Антонин Ладинский - Слоны Ганнибала (сборник)

• Название: Слоны Ганнибала (сборник)
• Автор: Антонин Ладинский
• Издательство: ЭКСМО
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-85585-095-1

В сборник известного писателя А. П. Ладинского, хорошо знакомого читателю по историческим романам «Когда пал Херсонес», «Ярославна – королева Франции», вошли новые, ранее не публиковавшиеся на родине писателя произведения.

---

– Кто это? – спросил я.

– А кто их знает, – прищурился Степан, – похоже, что казаки.

Всадники проехали и скоро скрылись за холмами. Справа все время доносились глухие громы.

– Когда мимо нас фронт проходил, – сказал Степан, – все поле за деревней изрыли; хорошо, что хлеб вовремя убрали.

– А страшно было? – спросил я.

– Не сладко, – согласился Степан. – Два дни сражения продолжались. Потом ушли.

Когда я собирался уезжать из Петербурга, фронт был еще далеко. Теперь он уже отрезал меня от Елены. На последней станции – дальше шли только воинские поезда – я провел несколько дней, не зная, что предпринять. Я ночевал в теплушке на запасных путях, бродил среди паутины рельсовых путей, ходил за молоком в соседнюю деревню, разговаривал с красноармейцами. Нужно было переходить фронт, но я не знал, как это сделать. Станция была запружена военным людом. В станционных комнатах трещали телефонные звонки и стучали телеграфные аппараты. Все время проходили воинские эшелоны, теплушки с солдатами, с зарядными ящиками и повозками, прикрытыми брезентом. Вдали, около маленького леска, дымился серый бронепоезд, и днем можно было разглядеть на нем мотающийся на ветру красный флаг. Иногда в открытое окно теплушки неожиданно высовывалась розовая морда молодой лошади, точно поинтересовавшейся узнать, где она находится. В больших лилово-черных глазах можно было ясно прочитать изумление.

По другую сторону вокзала находилась грязная, заваленная навозом площадь и тянулся скучный, как долгая болезнь, поселок. Несколько чайных с уцелевшими старорежимными вывесками были вечно набиты красногвардейцами, которые пили там чай, вынимая прямо из карманов грязные кусочки сахара. Иногда и я отправлялся в поселок в надежде что-нибудь узнать о дороге в Должаны.

– Александр Андреич! – окликнул кто-то меня.

Я обернулся с некоторым страхом, так странно было встретить здесь знакомых. За мною стоял Гребнев, мой знакомый по Петербургу.

– Вы какими судьбами сюда попали? – спросил меня Гребнев, сверкая зубами, как деревенская молодка.

– Да вот… командировка, – промямлил я. – А вы, что же, воюете? – спросил я, в свою очередь.

– Да… мобилизовали, – показал он на кобуру.

Не сговариваясь, мы пошли в сторону от поселка по дороге, уходившей в поля. Там мы разговаривали более откровенно, и все кончилось тем, что он дал мне адрес своего родственника в Н., откуда легче было перейти через линию фронта, так как военные действия происходили главным образом вдоль железнодорожных путей.

Наше путешествие проходило без всяких приключений. Степан дремал с вожжами в руках. Никто нас не остановил, никто не спрашивал наших документов, и было уже совсем темно, когда мы приехали в Дворницы – так называлась деревня, где жил Степан, и где мне нужно было переночевать.

Кое-где светились тусклые окошки – мужики ужинали. От этих окошек стало еще темнее на деревенской улице. Иногда свет отражался в широких черных лужах, по которым бесстрашно ползла наша лошадь. Неожиданно откуда-то вынырнула кавалькада всадников. Лужи весело захлюпали под копытами.

– Никак казаки? – удивился Степан. – Казаки и есть.

Хмурые всадники проехали мимо нас. На их шинелях я увидел погоны. Я впервые видел добровольцев.

Между тем наша лошадка уже сворачивала на свой двор. На крыльце избы, два окна которой тоже тускло светились в темноте, стояла баба. Маленький мальчик сбежал к нам навстречу.

– Дождь-то тебя не захватил в дороге? – спросила баба вместо приветствия.

– Не… – ответил Степан, – никакого дождя и не было.

– А у нас-то, – жаловалась баба, – целый день лил, лил… Значит, полосой прошел.

– А это кто же будет? – изумилась она, увидев, что Степан не один.

– А вот гостя привез, от Ивана Петровича, – сказал Степан.

Баба низко поклонилась.

– На, прими, – передал ей Степан покупки.

– Идите в хату, – предложил он мне, я только коня распрягу.

В избе все было готово к ужину. На столе лежал каравай черного хлеба, горка зеленых огурцов и деревянные ложки. На выступе печки стояла жестяная лампочка и наполняла комнату трепетным полумраком. Хозяйка поставила на стол миску дымящихся щей и хмуро сказала:

– Садитесь нашего ужина покушать!

Мне очень хотелось есть, но я стеснялся ужинать у чужих людей и отказался:

– Спасибо, я не хочу.

– Чего там, – точно угадала мои мысли, смягчила она голос, – у нас ведь не покупное.

За ужином Анна рассказала, что под вечер в село пришли кадеты. Офицеры остановились у попа, а солдаты по избам, только с другого края, за церковью. В такт ее певучему рассказу мухи кружились и гудели под потолком.

– Скоро подохнут, – философически сказал Степан.

– Тять, а тять, – спросил мальчик, – а казаки убивают мужиков?

– Зачем им мужиков убивать, они солдат убивают, красных.

– Неужто опять война будет! – ужаснулась баба.

В это время в избу вошел рыжебородый рослый мужик.

– Хлеб да соль, – сказал он, не снимая фуражки.

– Милости просим, – пригласил его Степан.

Но пришедший и не подумал присесть к столу, слова о хлебе-соли и приглашение Степана были только формулами деревенской вежливости.

– Что в городе слышно? – спросил он и, не ожидая ответа, точно заранее знал, что Степан ничего интересного рассказать ему не может, прибавил: – Говорят, в Кучареве тоже кадеты стоят. С аглицкими пушками. Должно, завтра опять пальба будет.

– Пропасти на них нет, – вздохнула Анна.

У мальчика горели глаза.

– Конец пришел коммуне, – сказал рыжебородый, – Васька Мохин убег, боится казаков, говорят, вешают советских.

– Вот я гостя из города привез, – переменил разговор осторожный Степан, – от Ивана Петровича, в Должаны едут.

– В Должаны? – заинтересовался мужик. – Проезжал я там под Спас. Еду мимо усадьбы, гляжу, должанские барышни картошку копают. Симпатичные барышни.

– Вы видели барышень? – набросился я на него.

– Картошку копали за усадьбой, – повторил мужик. – Раньше-то этого не было, чужим горбом больше жили.

Мне хотелось расспросить его подробно обо всем, как Елена и Шура выглядели, как они были одеты, но я сдержал себя, покоробленный резкостью его разговора.

Елена копала картошку, как деревенская баба. Я представлял себе блеклые грядки картофельной ботвы, слабые руки Елены, и мое сердце наполнялось нежностью. Бедная Елена!

– Значит, барышни здоровы? – все-таки спросил я.

– А чего им сделается, – равнодушно ответил рыжебородый, – девки здоровые.

– По делу какому едете? – поинтересовался он.

– Я их родственник, – опять соврал я.

– Сродственник, – протянул мужик, и прибавил: – Ну, прощевайте, пойду коней посмотрю.

Мальчик уже спал на положенном прямо на пол сеннике. По моей просьбе меня уложили спать не в избе, а в маленькой пуньке, где остро пахло свежим сеном. Провожал меня туда Степан. Мы шли огородом, и какие-то таинственные, нереальные деревья шелестели в сырой темноте под каплями дождя.

– Не запалите сено только, – сказал Степан и ушел.

В соломенную крышу мерно барабанил дождь. Под этот шорох у меня смыкались глаза…

Бабочка живет один день. Несколько часов эфемерной жизни и – смерть. Поэтому у них, как у ангелов, нет кишечника. Об этом писал Яков Беме. Такие мысли приходили мне в голову, когда, проснувшись, я лежал на сене и почему-то медлил вставать. Мне было грустно, точно мой убогий ночлег напомнил мне о бренности существования, о привратностях судьбы. Сияли прекрасные глаза Елены. Дождь, очевидно, перестал. В щелях между бревнами светился день.

Первый, кого я встретил, был маленький Ваня.

– Сколько солдатов идут! – сказал он мне, сжимая от волнения кулачонки.

– Какие солдаты?

– А по деревне идут.

За плетнем огорода я увидел проезжавших всадников. Деревья, показавшиеся вчера таинственными и прекрасными, оказались корявыми яблонями без плодов. На маслянистых капустных листах блестели, как брильянты, крупные капли воды. Отсыревшая земля грядок чернела, как бархат. Стараясь не наступать на овощи, я пошел к плетню.

По деревенской улице двигался длинный ряд крестьянских подвод. На телегах сидели солдаты с черными погонами на плечах. Такие же черные погоны, но бархатные и с белыми звездочками, были и у офицеров. Солдаты были одеты плохо, но кое на ком были френчи нерусского образца и фуражки с черным околышем и белым верхом. «Должно быть, полк смерти», – подумал я. Я слышал, что у Деникина есть такие полки.

Мимо тарахтела походная кухня. За нею двигалась артиллерия. Шестерки мулов, хлопая в такт шагу ушами, тащили три или четыре пушки. В рессорной коляске ехали два офицера. Один из них, с длинной белокурой бородой и с закрученными усами, напоминал мне тех генералов, что сражались в Тридцатилетнюю войну в войсках Валленштейна на скудных полях протестантской Германии. Вероятно, с таким же любопытством смотрели на проходившие войска какие-нибудь вестфальские или бранденбургские мужики. Вероятно, так же бедно были одеты ландскнехты императора и лигистов, и такие же соломенные деревушки стояли на дорогах.