Евгенией Сомов - Обыкновенная история в необыкновенной стране

• Название: Обыкновенная история в необыкновенной стране
• Автор: Евгенией Сомов
• Издательство: Журнал «Нева»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2001

---

Жил он один в большом казенном доме, почти в центре села. Говорят, что фронтовая жена его не поехала с ним в Кокчетав, а осталась в Алма-Ате, так он ей до сих пор развода не дает. Все хозяйство в доме ведет пожилая женщина, бывшая уборщица райкома партии. Редко кому удавалось побывать в его хоромах, но говорили, что все комнаты немецкой трофейной мебелью обставлены, и по стенам тарелки из серебра и кабаньи головы развешаны. Как ему в чине сержанта удалось все это вывезти из Германии, через головы завистливого начальства, никто не знал. Там, в Германии, получил он большой вкус к лесной охоте. Его специальная часть располагалась в одном охотничьем замке, среди заповедного леса в Тюрингии, где разводилась особая порода диких оленей. Этих-то оленей и начали они отстреливать, благо в замке большая коллекция старинных ружей оказалась. Утром офицеры на охоту в парк идут, а вечером сержантский состав. Всем хватало.

Мясо молодых животных жарили в камине, а у старых только рога на сувениры отпиливали. Эту страсть — убивать лесных животных — привез он и в сибирские леса, где водились лоси, косули и даже олени. Реликтовый лес в Арык-Балыкском районе был уникален и охранялся как заповедник. За браконьерство судили строго: косуля — штраф 1000 рублей, кабан — 2000, а за лося и оленя сроки до двух лет давали. Запрет на охоту был круглый год и никаких лицензий. Но как гласит римская поговорка: «То, что запрещено быку, разрешено Юпитеру». То и дело в лесу слышны были выстрелы: высокое начальство развлекалось, все это знали, но кому какое дело до зверей в лесу.

Районная прокуратура находилась в одном доме с районным судом, только прокурор занимал большую часть дома и вход к нему был с фасадного крыльца, а суд ютился во дворе. Штат прокуратуры был не велик, человек десять, и Асадчий все время отвоевывал для себя новые штаты. В области о работе прокурора судили по количеству созданных уголовных дел: чем больше их, тем успешнее идет борьба с преступностью. Существовала даже негласная норма уголовных дел в год, и если их не хватало, то их нужно было срочно отыскивать. Асадчий был большой мастер на такие дела. Вызовет к себе главного финансового ревизора, да и пошлет его в дальний колхоз со словами: «Есть данные о большой растрате и разбазаривании колхозного добра». А в каком же колхозе не отыщется обиженных на председателя людей или финансовых беспорядков?

Вот чего про него не скажешь, так взяток он не брал, ни деньгами, ни натурой. Все это знали, и от этого власть его над другими и независимость возрастали. Но свою выгоду он знал в другом — на него работали. Директор МТС посылал трактора на его огороды, за что он платил по государственным ценам, то есть копейки. Или стройотдел посылал плотников в его дом для реконструкции комнат, совхоз предоставлял ему катер и сети для отлова рыбы, а две ссыльные женщины солили ее на зиму в бочках. И за все то он платил, платил по государственным ценам. Попробуй прицепиться!

Но была у него и «ахиллесова пята» — женщины. Не то чтобы он очень влюбчивый был, а просто обладание новой женщиной служило доказательством его мужского совершенства. После войны в сибирских селах число мужчин заметно поуменьшилось, а солдатские вдовы были еще в самом соку и, как говорится, «на все готовые». Но не они, столь доступные, интересовали Асадчего, а те молодые, вчерашние школьницы, которые краснели и отводили глаза, встретившись с ним взглядом. Они привлекали его, сельского Казакову, их застенчивость и неопытность будили в нем ретивого самца. Нет, не обладание их телом привлекало его, а сознание того, что они влюблены в него и готовы на все, дай он только знак, вызывало в нем радость, радость победителя. Не он за ними, а они за ним ходят, ждут, млеют, любовные письма в ящик прокуратуры подбрасывают, на которые он никогда не отвечал, чтобы не оставлять следов. Высмотрит в молодежном клубе или на массовых гуляньях молодую красавицу, встретится с ней многозначительным взглядом, так что она вздрогнет и начнет думать и мечтать об этом таинственном герое, пока он не подстроит с ней случайную встречу. Или вечером подъедет на свой автомашине на ее улицу, встанет на противоположной стороне и будет ждать в сумерках, пока она его не заметит, да тайком от родных не выскочит, набросив шубу на домашний халат, и не прибежит к нему в кабину. Но нет, нет, ее девственность он не украдет. И не только потому, что это может привести к краху его карьеры, ему достаточно той самовлюбленной радости, которую он испытает. Чувствовать, как она дрожит, жмется и тянется к нему, вызывает в нем блаженство. Были и такие обезумевшие, что летней ночью залезали к нему в спальню через окно. Но он только поиграет с ней и отвезет домой.

Слухи о его благородстве еще больше разжигали молодых девчат и делали его таинственным кумиром. Бывало, в воскресенье утром, когда все по домам еще сидят, возьмет он свою верховую лошадь, наденет охотничий кафтан, сшитый по его фантазии, надвинет до бровей мохнатую казачью папаху, закурит трубку и мелкой трусцой совершает прогулку по главным улицам, до озера и обратно. Едет и знает, что из всех-то окон на него любуются женщины: «Сам поехал!».

Красоты в нем никакой не было, внешность его заурядная. Среднего роста, коренаст, на коротких кривоватых ногах. Его испорченное оспой, плоское лицо с курносым носом и маленькими, глубоко вдавленными карими глазами, выражало этакое брезгливое высокомерие, смешанное с затаенной злобой на всех. Когда он говорил, во рту поблескивали металлические коронки, отчего впечатление злобности его натуры усиливалось. Взгляда его боялись, он это знал, и это доставляло ему особое удовольствие.

Его платонические игры с молодыми девчатами были обычно лишь прелюдией к разрядкам его мужской похоти, которую он гасил уже на солдатских вдовах, что не приносило ему много забот. Любил он крепко сбитых, грудастых, розовощеких сибирячек с плотными икрами. Встретит такую в магазине, на базаре или прямо на улице, задаст какой-нибудь вопрос, обшарит бесстыжим лукавым взглядом, а потом наклонится и начнет шептать на ухо: «Приходи сегодня часов в одиннадцать, входная дверь не заперта будет». Не каждая придет, но приходят: голод по мужикам был велик, да и честь велика — сам прокурор возжелал ее.

И здесь его страсть с самовлюбленностью была перемешана. Поиграет вначале, а затем на пол положит и ногами топтать начнет, потом на кровати сам сверху сядет, да мять ее примется так, что та только стонет, а уже когда до «дела» дойдет, то она и забыла, зачем приходила. И любовь такая не более двух ночей длиться могла, затем пригрозит он ей, чтобы молчала, а то «далеко отсюда окажется».

Допьяна он никогда не пил, боялся глупостей натворить. Всех, кто как-то отличался от общей массы на селе, он ненавидел и при каждом удобном случае старался свое превосходство показать или запугать. На заседаниях бюро райкома он, как правило, многозначительно молчал, и создавалось впечатление, что все остальные находятся как бы под его наблюдением. А ведь так оно и было, ведь к нему же стекались все доносы на начальство. Жаловаться же на него в область не решались, знали, что там, в главных прокурорах, его фронтовой дружок, майор МВД, ходит.

Однако, как ни осторожен был Асадчий, и у него случались ошибки. Как-то однажды на свадьбе подсел он к понравившейся ему молодой девушке, потанцевал с ней, потом что-то еще долго на ухо нашептывал. Заколдовал. На следующий день появился он на танцах в клубе, отыскал ее глазами, подозвал знаком к себе. Позднее видели ее в служебной его машине. Ночевать домой она не пришла. Утром мать обнаружила на ее шее и плечах красные пятна от диких поцелуев и заподозрила, что дочь ее уже не девственница. Однако дочка отказалась что-либо рассказывать и даже грозилась убежать из дома, если ее не оставят в покое. Слухи о бесчестии облетели весь поселок, стали парни к ней, как к гулящей, приставать и оскорблять. И все обошлось бы, как и всегда, но отец ее оказался начальником милиции, фронтовым офицером, прошедшим всю войну. Как ни велик был на селе страх перед прокурором, но отец пошел с ним объясняться, честь дочери защищать. Принял Асадчий его в прихожей — «сейчас некогда» — и вместо того, чтобы успокоить отца и уладить дело, бросил ему: «Цела-целехонька ваша дочь!». Разговора не получилось, и хотя начальник милиции был мужественным человеком, идти в бой против прокурора он не мог. На заседаниях партийного бюро они продолжали здороваться, но все знали, что теперь он прокурору лютый враг и не простит ему унижения никогда. Дочка же вынуждена была покинуть Арык-Балык и уехать учиться в Кокчетав: здесь, в селе, порядочных женихов для нее не найдется.

Однажды Асадчий завалился поздно в районный ресторан, и хотя гостей уже в зале не было, да и кухню уже погасили, приказал, чтобы для него мясо поджарили и огурцы с водкой подали. Стали снова разводить огонь и в углу накрывать для него стол. Подавать ему стала Наташа.