Владимир Шкаликов - Колымский тоннель

• Название: Колымский тоннель
• Автор: Владимир Шкаликов
• Издательство: Интербук
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 1998
• ISBN: 5-7664-0934-6

Капитан войск НКВД Краснов, начальник лагеря "Ближний", со своей любовницей Светланой из Колымского лагеря попадает в страну будущего Лабирию. Но ведь потом надо возвращаться обратно...

---

"Демонстрация!" — Скидан вспомнил, что скоро ведь Первое мая.

Вместе с пассажиром он вылез из лимузина в полусотне метров от демонстрации, которую, как оказалось, сдерживал милицейский заслон. Толпа закрывала машине проезд к новому, очень торжественному, из стекла и белого камня зданию, похожему на Главное управление "Дальстоя" НКВД, на высоченном фронтоне которого красовался разноцветный герб Советского Союза (тут уж Скидан ошибиться не мог!), а еще выше гордо реял огромный алый стяг на тонком блестящем древке — изящно невесомый на легком солнечном ветру.

Толпа стояла молча. Она держала над головами и не давала милиции транспаранты — длинные ленты из дешевого кумача. Скидан читал глазами своего проводника: "Прекратите войну в Афгане!", "Верните наших сыновей!", "Дайте народу гласность!", "Где сахар, спички, мыло?", "Партия, дай порулить!", "Вся власть — советам!", "Привилегии аппарата — старикам, детям и больным!".

За этими лозунгами не было целиком видно других: "Долой…", "Никогда…".

Толпа стояла молча.

Проводник Скидана поглядел всего несколько секунд и юркнул в машину.

— На обед!

Скидан дернулся, изображение пропало. В светящейся дымке грота стало темно, затем вспыхнула лампочка торшера, и в ее свете Скидан узнал голую руку Романа Кузьмича. Раздался женский голос:

— Рома, ты что?

— Сон идиотский, — ответил Роман Кузьмич.

— Расскажи.

— Да ну его.

— Ну расскажи, а то опять приснится.

— Да был сегодня в худфонде, смотрел наглядную агитацию к празднику. И приснилось, будто еду оттуда, посмотреть, как оформили площадь Революции, а там толпа с лозунгами. Понимаешь, несанкционированная демонстрация! Лозунги идиотские… Милиция стоит, ничего не делает. И к обкому не проехать…

— Не бойся, — на Скидана смотрела очень красивая женщина в пышном пеньюаре. — Мы с тобой до таких демонстраций не доживем.

— Надеюсь, — Роман Кузьмич полез рукой в вырез пеньюара. Женщина погасила свет, и Скидану пришлось некоторое время обдумывать в темноте, как выбраться из неловкого положения. Если до этого был сон, то сейчас явь? Или сейчас воспоминание? Тогда до этого был сон во сне? Где? Чей? Когда? И почему здесь?.. Да ну их на…

Ничего не придумав, предельно удивленный сном ответработника, Скидан решил, пока эти двое возятся в темноте, сделать несколько приседаний, чтобы размять оцепеневшее тело — все равно

ТАКАЯ информация для него интереса не представляет. Уже на втором приседании тьма рассеялась, и грот заполнила девственная световая дымка. Скидан сделал третье приседание и решил, что следующую серию фильма, если таковая состоится, он посмотрит, сидя на корточках: после собственной бессонной ночи тело быстро затекало.

Следующая серия состоялась. Лучше бы ее не было.

Из света проявилось тюремное окно с решеткой, белая стена, столик… Потом это исчезло, и Скидан оказался в железнодорожном вагоне. Все качалось от скорости. Новый проводник Скидана вертел головой и был явно не в себе, потому что ни на чем подолгу не задерживал взгляд и плохо держал равновесие. От этих мытарств у Скидана начала кружиться голова, и он мельком порадовался, что вовремя сел на корточки и оперся спиной о стену. Видимо, от жалости к этому парню ему стало казаться, что все происходит с ним самим.

Скидан охранял зеков!

Их везли куда-то в этом вагоне, специально оборудованном: за решеткой шестеро зеков, а в другой половине — комната отдыха охраны. Между ними — караульное помещение, где мается Скидан с автоматом. Он стукается головой о стенку, когда засыпает, но зеки не смеются над ним, даже смотрят с жалостью. Он клюет носом и видит, как подгибаются ноги в нечищеных сапогах. Он оставляет пост и тащится в туалет, чтобы ополоснуть лицо водой. Он видит "свое" незнакомое, белобрысое мокрое лицо, в глазах — тоска загнанного зверя. Дверь в туалет распахивается, надвигаются две молодых солдатских морды. Что-то говорят, слов в этом фильме нет. Скидан видит свои слабые руки, которыми он пытается оттолкнуть мучителей. Его бьют в лицо и поворачивают спиной, пытаются согнуть, он вырывается, отбивается… Еще удары, потом его выталкивают в комнату отдыха, снова бьют, что-то говорят, он от чего-то отказывается и, качаясь, возвращается на пост, к сочувствующим зекам. Закрывает глаза. Ему мерещатся женские и детские лица, какая-то штатская жизнь. Открывает глаза. Решетка и зеки. Закрывает глаза… Так длится долго. Скидан забывает о себе. Он умирает в усталости, одиночестве, тоске, унижении. Только успевает мелькнуть мысль, что надо рассказать Такэси о способности "этой штуки" передавать даже чувства. И тут проводник Скидана будто пробуждается. Он принял какое-то решение. Он смотрит на часы. Часы разбиты, на них — за полночь. Он передергивает затвор незнакомого Скидану автомата с высокой мушкой и плоским магазином, он бросается в комнату отдыха. Там четверо солдат играют в карты. Еще трое лежат на полках. Одной длинной очередью Скидан сбивает на пол четверых, потом — тремя короткими — тех, что на полках. Он видит еще одного, не в солдатской, а в железнодорожной форме, лет тридцати, вынимающего из кобуры пистолет. Скидан наводит на него тонкий ствол автомата и последним патроном опережает последнего противника. С чувством ужаса и удовлетворения он опускает автомат на пол, берет короткоствольный пистолет убитого железнодорожника, стреляет в ожившее лицо одного из своих мучителей, медленно проводит голодным взглядом по столику, где не все еще съедено, и бросается из вагона в огни набегающей станции…

Боль в сведенной мышце повалила Скидана на бок, и с минуту он боролся с нею, как пловец в открытом море. Когда встал на дрожащие ноги, в гроте было тихо и пустынно.

— Как я их… — Скидана не отпускало чувство, что это он внушил неизвестному белобрысому красноармейцу перестрелять своих товарищей… Да какие они ему товарищи… Но ведь Скидан — офицер все же… Долг советского офицера… Да, кстати, наши ли это солдаты? Красноармейцы ли?.. Наши, наши: он видел звезды на пряжках. И водка — "Московская"! — на столе, это он точно засек. И "Беломор", такой родной, целая пачка, едва початая. Так что — наши… Это что же творится в армии?.. И что-то имени Сталина нигде ни разу… Значит — уже?.. В котором же году?.. К чертям! Какой год может быть в чужом сне? А если в воспоминании?..

За этими мыслями Скидан пропустил начало очередного миража. Не было почти сил, но он уже вышел на какое-то каменное крыльцо, осмотрелся с высоты и начал спускаться к стоянке автомашин. Большим усилием Скидан расслабился и решил: "Это досмотрю и ухожу".

Тот, кто спускался с крыльца, негромко матерился вслух, и по содержанию ругательств, а также по брезентовому плащу с капюшоном и тяжелым сапогом Скидан без ошибки определил, что находится на родине. Судя по машинам — огромным, вездеходным, с незнакомыми названиями на капотах: "Урал", "КрАЗ", "Камаз", — время совпадало с предыдущими видениями. Вместе со своим третьим героем Скидан залез на гусеницу небольшого, с полуторку, вездехода, спустился к рычагам и погнал прямо по дороге, оставляя слева двухэтажные брусовые дома довольно старой постройки, а справа — пятиэтажные, из такого же белого кирпича, как та художественная мастерская в первой серии. Впереди белели многоэтажные дома — башни, собранные непонятным образом будто из детских кубиков. На глухой стене одного из них был выложен мозаикой орел с головой голубя, а под ним — текст: " Миру — мир". У этого дома вездеход свернул, обогнул широкое приземистое сооружение, на фронтоне которого две огромные мозаичные ладони удерживали, зачерпнув, черную жидкость на фоне бурильного станка, похожего на вышку в лагере "Ближний", затем был еще один поворот, и дорога из бетонных плит сходу врезалась в хвойную тайгу. Город кончился внезапно, без предупреждения. Край тайги на выезде был срезан ради памятника — четырех одинаковых кубов, невпопад поставленных друг на друга, с загадочным текстом: "Ленинскому комсомолу". Сразу за памятником тянулся длинный узкий набор щитов с последним лозунгом, который Скидану пришлось читать справа налево: "М. Ломоносов. Сибирью будет прирастать российское могущество". С километр тянулись сосны и кедры, чуть разбавленные березками, потом мелькнул памятник у дороги: бетонная плита с тремя фамилиями и авиационной эмблемой, а рядом с плитой, вертикально — лопать какого-то большого пропеллера, черного с желтой оконцовкой. Дорога резко свернула вправо, и Скидан увидел, что лозунг о Сибири был не последним. Еще один набор щитов сообщил ему: "На Севере много трудностей, но у нас есть опыт их преодолевать".

"Интересно, — успел подумать Скидан с обидой. — "Есть опыт". А кто его добывал, забыли?" Зарябило за окном, он из последних сил сосредоточился и расслабился, и открылся ему аэродром, которому и Москве впору позавидовать. Над роскошным двухэтажным аэровокзалом из стекла и белого камня высилась башня кругового обзора, на летном поле угадывалась бетонная посадочная полоса, огромный серебристый самолет, с двумя примусом свистящими моторами под косым хвостом, с косыми крыльями не хуже лабирийских экспериментальных — медленно рулил мимо ворот, над которыми к высокой сетке были прикреплены буквы, читаемые с той стороны: "Добро пожаловать на ударную комсомольскую стройку". Над крышей аэровокзала, тоже обратным порядком, он прочел название городка, никогда им не слышанное: "Нефтеград".