Геннадий Якушин - Волк

• Название: Волк
• Автор: Геннадий Якушин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2004
• ISBN: 5-235-02683-7

Остросюжетная повесть Г. В. Якушина начинается с драматических событий: в годы Великой Отечественной войны контрразведчик арестовывает дезертира; сбежав, тот становится главарем банды и в месть чекисту вовлекает в свою шайку его десятилетнего сына, дав ему кличку «Волк». Повествование развивается вплоть до наших дней, показывая трудное освобождение главного героя от грехов прошлого, его взлеты и падения, поиски смысла жизни, а также настоящей, непродажной, любви. Главный герой носит имя автора повести, в которой задействованы и многие известные люди, что дает повод предполагать реальную основу всех событий.

---

«Кто передо мной? Где принцесса?» — думаю я. И грубо осаживаю Ирину: — Давай, заголоси еще! Тебе же восемнадцать, от силы девятнадцать. Боль у всякого есть. Ешь одну черняшку, а фасон держи! — гаркаю я на весь дом, ощущая внезапный прилив энергии. И, подхватив библиотекаря на руки, хохочу. Раскачивая ее, как ребенка, бегаю по кухне, а потом, задохнувшись, с маху падаю с ней на диван, который под нами чуть не проваливается до пола.

Подурачившись еще немного, мы усаживаемся на скамью у печи, и библиотекарь, делая вид, что устала от игры, кладет мне голову на плечо, замолкает и прижимается к нему щекой. Поначалу она несколько раз пробует его мягкость и надежность — будет ли удобно и тепло? Мне кажется, что она примеряется ко мне, и я жду, чем же все это кончится, успешной ли будет примерка. Отвечаю ли я тем требованиям, которые хоть и негласно, но уже очевидно предъявлены мне. Я кладу ей руку на запястье, а она мне шепчет:

— Еще только полдевятого, ты не волнуйся! Воробьев, когда дежурит, никогда домой не приходит. Начальства опасается.

Я поворачиваюсь к окну. Там, под редкими электрическими столбами на снегу желтеют пятна света. Месяца мне не видно. За стволами деревьев просторно белеет двор, а дальше, за штакетником, своей накатанностью выделяется дорога. И на ней вроде бы мелькает тень, а потом скрывается в сумраке забора и кустарника.

— Кто там? — кинувшись к двери, только и успевает с хозяйской строгостью спросить библиотекарь, как дверь с треском распахивается. Я вижу перед собой взводного, который тянется правой рукой к кобуре с пистолетом, а сзади него окаменевшую Ирину. Воробьев делает ко мне шаг, но я его опережаю:

— Здравия желаю, товарищ старший лейтенант! — Я стою перед ним, вытянувшись, и совершенно тупо, но преданно, смотрю ему прямо в зрачки: — Все дрова переколоты и уложены в поленницы, дорожка к дому очищена. Докладывает рядовой Якушин. Разрешите идти?! — И, не дожидаясь ответа, обхожу обомлевшего взводного и выскакиваю на улицу. Про медальон, оставленный у Ирины, я забываю.

Двое суток, почти без сна, я пишу заметку об учениях, но уже не в библиотеке, а в красном уголке казармы. К утру третьего дня я ее заканчиваю, исписав три ученических тетради мелким почерком. Ставлю последнюю точку и смотрю на часы. До подъема два часа. Толком поспать все равно не удастся. Значит, надо двигать задуманное!

Я представляю себе, как от моего телефонного звонка проснется взводный, как он, включив ночник, прохрипит спросонья в трубку: «Старший лейтенант Воробьев слушает». От шума, наверное, проснется и Ирина. Она сядет на кровати рядом с ним и испуганно спросит: «Олег, что случилось?..»

Дневальный дрыхнет, уложив на тумбочку руки и голову. Я тихонечко, чтобы его не разбудить, беру телефонный аппарат, отношу его как можно дальше, пока хватает провода, снимаю трубку и прошу квартиру старшего лейтенанта Воробьева. Характерный голос взводного неприятно чешется у меня в ухе. Я отстраняю трубку, ухмыляюсь — все, как по писаному, — и обвожу глазами спящих товарищей, затем гляжу в окно, где в темном, почти черном небе беззвучно плывет крест, составленный из разноцветных огоньков с пульсирующей точкой, и говорю:

— Товарищ старший лейтенант, докладывает рядовой Якушин. Приказ полковника Понько выполнен. Заметка для стенгазеты готова. Товарищ старший лейтенант, я хочу прямо сейчас принести ее к вам домой. Очень важно, чтобы ваша жена прочитала.

Трубка несколько раз кашлянула, потом взвыла, будто там у кого-то выдернули больной зуб, и из нее понеслось:

— Вы что себе позволяете, Якушин! Да я вас сгною на кухне! Два наряда вне очереди и сию секунду на кухню шагом марш! — Однако сквозь угрозы Воробьева я различаю в телефонной трубке и взволнованный голос Ирины:

— Олег, что случилось?

— Это сумасшедший Якушин звонит!

И тут же трубка начинает говорить голосом Ирины:

— Гена, обязательно приходи. Я жду тебя с заметкой. Я возьму ее.

— Ирина, меня самого уже взяли в кухонный наряд, — смеюсь я.

— Никаких нарядов, — строго говорит Ирина. — Повторяю, я тебя жду.

Чуть ли не в мгновение ока я оказываюсь у дома старшего лейтенанта и жму на звонок у двери. Ирина выходит на крыльцо в халате, еще розовая со сна, кутаясь в пуховый платок. Кот трется о ее крепкие стройные ноги. Я в восхищении смотрю на нее. А она, сверкнув великолепными глазами, широко открывает обитую изнутри мешковиной входную дверь и пропускает меня вперед.

Я улыбаюсь с лукавой надменностью, пожимаю плечами и вхожу в сени. Через полуотворенную в комнату дверь видно, как маленький, в круглых старушечьих очках, с серыми, как птичий пух, волосами, с папироской во рту туда-сюда бегает по крашенному коричневой краской дощатому полу взводный. Он в галифе, нижней рубашке и тапочках на босу ногу. Пробегая мимо стола, стряхивает пепел в стоящее на нем блюдечко. Увидев меня, он выпячивает острый, как клюв, подбородок и говорит:

— А-а, Якушин! Привет военкору, — и странно вжав голову в плечи, садится на диван.

Я вхожу в комнату и будто с трудом размыкая замерзшие губы, говорю ему: — Здравствуйте! — и мнусь, делая вид, что не знаю, как вести себя дальше.

А старший лейтенант вдруг вскакивает с дивана, подходит к окну, подчеркнуто энергично отдергивает портьеру, опирается обеими руками о подоконник и пружинисто сутулится, касаясь лбом оконного стекла. По его виду я чувствую, что мне еще предстоит с ним объясняться, и не раз. — Извините, конечно, что помешал вашему отдыху, — говорю я нарочито дрожащим голосом и присаживаюсь на краешек дивана.

Ирина демонстративно поднимает в руке принесенные мной тетради и говорит:

— Это я прямо сейчас пойду перепечатывать.

Боковым зрением я замечаю, как обреченно и хмуро взводный кивает жене головой в знак согласия. — Да, чуть не забыла, Олег, никаких нарядов! Все, Гена, иди.

Перед завтраком раздается обычная команда строиться. Однако перед нами стоит не старшина, а взводный.

— Здравствуйте, товарищи артиллеристы! — недружелюбно приветствует он нас.

— Здравия желаем, товарищ старший лейтенант! — отвечает батарея. Воробьев по списку личного состава начинает проводить перекличку. При этом он двигается туда-сюда вдоль строя по-птичьи короткими и резкими рывками, а голенища его сапог кажутся настолько широкими, что тонкие ножки взводного походят в них на пестики в ступах. Список завершает фамилия Якушин. В ответ на мое «Я!» старший лейтенант вперяет в меня круглые стекляшки очков, чувствуя себя, наверное, обалденным психологом.

Перестроившись в колонну по четыре, мы отправляемся в столовую, но путь, обычно занимавший пять минут, на этот раз длится не менее получаса.

— Батарея, шагом марш! — командует старший лейтенант. И в ответ на брусчатку высыпается горох вместо единого удара строевого шага. — Отставить! Кругом! — И мы возвращаемся к казарме, останавливаемся и застываем. Я переминаюсь с ноги на ногу и думаю о том, что как бы ни старался взводный, все равно для офицеров и старшин, спаянных еще фронтовой дружбой, он белая ворона.

— Батарея, шагом марш! — вновь командует Воробьев, решив, что мы все осознали, но снова по брусчатке сыплется горох, правда, более крупный.

— Отставить! Кругом!

И опять мы неподвижно стоим возле казармы.

— Хреновые дела, — шепчет Евстратов, — взводного кто-то разозлил.

Наконец, с третьего раза, когда все мы дружно печатаем шаг, дело идет на лад. В казарме дребезжат стекла и гудит брусчатка.

— Якушин, запевайте! — подскакивает ко мне Воробьев.

Вся батарея, будто стоглазое чудовище, вытаращивается на меня. И я запеваю: «Путь далек у нас с тобою…» С песней повторяется то же самое, что и со строевым шагом, но к казарме мы возвращаемся всего лишь раз. Наконец батарея становится похожей на громыхающий колесами и подающий непрерывный гудок поезд, каждый поет и чеканит шаг из последних сил. И старший лейтенант, несколько остыв от утреннего напряжения, созданного мною, ведет нас на завтрак.

В огромном зале стоит милый сердцу каждого солдата густой звон мисок и ложек…

Воспоминания меня оставляют, веки мои постепенно смыкаются, и я засыпаю.

Глава XIII

Утро я встречаю в прекрасном настроении. Костер потрескивает. Воздух отдает избяным духом. Сушины за ночь превратились в груды горячих углей и источают такой жар, что вокруг тает снег. Я томно потягиваюсь и думаю: «Вставать или поспать еще чуток?»

Два дня я провожу на поляне наедине с застывшими в белом безмолвии лесными великанами, разукрашенными густым инеем, где тишину лишь иногда нарушают надрывный крик кедровки, короткая, как автоматная очередь, дробь дятла, громкий выстрел треснувшего в морозных объятиях дерева или глухой гул снежных глыб, обрушивающихся с отяжелевших ветвей.