Ольга Елисеева - Последний часовой

• Название: Последний часовой
• Автор: Ольга Елисеева
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9533-3568-3

Отгремели выстрелы на Сенатской площади 14 декабря 1825 года. Виновные арестованы. Началось следствие. Судьи пока не знают, что перед ними: неудачный дворцовый переворот, военный мятеж или новая французская революция? Поведут ли нити расследования к высшим должностным лицам, членам царской семьи, за границу? Генерал-адъютант Бенкендорф ведет секретное делопроизводство, материалы которого по окончании следствия будут сожжены. Остается только догадываться, что за тайны Николай I не захотел передать потомкам. Возможно, он предпочел бы забыть о них сам...

---

После обеда явился краснощекий лысый толстяк плац-майор Подушкин. Он подслеповато мигал и явно не знал, как ему держаться с полковником, который, шутка ли, уже в крепости, но еще не разжалован и очень даже может быть отпущен.

– Прикажите принести мой чемодан, трубки и табак, – распорядился Александр.

Подушкин замотал головой, отчего стал похож на упрямого низкорослого ослика.

– Здесь этого не положено.

– Боитесь, каземат загорится? – съязвил Раевский, оглядывая каменные сырые стены.

Юмора Подушкин не понимал и надулся.

– Табаку нельзя, говорю.

– А булку?

– Что-с?

– Я солдатского черного хлеба есть не могу.

– Пирожки положены к чаю.

– У меня с собой был чемодан с бельем, платьем и деньги тысяча пятьсот рублей. Извольте доставить.

– Вот уж не знаю, где они затерялись.

– Хоть белье отдайте!

– Да нет у меня вашего белья! – С этими словами майор ринулся вон из камеры придирчивого арестанта. Александр хотел присесть на кровать, но тут же вскочил. Усталость еще не переборола в нем отвращения, и он не представлял, как коснется этого грязного ложа.

Под вечер принесли кружку чаю, четыре кусочка сахару и булку. Отдав сторожу сахар в качестве подкупа, узник оставил себе хлеб как единственное средство поддержать бренные силы. И, вооружась мужественным отчаянием, приступил к кровати. На счастье, он прибыл в крепость в медвежьей шубе, которую у него не отобрали по чистому разгильдяйству. Уложив ее поверх матраса, Раевский почувствовал себя в относительной безопасности от атакующих блох и с опаской преклонил голову. Судьба на несколько недель вперед была решена.

Оставалось только глядеть в потолок да вспоминать смешные случаи. Его взяли в доме отца в Киеве, а в Петербурге сначала привезли на главную гауптвахту. Здесь было так много арестованных и все друг другу знакомы, что стоял неумолчный гул разговоров. Прикомандированный к ним комендант Зимнего генерал Башуцкий совсем потерял голову от страха и суетливо бегал из угла в угол, ставя между задержанными где стул, где столик, где целый диван.

– У вас нет никакого сношения! – приговаривал он, сопровождаемый дружными взрывами хохота…

Через месяц император подписал приказ об его освобождении. Уже подойдя к Неве и сев в лодку, Раевский все ждал, что за спиной раздастся голос коменданта, объявляющего об ошибке. Но обошлось. Александр отправился на квартиру, снятую отцом, потребовал мыться и с остервенением соскоблил бритвой все волосы с головы. Ах да, не заходя в дом, на пороге сбросил шубу. Сжечь, все сжечь.

Два дня спустя полковник должен был явиться во дворец, чтобы поблагодарить императора.

– А что, Раевский, не правда ли, здесь лучше, чем там? – осведомился у него государь. И холодность этих слов как ничто другое показывала: высочайшего доверия дети бородинского героя не приобрели.

Впрочем, на все плевать! Он вышел. Если бы не дела сестры, Александр и дня не задержался бы в Петербурге. Маленький магнит сердца, Белая Церковь, тянул к себе. Но проклятье, дура Мари застряла здесь из-за дурака Сержа! Которому уже не помочь. И которого она, если разобраться, совсем не любит!

Одно детское упрямство. Вбила себе в голову… Тут Александр задумался и вдруг осознал, что сестра не так уж глупа. Нужно только подойти к делу здраво. Ведь она не кто-нибудь, а княгиня Волконская. И по осуждении Сержа именно ее крошка сын должен получить наследство.

* * *

Дни шли за днями. Арестованных привозили чередой. Некоторых император хорошо знал. Иных видел впервые. Но считал своим долгом переговорить с каждым. Человек может запутаться. Или быть оклеветан. Или, напротив, под личиной простодушия скрывать самые черные помыслы. О, он стал физиономистом. Знатоком душ. Говорили, что его взгляда никто не может выдержать.

Врали.

Встречались такие, кто изо всех сил старался указать венценосному выскочке прежнее место. Среди последних Мишель Орлов взбесил государя не на шутку. Вот кому стоило бы подергаться на веревке! Нельзя: брат друга. И если Никс хочет, чтобы Алексей служил ему верой и правдой, нужно оставить Михаила. А тот, точно зная слабину, вел себя нагло. Почти смеялся в глаза. Для него наследник покойного императора не был императором в полном смысле слова.

Это царь ясно прочел в глазах Орлова, когда вышел к нему не как к арестанту, а как к человеку, которого Ангел любил и выделял.

– Мне очень больно видеть вас без шпаги, Михаил Федорович, – начал Николай. – Но улики серьезны и вынудили меня призвать вас к допросу.

При слове «допрос» кустистые брови генерала поехали наверх и там остались, предав лицу обиженное выражение.

– Однако я делаю это не с тем, чтобы слепо верить обвинениям, – продолжал Никс, – но с душевным желанием дать вам возможность оправдаться. Прошу вас как благородного человека, старого флигель-адъютанта, объявите по чести то, что знаете.

– Я ни о каком заговоре не ведаю, – бросил Мишель с язвительной улыбкой, – а потому и не могу к нему принадлежать.

Тон арестанта покоробил Николая. Орлов ронял слова точно из снисхождения к глупому, докучливому мальчишке.

– Опомнитесь, Михаил Федорович. Вы сильно заблуждаетесь относительно нашего обоюдного положения. Я ваш судья, вы – государственный преступник. Отвечайте искренне.

Тут Мишель расхохотался:

– Разве про общество «Арзамас» хотите вы узнать?

Невеликий запас терпения государя был истощен. Обернувшись к дежурному генералу Левашову, он отрывисто бросил:

– Принимайтесь за формальный допрос. Между мной и этим господином все кончено.

Орлова увели, и сразу после него доложили о приезде с юга начальника штаба 2-й армии Киселева. Император пребывал в крайнем раздражении. Еще один птенец из братского гнезда! Бывший адъютант. Составитель прожектов передачи земли крестьянам. Замешан!

Павел Дмитриевич вошел и остановился у двери, ожидая, что государь предложит ему сесть. Но Николай стоял. Не протягивал руки, не улыбался. Хотя официального обвинения Киселеву предъявлено не было, генерал почувствовал себя арестованным. Или, по крайней мере, на грани ареста.

Оба пристально смотрели друг на друга. Павел Дмитриевич первым опустил глаза. Виноват?

– И как же вас занесло к заговорщикам? – Никс продолжал внимательно изучать тревожное лицо гостя. Приятный человек. Умный, сразу видно. Манеры вкрадчивые. Хотя за ними заметна некоторая жесткость. Лучше сказать, твердость. На такого собеседника можно давить только до определенной черты. За нее лучше не заходить. Взорвется. Наговорит лишнего. Погубит и себя, и других.

Николай вдруг вспомнил, что в бытность Павла Дмитриевича адъютантом у брата тот никогда не задевал достоинства третьего из великих князей открытым пренебрежением. Как этот делал, например, тот же Орлов. Слишком хорошо воспитан? Деликатен от природы? В любом случае унижать его не стоит.

А напугать следует.

– На вас очень много показаний, господин генерал.

Начальник штаба вздрогнул.

– Позволите с ними ознакомиться?

Император опустил на стол черновики допросов.

– Не слишком разборчивый почерк, но вы поймете.

Перед Киселевым лежали допросные листы командира Полтавского полка Василия Тизенгаузена: «Бестужев-Рюмин при Сергее Муравьеве рассказывал, что полковник Пестель объявил начальнику штаба армии о всех намерениях. Сей генерал-майор его поблагодарил и только просил быть поосторожнее».

– Я знал о заговоре, – просто сказал Киселев.

Впервые Николай видел, чтобы человек так спокойно признавал свою вину.

– Но думал, что общество уничтожено с арестом Владимира Раевского и отставкой Мишеля Орлова. Молодые офицеры много говорили недозволенного. Это была не более чем болтовня засидевшихся в медвежьем углу сопляков. Они мечтали о геройстве. О славе. Первая же война направила бы их негодование в полезное для государства русло. О чем доносить?

Николай поморщился. Собеседник не сообщал всего. Знал больше, чем обнаруживал.

– Мне трудно поверить, – сказал император, – что, находясь во главе штаба и имея двух адъютантов-заговорщиков, вы были столь не осведомлены. Басаргин утверждает, будто рассчитывал на вашу помощь при возмущении. Пестель же хотел арестовать вас вместе с Витгенштейном и потом убить.

– Это указывает только на то, что в рядах наших карбонариев не было согласия. Но не на мою вину.

– Как будто так.

Государь склонил голову и продолжал пристально смотреть в карие мягкие глаза Киселева. Павел Дмитриевич заметно занервничал.

– Если против меня есть конкретные улики, ваше величество, предъявите их. Если нет, позвольте мне удалиться, хоть в отставку. Вижу, что моя внешность вас не устраивает.