейфующей по ночному Средиземному морю в сопровождении акулы, признаться ей во всем. Но я не сделал этого. Я был влюблен и боялся все испортить. А потом приехали эти злополучные Цироты, и какое-то время Франциска казалась мне подозрительной. Так что я был не вправе обижаться, что она убрала руку.

Несколько минут мы сидели молча и курили. Затем я собрался с духом и коротко рассказал ей суть дела, умолчав, правда, о любвеобильной натуре Цирота и его необычайной ^прозорливости, выразившейся в оформлении страховок.

Закончив, я попытался приободрить ее:

— Все идет хорошо, Франциска! Им придется тебя выпустить! Поверь мне! Улик, которыми они располагают, слишком мало для обвинения. Тем более, что пятна крови на костюме — уже не доказательство. Выше голову, Франциска! Еще один или два дня… Я доведу это дело до конца!

— Большое спасибо, — сказала она и попыталась улыбнуться, но это ей плохо удалось.

Она протянула мне свою мягкую, теплую и нежную ладошку и закусила губу, чтобы скрыть подступившие слезы.

— Большое спасибо, Лео! — повторила она и повернулась к двери.

Я нажал кнопку на столе. Надзирательница открыла дверь и увела Франциску. Я смотрел им вслед и пытался проглотить ком, стоявший в горле.

Из телефонной будки, душной и раскаленной, я уже в шестой раз позвонил Цироту, но мне так никто и не ответил.

Потом я набрал номер моего друга Кулле, адвоката, больше, впрочем, похожего на сельского ветеринара, светловолосого и розовощекого. В молодости мы вместе с ним играли в любительских спектаклях — «Фауст» и тому подобное. Он тогда был одержим мечтой стать актером. И сейчас его речи в суде — просто артистические шедевры. Присяжные заседатели женского пола с трудом сдерживают рыдания — особенно в тех местах, где Кулле трогательно повествует о суровом детстве и безрадостной юности обвиняемого. Говорят, что на процессе против двух несовершеннолетних воровок-гастролерок государственный прокурор, слушая речь Кулле, прикрыл глаза рукой и тихо всхлипнул. Впрочем, я не очень верю в эту легенду, хотя друга своего люблю и убежден в его замечательных способностях.

У Кулле была новая секретарша.

— Как мне доложить о вас? — спросила она, когда я осведомился, можно ли поговорить с господином адвокатом.

— Барон Хафершляйм, — сказал я.

— Простите, как?.. — переспросила она в замешательстве.

— Так и доложите, — повторил я серьезно. — Просто барон Хафершляйм. Ваш шеф знает меня. Мы с ним старинные друзья, дитя мое. Мы еще лошадей крали вместе.