Жоржи Амаду - Касстро Алвес

• Название: Касстро Алвес
• Автор: Жоржи Амаду
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1963

Книга Жоржи Амаду «Кастро Алвес» — не просто биография поэта, хотя написана она на основе всех существующих в бразильской историографии источников, хотя жизненный путь Кастро Алвеса воссоздан с документальной точностью на широком общественном и литературном фоне. И это не исследование поэзии Кастро Алвеса. Книгу писал не ученый-биограф, не литературовед, а большой писатель с оригинальным, глубоко национальным талантом. Законченная в 1941 году, она стоит в ряду романов, созданных Амаду в тридцатых годах, связана с ними внутренним единством.

Пер. с португальск. Ю. Калугина. Стихи в переводе А. Сиповича.

---

Слишком поздно, Эулалия, и к тому же от тебя он не хотел только плотской любви, как от Марии Кандиды. Он хотел твою душу и сердце и тебе хотел дать любовь, которой сейчас у него уже не было в сердце. И даже твоя возвышенная и святая любовь не может затмить воспоминание о той, что ушла:

Душа горит, и лишь могилы хлад
Во мне остудит этот пламень грозный.
Вернись же в рай, когда сойду я в ад!
Прости, сеньора… Поздно! Слишком поздно!{91}

Кастро Алвес замолкает. Подходит к ней, берет в руки ее прекрасную головку, целует в лоб. И тогда она, рыдая, хватает его руки и целует их с грустной, непримирившейся благодарностью. И они остаются стоять рядом у окна, смотря на тысячезвездную ночь. Эулалия плачет и сквозь туман, застилающий ей глаза, видит, как ей кажется, слезы и в глазах Кастро Алвеса. Только из-за Эулалии, из благодарности за любовь, которую она ему подарила, он плакал, подруга. И эти слезы оказались горячее всех поцелуев. Беспредельный мир опускается на сердце Эулалии.

ГЛАВА 22

Любовь твою навеки отвергая,

Душой твоим останусь навсегда.

Он вышел, закутавшись с ног до головы в черный плащ, как человек, собирающийся совершить преступление. Коляска ожидала его у входа, и сейчас, когда костыли были у него под плащом, никто не мог сказать, что он калека.

Его бледное лицо резко выделяется на фоне черных волос и черного плаща, скрывающего его от мира. Эулалия наблюдает из окна за отъездом Кастро Алвеса. Он не сказал никому, куда направляется. Но любящее сердце Эулалии угадало грустную правду: он едет в театр «Феникс Драматика» на премьеру труппы комика Васкеса, где примадонной Эужения Инфанта да Камара. Уже несколько дней Эулалия следит за развитием этой драмы в душе поэта. Она началась в тот день, когда пришли друзья с замкнутыми лицами, чтобы объявить о предстоящем начале представлений труппы. И она увидела вспышку радости, сверкнувшую в его глазах и составлявшую контраст с гневом, который она прочла на лицах и Мело Мораиса и Луиса Корнелио. Они возненавидели Эужению за то зло, которое та причинила Кастро Алвесу. Но он не мог ее ненавидеть. И на мраморной бледности его больного лица это известие вызвало лихорадочный румянец. С той минуты лихорадка не покидала его до этого вечера, когда он, завернувшись в черный плащ, уехал в коляске в театр, чтобы увидеть ее хотя бы издали, укрывшись в ложе. Эулалия чувствовала, как он страдал все эти дни, стремясь в театр, чтобы снова взглянуть в любимое лицо, услышать этот голос, похожий на птичье щебетание, чтобы снова ощутить ее присутствие. Но Эулалия видела и охватившее поэта унижение, ведь он рвется к женщине, которая изменила своей любви и «убила в нем радость жизни. Это были дни лихорадки, тоски и страдания. С далекой сцены звала она его каждый вечер голосом песенок, шумом аплодисментов. Она, которую он так любил, узнала, что он чуть не при смерти, но ни разу не пришла навестить его, не нанесла ему даже дружеского визита.

Однако любовь, моя негритянка, когда она на самом деле велика, не требует взаимности. Обо всем этом думал Кастро Алвес, и за ним следила нежным взором Эулалия, которая страдала вместе с ним от его тоски.

И вот в этот вечер он, наконец, решился. Он поедет, спрячется в ложе, услышит, как любимая поет, увидит лицо ее, будет жить часы, пока длится представление. Потом он вернется к своей грусти и к своему одиночеству, возможно, еще более грустный, еще более одинокий, но эти мгновения счастья, которые он испытает сегодня вечером, окупят дни и ночи его тоски. Когда он, наконец, решился, его охватила радость. Поэт помнил, что он калека, не забывал, что он ковыляет на одной ноге, опираясь на костыли. Но она ведь не увидит его. Да и от других широкий черный плащ надежно его скроет, кроме лица, которому бледность лишь придает красоты. Его увидят только на короткие мгновения в антрактах.

Эулалия не обманывается: он охвачен безумной радостью. Он увидит любимую! Коляска несется в темноте, она везет его к Эужении.

Он приезжает первым, чтобы никто не видел его поднимающимся в ложу на костылях. И когда публика заполняет зал, он уже сидит на своем месте. И никто не думает о нем ка» о больном человеке, как о красавце с ампутированной ногой. Думают о поэте, об авторе жгучих стихов, о гении, поднимавшем народные массы на восстание. Уже почти два года, как он не появлялся ни в театре, ни на балконах зданий, чтобы воспламенять своим словом возбужденные массы. Но о нем не забыли, его стихи читаются повсюду, они и сегодня знамя — знамя освобождения от рабства и борьбы за республику. Все помнят его: он великий Кастро Алвес, поэт негров, певец свободы, кондор Бразилии. И сейчас на него указывают, ему улыбаются, девушки и дамы поглядывают на него со страхом и надеждою, они находят его прекрасным и соблазнительным. И Кастро Алвес в этот страшный, трагически горестный и трагически счастливый час своей жизни чувствует все понимание, всю ласку, всю любовь, которую испытывает к нему его народ. И он улыбается, взволнованный, и глаза его блестят снова. Этот народ там внизу — тот народ, который всегда внимательно слушал его голос и с радостью поддерживал его благородные дела. После почти двухлетней разлуки, в этот октябрьский вечер 1869 года он встретился снова с самым дорогим в своей жизни: с народом и с Эуженией Камарой. Он чувствовал, что не сможет умереть, не завершив свою освободительную миссию и не увидев свою любимую. «Умереть после того, как жизнь завершена». Если бы он мог, подруга, воспев горе рабства и праздник свободы, если бы он мог

…во сне, под гробовой покоясь сенью,
Свободное услышать поколенье:
И песни радости и танцев шум.

И в ложе театра он понимает: он будет продолжать писать свои стихи, стихи, полные огня. Народ, который никогда ему не изменял, который сейчас улыбается ему с симпатией и любовью, этого заслуживает.

Но вот поднимается занавес, и Эужения поет, Эужения танцует… Все преображается в мире, но она такая же, как в тот далекий вечер в Ресифе, в 1863 году, когда он увидел ее впервые. Это сон, сердце его бьется, он задыхается, глаза устремлены на нее, поэт словно в гипнозе. Она увидела поэта, она уже знает, что он здесь, и это для него она поет грустную песню тоски по родине, песню о своей печальной женской судьбе:

Стала я рабой твоею,
Давят путы все сильней.
Что же медлишь? Мне на шее
Затяни петлю скорей!

Его глаза теперь веселы, живы и счастливы оттого, что видят ее, но они и печальны и скорбны от тяжелых воспоминаний. И со сцены Эужения, взор которой тоже прикован к нему, к его бледному лицу, выделяющемуся на фоне, угадывает слезы в глазах Кастро Алвеса. И она поет для него, и голос ее напоминает ему пение птиц в далеком домике на дороге в Жабоатан, в Ресифе:

Что страшнее, я не знаю:
Смертью ль быстрой умереть
Иль, весь век изнемогая,
Муки долгие терпеть?{92}

Ее мучает гордость — лучше умереть, чем заплакать, но она признается себе, что очарована им и снова прикована цепью его любви. Перед нею падает занавес, и видение исчезает. И народ, аплодируя ей и комику Васкесу, снова взволнованно взирает на своего поэта, певца его надежды. На него смотрят не только из партера, окутывая его дуновением симпатии. Смотрят и с галерки, заполненной студентами и самыми бедными людьми, отовсюду доносится шум голосов, произносящих его имя: Кастро Алвес. Тут те, кого он любил больше всего: самые бедные, наиболее нуждающиеся в свободе, те, для кого он написал свои самые замечательные поэмы. А там, за сценой, видимо, плачет в своей уборной женщина, которую он больше всех любил, для которой написал самые нежные стихи своей лирики. Улыбка осветила лицо Кастро Алвеса, он позабыл о своей больной груди, об искалеченном теле. Он снова встретил, тех, кого любил, подруга.

Кто-то входит в ложу. Кастро Алвес оборачивается, Эужения бросается к его ногам и обнимает его колени. Он поднимает ее. Забыв о толпе, которая может увидеть их из зала, они падают друг другу в объятья, и она прижимает его к груди. И они смотрят друг другу в глаза, она улыбается сквозь слезы.

— Дорогой! Дорогой! Ты пойдешь со мной?

* * *

В ее комнате он вначале держится, как чужой. Лишь его портрет, тот портрет в двадцать лет, в цилиндре набекрень, напоминает здесь прежнюю любовь. Никакого другого. следа от него, от его вкусов не сохранилось ни в убранстве комнаты, ни в расцветке занавесей, ни в книгах, которые она читает. Он садится в кресло, поставив сбоку костыли, держится молчаливо и отчужденно. Войдя в эту комнату, оставшись один, — она пошла взглянуть на спящую в комнате рядом дочку, — он понял, что между ними ничего уже быть не может и что это пламя, которое снова было разгорелось, обязано лишь волнующему моменту встречи в театре. Продолжать совместную жизнь нельзя — снова начались бы те же мелкие ссоры, что и в Сан-Пауло. Она изменила ему, все больше отдаляется от него. Он должен уйти, унеся с собой воспоминание о радостных мгновениях в театре. Они как бальзам для язвы в его сердце.