Виктор Московкин - Ремесленники. Дорога в длинный день. Не говори, что любишь: Повести

• Название: Ремесленники. Дорога в длинный день. Не говори, что любишь: Повести
• Автор: Виктор Московкин
• Издательство: Верхне-Волжское книжное издательство
• Жанр: О войне
• Год: 1987

В. Московкин — писатель преимущественно городской темы: пишет ли о ребятишках («Человек хотел добра», «Боевое поручение»), или о молодых людях, вступающих в жизнь («Как жизнь, Семен?», «Медовый месяц»); та же тема, из жизни города, в историческом романе «Потомок седьмой тысячи» (о ткачах Ярославской Большой мануфактуры), в повести «Тугова гора» (героическая и трагическая битва ярославцев с карательным татаро-монгольским отрядом). В эту книгу включены три повести: «Ремесленники», «Дорога в длинный день», «Не говори, что любишь». Первая рассказывает об учащихся ремесленного училища в годы войны, их наставнике — старом питерском рабочем, с помощью которого они хотят как можно скорее уйти на завод, чтобы вместе со взрослыми работать для фронта. В повести много светлых и грустных страниц, не обходится и без смешного. Две другие повести — о наших днях, о совестливости, об ответственности людей перед обществом, на какой бы служебной лесенке они ни находились. Мягкий юмор, ирония присущи письму автора.

---

— Я Галина учительница. Головнины здесь живут?

— Присаживайтесь, пожалуйста. — Сергей указал на диван. Под настроение хотелось добавить: «И не вертись, в лоб дам», — ведь именно так она разговаривала с учениками.

— Вы Галин папа, Сергей Александрович? — учительница смешалась, заметив на его лице усмешку. Украдкой она продолжала разглядывать Нинку: никак не укладывалось, почему вместо Людмилы Николаевны, с которой была знакома, в доме хозяйничает другая женщина.

— Собственно, я шла к Людмиле Николаевне.

Головнина стала забавлять ее растерянность. Что она думает сейчас о нем и Нинке?

— Людмила Николаевна в отлучке. Вот ее единоутробная сестра. Не находите, очень похожи?

— Галин папа сегодня не в духе, — пояснила Нинка.

— Меня зовут Елена Петровна.

— Рад с вами познакомиться, Елена Петровна. Все собирался прийти, да вот… Считал, раз девочка, и ходить на собрания должна мама.

— Это неправильно, — решительно сказала Елена Петровна.

— Принимаю упрек. — Головнин покорно склонил голову в полупоклоне. — Что Галка опять натворила?

— Галя очень своевольная девочка, с ней трудно заниматься.

— Все же? Надеюсь, воробей у нее больше не чирикают?

— Вы, очевидно, нерегулярно проверяете ее домашние задания. Сегодня она не выучила стихотворение. Отказалась учить! Оно, видите ли, неинтересное…

— Может, оно в самом деле неинтересное?

— Как?! — священный ужас отразился в кротких глазах Елены Петровны, порозовела от волнения. — Что вы такое говорите? Девочка обязана работать вместе с классом. Она еще не понимает…

— И я не понимаю. Почему не заставить было рассказать то, что ей интересно? Вы считаетесь с личным мнением?

— Вопрос: с каким и когда. — Елена Петровна требовательно посмотрела на Нинку, ища поддержки. Та собирала со стола, старалась казаться равнодушной. — Галя только-только приобщается к общественной жизни, и воспитывать ее так — преступление.

— Так уж и преступление! — Решительность молоденькой учительницы очень нравилась Головнину.

— А что вы хотите? Противопоставлять себя коллективу в таком возрасте? Что потом из нее будет?

— Я выпорю Галку и скажу, чтобы она не противопоставляла себя коллективу.

— Ужас что слышу! — удивилась Елена Петровна и опять с мольбой посмотрела на Нинку. — Я так и думала, что на Галю действует нездоровое семейное влияние. Скажите Людмиле Николаевне, нам надо серьезно поговорить. До свидания!

— Я вам говорила, у Галиного папы сегодня плохое настроение, — сказала Нинка.

Головнин подозрительно посмотрел на нее — защищает или насмешничает? Учительнице предложил:

— Не хотите ли грибной лапши? На второе пирожки с грибами.

— Спасибо! Я сыта. До свидания!

— Будьте здоровы, Елена Петровна.

Как только закрылась дверь, Нинка обрушилась на Головнина:

— Ты не подумал, что устроил Галке веселую жизнь? Разве так разговаривают с учителями?

— Ты садись и читай, как читала, когда я вошел. А то в лоб дам!

Головнин рывком сорвал с вешалки пальто, шапку…

— И не дергайся!

Нинка ошарашенно уставилась на него.

Вася Баранчиков оказался в гараже, обрадовался звонку.

— Сережка, жди! Сейчас заеду.

Головнин подождал его на углу Пролетарской улицы, возле телефонной будки. Вася лихо подрулил на «Волге».

— Сначала съездим по заданию шефа, это недолго, потом уж к Студенцову.

— Я не спешу.

Баранчиков направил машину к гостинице. Это была новая гостиница в городе для иностранных туристов, на берегу реки, красивая.

— Человека одного в Дом культуры отвезти велено, — пояснил Вася.

Они поднялись на пятый этаж гостиницы и уселись в кресле возле лифта. Все здесь блестело свежей краской, в кадках и по стенам — зелень. За столом коридорная в синем форменном платье, пожилая уже. Сбоку от нее на откидной подставке красуется электрический самовар, тут же сахарница, печенье.

Женщина больше всего заинтересовала их. Раздавался короткий звонок, распахивались двери лифта, и выходили молоденькие девчонки. Коридорная ласково спрашивала:

— Вам что, девочки?

Девочки мялись, стеснялись сказать, зачем поднялись сюда.

— Ах, у вас горячий чай! — восклицали они.

Их собралось у самовара уже четыре пары. Шли они с надеждой увидеть приезжую знаменитость, остановившуюся на пятом этаже. Вася Баранчиков тоже ждал эту знаменитость — певца, но ждал, чтобы посадить в машину и увезти в Дом культуры строительного треста, который заказал концерт для рабочих.

А девочкам нужны были автографы, и, чего не случается, может, знаменитый артист пригласит к себе в номер: как интересно посмотреть, подышать воздухом, каким дышит он.

Но женщина с мягкими манерами оберегала их, дурех, останавливала на полпути и поила чаем. Девицы давились печеньем, обжигались кипятком и втихомолку кляли на чем свет стоит «заботливую мамашу».

Еще коротко звякнул лифт, и снова появились две пигалицы — почему-то приходили они по двое. Увидев соперниц, пьющих чай и не скрывавших своего отвращения, они хотели спуститься снова вниз, но дверь лифта уже захлопнулась.

— Девушки, там уже нет места, садитесь к нам, — добродушно улыбаясь, пригласил Вася.

— А вы кто? — спросила одна, приглядываясь.

— Я Вася.

— А вы кто, Вася? — Девчонки, видно, решили смириться на малом: может, и этот чем-то знаменит.

— Я просто Вася.

— Просто! Вообще!

Стали спускаться по лестнице на нижний этаж и еще добавили с презрением:

— Во-о-о-бще!

Вася смущенно посмотрел на Головнина и сказал:

— Слышал? Я не просто Вася, я во-о-бще! Ты встречал человека, который не человек, а во-о-бще? Я изгоняю из себя раба, стараюсь быть человеком и вдруг оказываюсь — во-о-бще! Справедливо это?

— По-моему, это из книжки? — спросил Головнин.

— Какое из книжки! Жизнь учит. Начальник мой учит. Нет, я их сейчас догоню.

Догонять девчонок Васе не пришлось. Появился артист, и как раз в ту минуту, когда ждать уже больше нельзя: могли опоздать на концерт. Распаренные девицы повскакивали от самовара. Поднялся и Вася.

— Машина у подъезда, — доложил он.

Певец кивнул. Окруженный девчонками, он улыбался. Это был упитанный молодой мужчина, с крепкой шеей. Глядя на эту шею, Головнин решил, что она у певцов и должна быть такой: через нее проходят звуки, которые заставляют дрожать зал.

В машине артист сидел плотно, удобно. Головнин с заднего сиденья глядел на него и все думал, как бы удачнее завести разговор.

— Не надоедает вам постоянное внимание? — вежливо справился он.

Артист полуобернулся, глаза с искринкой, насмешливые.

— А вы как считаете?

Головнин никак не считал.

— Разве лучше быть совсем без внимания?

— Это так, — солидно согласился Вася. — Меня другой раз вызовут — шефу надо ехать. Сидишь, сидишь, а он на тебя ноль внимания. Злость берет.

— Завидую вам, столичным, — опять вежливо сказал Головнин. — Случается, приеду — глаза бегут: чего только нету! Вы как государство в государстве, все у вас по-иному. А афиш всяких — голова кружится. Только вот пойдешь куда — и ничего не добьешься, потому как со всей страны к вам едут, каждому хочется хоть раз в жизни на чудо взглянуть.

— Билет в театр я вам устрою, — пообещал артист. Он, видимо, принял Головнина за человека, причастного к устроителям нынешнего концерта. — Разыщите, когда будете.

— Спасибо на добром слове. Только не об этом я. — Головнин осмелел: артист казался не занудой, понимающим. — Девку одну знаю, Нинкой зовут. Прописаться она решила в столице. Ну, то, се… и я, мол, наособицу жить хочу. Хочу пробиться в люди.

— Пустите Дуньку в Европу, — пробормотал артист.

— Именно! И Николай, муж ее, про то же: куда с таким-то рылом в калашный ряд. Там вон какие люди живут!

— Всякие живут, — сказал артист, смущенный тем, что Головнин услышал его замечание.

— Ну, ездила, билась… Кошкой драной вернулась оттуда. А и в самом деле, почему ей нельзя туда, если хочет? По мне, пропади оно пропадом, это чудо-юдо, мне здесь утех хватает. Батьку будто спрашивала: «Всю жизнь на окраине прожил, раньше-то хоть что-нибудь видел?» — «Всю жизнь на энтузиазме и прожил», — ответил. Вот я и спрашиваю…

— Не надо меня спрашивать, — сухо сказал артист. — Это не по моему ведомству. Билет в театр я вам достану.

Долго молчали, поглядывая сосредоточенно в окна на несущиеся мимо заснеженные дома. Потом Вася посоветовался с Головниным:

— Подумываю пересесть на грузовик. Все-таки заработки больше и график. Не все дни с утра до вечера мотаться. Как смотришь?

— Это не по моему ведомству, — сказал Головнин.

Артист обернулся к нему и засмеялся.

15

Вася не стал подниматься к Студенцову на пятый этаж: ему надо было опять к Дому культуры, за артистом; Головнин пошел один.