Юрий Смолич - Избранное в 2 томах. Том первый

• Название: Избранное в 2 томах. Том первый
• Автор: Юрий Смолич
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1960

В первый том «Избранного» советского украинского писателя Юрия Смолича (1900–1976) вошла автобиографическая трилогия, состоящая из романов «Детство», «Наши тайны», «Восемнадцатилетние».

Трилогия в большой степени автобиографична. Это история поколения ровесников века, чье детство пришлось на время русско-японской войны и революции 1905 года, юность совпала с началом Первой мировой войны, а годы возмужания — на период борьбы за Советскую власть на Украине. Гимназисты-старшеклассники и выпускники — герои книги — стали активными, яростными участниками боевых действий.

---

— Ах, ты уже знаешь! — Он был разочарован, что Юрик его опередил. — Дайте мне стакан боржома, я больше не могу! Нуте-с… Обормоты! — вдруг захохотал он. — Молодцы! Го-го-го! Когда в тысяча восемьсот восемьдесят шестом году, в двадцать пятую годовщину смерти Шевченко, мы устроили демонстрацию…

Он вдруг сорвался с места.

— Корнелий! Куда же ты?

— Я побежал. Там задержали десятка два обормотов. Мы сейчас будем сажать их в карцер!.. Часов по двадцать на брата закатим! Го-го-го-го!..

Он хлопнул дверью и убежал.

Потом зазвенел звонок на парадном.

В дверях показалась стройная женская фигура и с нею трое детей.

— Елена Адамовна! Вы разрешите к вам на огонек?

— Пани Бржонковская! — Мать была удивлена до крайности. Пани Бржонковская, жена управляющего имениями графини Браницкой, никогда не заходила, да, собственно, и знакома не была с мамой и папой. Она задавала тон в кругу местной аристократии, и обществом учителей и других чиновников гнушалась. — Заходите, заходите, пани Бржонковская! Такая приятная неожиданность! А это, значит, ваши детки?

— Бронислав, Зося и Юзек. Ах, у вас здесь так мило! Это у вас квартира казенная? Ах, учительство так бедно живет… Ведь вы, Елена Адамовна, кажется, воспитывались в институте благородных девиц. Не так ли?

— Садитесь! — тихо сказала мама. — Меня приняли в институт как сироту севастопольского героя… Сейчас подадут чай…

— Вы уже знаете, вы уже слышали, какая мерзость, какой срам?! Они устроили обструкцию! Я ничего не знала, когда приехала, и отправила лошадей до двенадцати. Теперь мне просто некуда деваться! Я зашла к вам. Моим малюткам так хотелось покрасоваться на балу. Ах, бедные мои малыши! Броню, Зосю, Юзю! Где ты, дзецко? Ходзь тутай! Вы можете поиграть с учителевыми детьми — я разрешаю…

— У него на башмаке дырка… — сказал младший, Юзек.

Дырка на башмаке у Юры и правда была, и мама густо покраснела.

— Идите, идите! — быстро заговорила она. — В самом деле! Дети, займите же ваших гостей! Олег, Маруся, Юрка!

Бронислав, Зося и Юзек были в маскарадных костюмах. Бронислав — в одеянии средневекового рыцаря с белым орлом на медном шлеме и с бело-малиновым шарфом через плечо. На нем переливалась совсем как настоящая, сотканная из немыслимо тонкой железной проволоки кольчуга, и он горделиво опирался на длинный блестящий меч. Было ему лет тринадцать. Панна Зося — моложе его на два года — была одета в точности так, как Марина Мнишек на картинке в суворинском издании полного собрания сочинений Пушкина. На груди у нее блестело ожерелье из настоящих самоцветов. Младший, Юзек, был, должно быть, на год старше Юры. Его одели в национальный костюм польского шляхтича: конфедератка, кунтуш со сколотыми на спине рукавами. Кроме того, на нем красовались маленькие сапожки с крошечными серебряными шпорами, а на боку настоящая маленькая сабелька, выложенная серебром и осыпанная цветными камешками. У Юры защемило в груди от ярости и обиды — и меч и сабелька вызвали в нем тяжкую зависть.

— Какие у вас дрянные комнаты! — первая нарушила неловкое молчание, воцарившееся между незнакомыми еще детьми, когда они остались одни, панна Зося и надула губки. — И никакой красивой мебели. А на полу должен быть ковер и мех… У вас есть куклы? — спросила она у Юриной сестры. — Нету? Разве вы будете суфражисткой? С очками и в синих чулках?

Бронислав был старше Юриного брата на два класса и потому считал ниже своего достоинства замечать его присутствие в комнате. Он воткнул острие меча в щель между досками пола, расковырял ее и, ни к кому не обращаясь, процедил сквозь зубы:

— Кто из кишат сбегает в кабинет к отцу и принесет мне сигару? Мне что-то захотелось покурить, я переволновался. Что? У вашего отца нет сигар? Мой папа курит только гаванны по десять рублей штука. Он выкуривает в день штук двадцать и еще угощает всех, кто к нему приходит, кроме того. А английских трубок у вашего отца тоже нет?! Нет, простых папирос я курить не буду. Они ведь, должно быть, из дешевого табака?..

— Хочешь, — предложил Юра Юзеку, — пойдем на кухню, там наша кошка принесла шестерых котят? Такие малюськи-малюськи и только вчера открыли глаза!

— На кухне хлопы, — пропищал Юзек и надулся. — К хлопам нельзя ходить.

— Почему?

— Потому что нельзя.

Юра не понял. Помолчали.

— А весной я все равно удеру в пампасы, — заявил тогда Юра. — Ты знаешь Казимирку? У него есть настоящий череп самого Кочубея.

— Кочубей тоже был хлоп.

— Он был полковник и богатый помещик. Пушкин говорит, что «его луга необозримы, там табуны его коней пасутся вольны, нехранимы».

— Все равно, папа говорил, что он из хлопов. А кто такой Пушкин?

— Писатель.

— Хлоп?

— Не знаю… Александр Сергеевич. А что такое хлоп?

— Мужик.

Помолчали.

— Весной, — заявил Юзек, — я поступлю в гимназию.

— Ага!

«Я тоже», — хотел было выпалить Юра, но вдруг спохватился. Ему почему-то совсем перехотелось поступать в гимназию. Он с завистью посмотрел на Юзекову сабельку. — Гимназисты, — сказал он, — ябеды. Они как поймают кого из наших с Заречья, сразу бьют. Панычи! Маменькины сыночки! Карандаши!

— А когда я кончу гимназию… — начал было опять Юзек, но Юра тут же перебил.

— Они ябеды! Они доносят на своих! И их не берут в солдаты.

— Но я поступлю в польскую гимназию! — заносчиво закричал Юзек. — Она весной открывается. Там будут только шляхтичи.

— Дурак! — Юра подскочил и обеими руками ухватился за Юзекову сабельку.

— Отдай! — дернулся Юзек.

Ремешок лопнул, и сабелька очутилась у Юры в руках.

— Отдай, — завопил Юзек и затопал ногами. — Отдай. Уличный мальчишка! Хлоп!

— Бей! — заорал и Юра. Сабля взлетела вверх и опустилась. Юра изо всей силы вытянул ножнами Юзека по спине. — Бей гимназиста!

— Караул! Он мне бие!

Но сабля была совсем несподручная. Юра отшвырнул ее и залепил Юзеку кулаком в ухо. С отчаянным воплем Юзек растянулся на полу. Тогда Юра поддал ему еще по затылку. Потом ткнул ногой в бок. И только тогда бросился что есть духу наутек. Мама, пани Бржонковская, Бронислав, Зося, Олег и Маруся бежали со всех сторон. Юзек лежал на спине и, колотя ногами, визжал на весь дом…

Удирать надо было не теряя времени и спрятаться так, чтобы никто не нашел. Юра имел в запасе такое место. Он выбежал в коридор, проскочил мимо кухни в сени и стремглав взлетел по лестнице на второй этаж. Это был черный ход в гимназический пансион. Но ход этот был заперт и почти никогда не открывался. Ключ от него находился у отца, который пользовался им иногда, когда пансионеры подымали слишком уж большой шум над головой и надо было их неожиданно накрыть и отправить в карцер. Второй ключ был у пансионского служителя Ивана. У него здесь на площадке хранились ламповые стекла, тряпки, щетки, а также бутылка водки и селедки в газете.

Юра взбежал на площадку и спрятался в самом дальнем углу. Было темно, пахло керосином, пылью и селедками. Снизу, из коридора, доносились взволнованные голоса. Пани Бржонковская кипятилась, Юзек всхлипывал, мама звала Юру. Сердце у Юры колотилось, как чужое. Так ему и надо, этому противному Юзеку, — но все ж таки было здорово страшно. Что же теперь будет?.. Мама, окликая Юру, пошла в кухню.

— Юрка! — звала мама. — Где ты, паршивый мальчишка? Сейчас же иди сюда!

Юра еще глубже втиснулся в щель между бидонами с керосином. Резкий запах бил в нос, край бидона больно врезался под ребро. Мама прошла из кухни назад. И вдруг остановилась под площадкой. Юрино сердце совсем перестало биться.

— Юрок! — сказала мама совсем тихо, как будто не хотела, чтоб ее кто-нибудь услышал, или как будто знала, где находится Юра. — Юрок, вылезай, милый! Они, бог даст, скоро уйдут!

Мама помолчала немного, как бы прислушиваясь, и прошла.

Юра заплакал тихо и горько. Ему было очень жалко маму и себя. Что же теперь будет? Эта чертова управительша еще может наделать маме каких-нибудь гадостей. А что, если она позовет полицию? Злоба бушевала в Юриной груди. Проклятый Юзька, задавака! Ему, видите ли, дело до Юриной дырки! Мама даже покраснела! Бедная мама… А Бронька и Зоська? Сигары по десять рублей, двадцать штук, и всех гостей угощает! Куклы ей, видите ли, понадобились! Панычи! Неженки! Дураки! Юра еще им покажет! Погодите! «Дырка на башмаке»!

Ярость кипела у Юры в груди, он не в силах был усидеть на месте.

Юра выбрался из-за бидонов и тихо спустился по ступенькам вниз. В кухне на столе стояла мамина рабочая корзинка: вязальные крючки, наперсток, нитки, иголки и ножницы. Юра взял ножницы. Затем тихонько, крадучись, на цыпочках проскользнул в прихожую.

И в прихожей и в коридоре было тихо. Приглушенные голоса доносились из столовой. В темноте Юра нащупал вешалку. Вот и пальто. Длинное — Бронькино, коротенькая жакетка с буфами — Зоськина. Ага, вот и Юзекова бекеша. Ножницы тихо всхлипнули и застонали. Пускай знает дырку на башмаке, задавака! Гимназист! Одну секунду Юра поколебался. Затем щелкнул ножницами несколько раз, отхватив у пани Бржонковской на шубе пуговицы. Мымра! Учительство, видите ли, бедно живет. Надо бы шубку всю изрезать!..