Свен Дельбланк - Пасторский сюртук. Гуннар Эммануэль

• Название: Пасторский сюртук. Гуннар Эммануэль
• Автор: Свен Дельбланк
• Издательство: Канон-Пресс-Ц, Кучково поле
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2000
• ISBN: 5-93354-005-6

---

Многоцветная тысяченожка процессии медленно ползла от церкви Марии Магдалины к собору. Двое зрителей остановились возле одного из домов, погруженные в раздумья, которые наверняка были чрезвычайно подозрительны. Внешность обоих свидетельствовала о бродяжничестве и сомнительном образе жизни. Тот, что ростом пониже, был в тесном не по размеру черном сюртуке и черных коротких штанах, лоснящихся на коленях. Шерстяные чулки, заштопанные серыми нитками, и пыльные башмаки с латунными пряжками. Он то и дело облизывал нижнюю губу и чесал отвисший живот. Спутник его был высоченный парень в грубошерстной куртке и рубахе, расстегнутой на волосатой груди. Босые ноги его твердо попирали уличную грязь. Добропорядочные бреславльские обыватели смотрели на них с недоверием и спешили по домам, спрятать под замок свое серебро.

— Длинный Ганс!

— Да.

— Знаешь что?

— Не-а.

— В католицизме определенно что-то есть.

— Вы так думаете?

— Само собой. Интересно, будь я католическим священником, дела мои шли бы так же плохо?

— Небось девчушки-то и в папистских приходах есть? Аккурат как в Фельзенхайне.

— С виду они такие сильные, уверенные в своей миссии. «Ты — Петр…» Может, и я был бы сильным и уверенным, будь я одним из них, как по-твоему? Уверенным в своей миссии. Там наверняка в два счета можно стать святым или большим князем церкви, как по-твоему?

— Не-а.

— Нет? Наверно, ты прав. Леопарду своих пятен не стереть… Да-а. Суперинтендент, поди, сидит сейчас у окошка и слюной брызжет от злости, что паписты этак растопырились. Да-а, суперинтендент. Видел бы он меня в теперешнем жалком состоянии.

Герман вздохнул и ударил себя в грудь, звук вышел глухой, точно от худого барабана. Длинный Ганс покорно склонил голову и печально сморщился. Но ожидаемого жалобного стона не последовало.

— Длинный Ганс.

— Да, пастор.

— Есть хочешь?

— Совсем живот подвело. Ведь уж два дня только колоски жуем. Как вздохну, из глотки мякина летит, ровно с гумна по осени, в пору молотьбы.

— Ганс…

— Тута я.

— Готовься к худшему.

— Да, пастор.

— С деньгами у нас совсем скверно.

— Спаси Господь. Вот так и бывает, когда кичатся щедростью и корчат из себя благородного.

Герман пошарил в кармане, извлек томик Плутарха в двенадцатую долю листа, сломанный карманный пистолет, ладанку на тоненькой серебряной цепочке и мрачно уставился на свое имущество.

— Ганс.

— Да, пастор.

— Виды на будущее у нас невеселые. И выбор невелик, есть только три способа. Во-первых, можно стать благородными разбойниками где-нибудь на бреславльских дорогах. Отнимать у богачей и раздавать беднякам. Не так уж и глупо. Глядишь, еще след в истории оставим, а? Мы ведь вооружены.

— Нешто из него можно стрелять?

— Нельзя, что правда, то правда. Он, поди, не палил со времен Тридцатилетней войны. С другой стороны, на вид он страшный, ровно мортира. Ежели нахмурить брови и напустить на себя свирепость, можно до смерти народ перепугать.

— Людей-то вам неужто не жаль?

— Дурак ты несчастный. Ведь хорошая мысль. Жить вне закона. Поселиться этаким мрачным рыцарем-разбойником в старом замке и держать в страхе всю округу. Быть любимым женщинами и наводить ужас на мужчин. Что скажешь? Чем плохая мысль? Раз уж нам так скверно в рамках закона.

— Вы, пастор, небось в книжках это вычитали. Никак нельзя шастать по округе, тыкать в людей сломанным пистолетом и требовать, чтоб они отдавали свои денежки. Слыханное ли дело? Да и трусоваты вы, пастор.

— Вечно ты все удовольствие испортишь. Хотя в твоих словах безусловно что-то есть.

Они зашагали по улице, пустынной и унылой; под эркерами, которые нависали над мостовой, как кормовые надстройки линейных кораблей, царил полумрак. Тощий оборванный мальчишка копался в куче отбросов.

— Во-вторых, я могу стать проповедником и провозглашать учение святого Плутарха. Представляешь, как замечательно — пробудить Бреславль от безучастного оцепенения и взрастить поколение великих жен и мужей, что отринут ничтожество, которое нам навязывают силой, и поднимутся к высочайшему совершенству…

— Сожгут нас за ересь.

— Твоя правда. А господин суперинтендент самолично поднесет факел к поленнице да еще и посмеется. Но такой радости я ему не доставлю. Тогда остается одно. Заделаться знахарем и пользовать амулетом зубную боль. Ежели получится. Мои-то болести он никогда не излечивал.

Герман мрачно смотрел на ладанку. Оба, как по команде, остановились у трактира «Золотое яблоко», потому что ноздри им щекотал соблазнительный запах жаркого, которым тянуло из дверей. Длинный Ганс беспокойно повел носом.

— Вот бы отведать кусочек.

— Что верно, то верно. Как думаешь, нет ли у трактирщика надобности в сломанном пистолете? Или в Плутархе? Может, он большой любитель чтения и поклонник древних греков.

— А может, у него еще и зубы болят? Цепочка-то, надо быть, из чистого серебра?

— Вроде бы да. Единственное мое наследство от матушки. Ты не так глуп, как кажется с виду, Длинный Ганс. Цепочки, вероятно, хватит на суп с корочкой хлеба. Ведь, кроме распрекрасных улыбок, платить больше нечем.

— Спинами разве что.

— Великий муж должен уметь хоть чуточку рисковать. Вперед, с Богом!

Погребок был почти пуст. В углу дремали два красномундирных гренадера из городского гарнизона. Их шапки, будто сахарные головы, красовались на столе среди оловянных кружек. У стойки шептался с трактирщиком какой-то еврей в шляпе и желтом кафтане, с маслянисто-черными пейсами на висках. Шушукаясь с хозяином, еврей поблескивал бойкими глазами-перчинками — видно, история была смешная. Хозяин хрюкал, сдерживая смех, и с любопытством разглядывал новых посетителей. Герман, точно испанский гранд, развалился на колченогом стуле и учтиво постучал по столешнице.

— Сюда! Эй! Человек! Ты что же, остолоп, христианами пренебрегаешь?!

— Пастор, — прошептал Длинный Ганс, — какая муха вас укусила? Ведь вконец осрамимся!

— Ничего ты не понимаешь. Благородные господа ведут себя именно так, уразумел? Уж я-то знаю, бывал в обществе.

Трактирщик метнулся к ним с бутылками и стаканами. Круглый живот под фартуком подрагивал отголосками веселья. Он поклонился, обмахнул стол, расставил бутылки. Еврей спрятал руки в рукава кафтана и блестящими глазками наблюдал за этой сценой.

— Ваша милость, тысячу раз прошу о снисхождении. Лучшая моя мальвазия, если угодно. Курица уже на вертеле, мигом будет готова. Не желаете ли щуки? Пирога с птицей? Сию минуточку. Терпение, судари мои, терпение…

Герман локтем подтолкнул в бок Длинного Ганса.

— Ну, теперь что скажешь? Помогло!

— Не по душе мне это. Подозрительно как-то. Может, смоемся?

— Еще чего. Ты что, не слышишь, как пахнет курицей? Спасибо, добрый человек. Только вот один пустячок. Оплата…

— Ни слова, ваша милость! Ни слова. Все уже оплачено, притом щедро. Сию секунду подам пирог.

Хозяин устремился на кухню. Еврей наклонился к стойке, потягивая ликер. Один из гренадеров громко всхрапнул и, вздрогнув, проснулся. В погребке царил зеленоватый полумрак. Муха, жужжа, билась в оконное стекло.

— Пастор, может, все-таки уйдем, а? Что-то тут нечисто.

Герман медлил. Кто-то за нас заплатил. Кто? И почему? Странно. И где я раньше видел этого еврея? Темная история.

— Идемте, ради всего святого, пока не поздно. Пастор!

В этот миг вбежал хозяин, неся дымящийся, с пылу с жару, пирог. Корочка аппетитная, золотисто-румяная. Он проворно водрузил пирог на стол и подлил им вина.

— Кушайте на здоровье!

— Послушай, добрый человек, кое-что здесь меня слегка интригует. Кто таков, собственно, наш неведомый благодетель, оплативший сей княжеский пир?

Хозяин побагровел, давясь от смеха. Веселье сотрясало его жирное брюхо. Он закрыл лицо фартуком и утер потный лоснящийся лоб.

— Ох, ваша милость, помираю… Насмехаться изволите над простым человеком. Неужто вы, именно вы, не знаете вашего благодетеля…

И он разразился хохотом. Герман вонзил нож в горячий пирог и принялся рассеянно жевать нежно-розовую начинку. Забавно. Кто-то развлекается за наш счет. Но пирог и впрямь восхитительный. У генерала я такой вкуснотищи не едал. Восхитительно.

— Моего благодетеля… Да, пожалуй что и не знаю…

— Шутить изволите, ваша милость.

— Пастор, не ешьте! Вдруг отрава!

— Ты с ума сошел! Пирог на славу. И вино тоже. Нектар и амброзия.

— О, ваша милость, счастлив слышать. Сейчас же подам еще бутылочку. Курица будет готова сию минуту.

Длинный Ганс не устоял. Огромная лапища ухватила горбушку пирога, челюсти заработали. Хозяин метался туда-сюда. Трапеза разворачивалась у них перед глазами пестрым волшебным ковром. Пустые бутылки шеренгами выстраивались на полу. Гренадеры пробудились, выпрямились на стульях. С открытым ртом оба следили, как Длинный Ганс с бешеной скоростью уничтожает изобильную снедь. Герман со стоном расстегнул сюртук и уставился в пространство, по-жабьи выпучив глаза от цепенящей сытости. Длинный Ганс проглотил последний кусок вишневого пирога и, причмокивая, облизал перепачканные вареньем пальцы.