Эндрю Пайпер - Демонолог

• Название: Демонолог
• Автор: Эндрю Пайпер
• Жанр: Триллер
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-699-81203-5

Профессор Дэвид Аллман не верит ни в бога, ни в дьявола, хотя и посвятил всю жизнь изучению мифов и легенд о злых духах. Но его неверию пришлось пошатнуться, когда при обстоятельствах, которым невозможно найти рационального объяснения, исчезает его любимая дочь. Чтобы спасти ее, профессор отправляется в опасное путешествие по Америке – подлинной Америке, о существовании которой он до сих пор не подозревал: темной, прогнившей насквозь стране, где демоны безнаказанно играют судьбами людей. Что может противопоставить власти Зла одинокий человек, с ужасом обнаруживший, что все, о чем писали суеверные люди в древних книгах, – правда?..

---

5.24.

Голос.

Этот звук заставляет мои руки замереть. И мужчина в кресле снова замирает в кадре. Он совсем не двигается. Голос исходит от него – должен исходить от него, – но ничто в его облике не указывает на это.

– Профессор Аллман.

Мне требуется целая секунда, чтобы понять, что голос обращается ко мне. И обращается не на английском, а на латыни.

«Lorem sumus».

«Мы тебя ждали».

Голос мужской, но только потому, что низкого регистра, а отнюдь не по своей природе. По сути дела, хотя он звучит совершенно так же, как человеческий голос, он странно беспол. Это не просто голос, это некое непонятное, свободное, никому не принадлежащее средство общения. А ведь даже самый изощренно разработанный, генерируемый компьютером искусственный голос нетрудно определить как суррогат, заменитель настоящей человеческой речи.

Я жду продолжения. Но слышу только это ужасное хриплое дыхание. Сейчас оно стало громче.

6.12.

– Кто ты?

Это уже мой голос. Звучит тонко и сипло, как будто со старой пластинки на 78 оборотов.

Голова снова поднимается. На сей раз выражение лица незнакомца принадлежит не рычащему сумасшедшему и не его «нормальной» сущности – это что-то новое. Успокоенное, умиротворенное. По его лицу бродит вкрадчивая улыбочка, свойственная священникам или мелким коммивояжерам, таскающимся от одной двери к другой. Но под внешней вкрадчивостью заметна ярость. Ненависть, различимая в чертах лица, но не в выражении глаз.

– У нас нет имен.

Мне следует усомниться в том, что мне говорит этот голос. Потому что то, что произойдет в следующий момент, определит все последующее. Я откуда-то это знаю. Мне сейчас крайне необходимо не дать ему понять, что, как мне представляется, это может быть всем чем угодно, но не симптомами душевной болезни. Это все понарошку. Обычная отговорка, предлагаемая ребенку, читающему сказку про ведьм или великанов. Ничего такого на самом деле не существует. Невозможному нельзя позволить утвердиться в возможном. Можно успешно сопротивляться страху, отвергая его.

– У нас, – начинаю я, прилагая все усилия, чтобы голос не дрожал. – Не хочешь ли ты сказать, что имя вам – Легион, оттого что вас много?

– Нас и впрямь много. Хотя ты встретишься только с одним.

– Разве мы уже не встретились?

– Нет, сейчас нет той тесной близости, как с тем, с которым ты вскоре познакомишься.

– С дьяволом?

– Нет, не с хозяином. А с тем, кто сидит подле него.

– С нетерпением жду этой встречи.

Он – или оно? – ничего на это не отвечает. Воцарившееся молчание подчеркивает никчемность моей лжи.

– Значит, ты можешь предсказать будущее? – продолжаю я. – Это такая же распространенная бредовая иллюзия, как и вера в свою одержимость демонами.

Оно вздыхает. Это очень длинный вдох, словно на мгновение высасывающий из комнаты весь кислород. Он оставляет меня в вакууме. Обездвиженным, лишенным веса и задыхающимся.

– Твои попытки все подвергнуть сомнению неубедительны, профессор, – говорит оно.

– Мои сомнения вполне реальны, – говорю я, хотя тон, которым это произнесено, выдает меня. Ты побеждаешь, говорит этот тон. Ты уже победил.

– Ты должен приготовиться к тому знанию, которое тебя пугает.

– Так почему бы не начать прямо сейчас?

Оно улыбается.

– Скоро ты будешь среди нас, – заверяет оно меня.

При этом часть меня всплывает вверх и отрывается прочь от моего тела. Смотрит вниз на меня самого и видит, что мой рот открывается, чтобы задать вопрос, который уже задан.

– Кто ты?

– Люди дали нам имена, хотя у нас их нет.

– Нет. Ты не хочешь сказать мне, кто вы такие, потому что знание имени врага дает власть над ним.

– Мы не враги.

– Тогда кто же вы?

– Заговорщики.

– Заговорщики? И какова же цель вашего заговора?

Он смеется. Низкий, удовлетворенный рокот, который, как кажется, исходит откуда-то из фундамента здания, из земли под ним.

– Нью-Йорк 1259537. Токио 996314. Торонто 1389257. Франкфурт 540553. Лондон 590643.

Когда оно замолкает, глаза мужчины в кресле закатываются, выставляя наружу покрасневшие, налитые кровью белки. Оно делает невозможно долгий вдох. Задерживает воздух. Выпускает его вместе со словами, в которых чувствуется едкий, режущий привкус горелой плоти.

– В двадцать седьмой день апреля… мир будет отмечен пришествием наших множеств.

Голова падает вперед. Тело мужчины снова неподвижно. Лишь едва заметное дыхание удерживает его по эту сторону от смерти.

8.22.

Три минуты. Вот сколько времени я с ним разговаривал. С ними. Три минуты, которые уже воспринимаются как целый период моей жизни, отрезок времени, подобный отрочеству или отцовству, в каковых терминах в основе своей определяется и меняется представление об индивидуальной личности. Время между 5.24 и 8.22 будет именоваться «Когда я разговаривал с мужчиной в Венеции». И этот период будет отмечен сожалением. Утратой, которую я пока что не могу толком определить и назвать.

Пора уходить.

Если меня затащили сюда, чтобы засвидетельствовать симптомы душевного заболевания этого несчастного, тогда я уже увидел вполне достаточно. И в самом деле, мои сожаления по поводу того, что я вообще оказался в этой комнате, настолько сильны, что я внезапно обнаруживаю, что, шаркая ногами, продвигаюсь спиной вперед обратно к двери, дюйм за дюймом увеличивая дистанцию между собой и спящим мужчиной, стараясь при этом притворяться, что я в силах перекрутить обратно последние четверть часа и стереть их из памяти так же легко, как могу стереть их из камеры, которая записывает мое отступление.

Но никакого забвения не будет. Камера сохранит на своей карте памяти слова мужчины в том же живом виде, в каком их запомнил я.

И тут он делает такое, что тем более будет невозможно стереть.

Он просыпается и поднимает голову. На этот раз медленно.

Это то же самое лицо того же мужчины, но изменившееся таким образом, какой могу заметить один только я. Несколько текучих, мгновенных изменений в чертах его лица, которые, вместе взятые, меняют его внешний вид и идентичность от того, чем он когда-то был, к чему-то совсем другому, к внешнему виду человека, которого я хорошо знаю. Глаза немного ближе друг к другу, нос длиннее, губы тоньше. Это лицо моего отца.

Я пытаюсь кричать. Но не издаю ни звука. Единственный звук в комнате – это голос, с которым говорит этот мужчина. Из его рта исходит голос моего отца. С его обычными яростными обвинениями, с обычной горечью. Голос человека, который уже тридцать лет как мертв.

– Это должен был быть ты, – говорит он.

Глава 6

Пошатываясь и спотыкаясь, я выхожу из комнаты и спускаюсь по лестнице. Чувствую, как мои ноги нетвердо ступают через пустую приемную – никаких следов врача – и выводят меня на узкую улицу. Я бегу прочь от номера 3627, не оглядываясь назад, хотя какая-то часть сознания хочет этого, та часть, которая знает, что если я оглянусь, то увижу: этот мужчина стоит перед окном второго этажа, высвободившись из своих пут, и улыбается, глядя на меня сверху вниз.

И только когда горящее в груди пламя заставляет меня остановиться и прислониться к стене, чтобы передохнуть в тени, только тогда я осознаю, что все еще держу в руках видеокамеру. И она все еще работает.

На счетчике 11.53.

Мой большой палец нажимает на кнопку STOP. Экран меркнет.

И меня сразу же сгибает вдвое и начинает рвать прямо на кирпичную кладку стены. Все кости скручивает боль, жуткая, совершенно непредвиденная. Она очень напоминает ту боль, которую я испытывал во время всех своих заболеваний гриппом, хотя есть в ней и нечто отличное, и это не только ее внезапность. Самое близкое по описанию, что я могу придумать, – это то, что она не психологического свойства, да и вообще это не болезнь, но некая мысль. Инфекция, принесенная некоей заразной мыслью.

Я вытираю рот о плечо и иду дальше.

Тэсс.

Мне срочно нужно вернуться к ней. Убедиться, что с ней все в порядке, а потом – на ближайший рейс в Нью-Йорк. Или не в Нью-Йорк – куда угодно! – и пусть у меня будет малярия или что угодно похуже. Нам надо убираться отсюда.

Первая задача, однако, – это добраться до Канале Гранде. Годится любая остановка вапоретто. Это не должно быть слишком трудной задачей. Правда, я не имею понятия, где нахожусь. Но если продолжать идти, в конечном итоге я непременно выберусь к воде.

Этот план не срабатывает.

Я потерялся, заблудился и на этот раз оказался в еще более скверном положении, чем прошлым вечером, когда мы с Тэсс гуляли вокруг отеля. Вместо очарования я теперь чувствую сокрушительный приступ паники, такой сокрушительный, что скриплю зубами, а на глазах у меня выступают слезы. Меня угнетает необходимость срочно вернуться к Тэсс, тревога, что я не знаю, где нахожусь, лихорадочное состояние, от которого calle пляшет перед глазами и изгибается, превращаясь в извивающийся тоннель. И еще меня преследует уверенность в том, что за мной кто-то гонится. Нечто неуклюжее, но оно близко, прямо позади меня.