Мария Теплинская - Короткая ночь

• Название: Короткая ночь
• Автор: Мария Теплинская
• Жанр: Фэнтези

---

А теперь — вот она, беда! И не поможет он ей в этой беде, ибо сам принес ее…

— А ты, девка, однако ж, поберегись, — заметил Рыгор. — Вода в Буге студена еще. Вон хлопцы мои, на что беспутные головы, а и то не отваживаются. А ты сгоряча, да в этакую стынь — мудрено ли, что ногу свело! Чему ж тут дивиться-то?

Леся молчала, опустив голову.

— Ну что, охолонула малость? — спросил Рыгор чуть погодя. — Старикам твоим я, так и быть, не скажу ничего, довольно с них и того, что есть. А с тебя больше глаз не спущу, ясно тебе?

Она молча кивнула в ответ и принялась расплетать мокрую косу.

Глава шестнадцатая

За окошком еще серым маревом клубились предрассветные сумерки, когда Горюнец с трудом разлепил тяжелые веки. Чувствовал он себя прескверно: мутило, вело, голову невыносимо ломила похмельная боль. Еще нетвердо держась на ногах, он вышел на крыльцо, ковшом зачерпнул воды из бочки, принялся жадно пить.

Увы, легче ему не стало. Холодная водица лишь противно заполнила желудок, и сделалось совсем пакостно. Раздраженно сплюнув, он выплеснул остатки воды себе в лицо и на голову, кинул ковшик обратно в бочку и побрел назад, в хату.

Последнее дело — топить горе в вине! Прежде от стариков он это слыхал, да не слушал. Всего час блаженного забвения — и как пакостно, гадко потом и душе, и телу… А хуже всего, что и горе ведь никуда не ушло: вот оно, по-прежнему за плечами стоит. Нет уж, не заманят его теперь в корчму никаким пряником… Да только поздно уже…

Он отчетливо помнил все, что произошло накануне. Леся, Лесечка… Испуганные глаза, хрупкие запястья, трогательная беспомощность, с которой она пыталась от него защититься… Два кулачка, упертые ему в грудь… Как же она противилась, как отбивалась изо всех своих слабых силенок! Как трепетала под тонкой кожей венка у нее на шее, когда он беспощадно терзал ее губами, как часто билось сердечко в тонкие ребрышки… Бедная девочка! Теперь, наверное, все тело у нее в синяках…

Горюнец крепко зажмурился, затем встряхнул головой. Нет, это не он был вчера в бурьяне у Луцукова тына… Не может быть, чтобы это был он!..

Тяжело ступая, он вернулся в хату. Рука его привычно потянулась к лежавшей на лавке дзяге — и замерла на полпути. Не смог он коснуться заговоренного пояса, вытканного чистой девичьей рукой, отороченного белоснежным пухом священного лебедя. Тяжело вздохнув, он повязался первой попавшейся под руку витой опояской и вышел доить корову.

Когда он шел через двор с полным подойником, его чуть не сбил с ног Вася, единым духом перелетевший через перелаз. Молоко плеснуло через край, и Василь широко раскрытыми невидящими глазами уставился на темную россыпь молочных брызг, мгновенно впитавшихся в дворовую пыль. Лицо его было бледно, руки дрожали.

— Яська, нет? Ведь нет, правда?.. — повторял он срывающимся голосом.

— Что — нет? — хмуро спросил Горюнец.

— Что ты Алену… У плетня, ночью… Брешут ведь, як Бога кахам, брешут… Не мог ты такого учинить…

— Мог, — резко перебил его Горюнец. — М о г!

Василь пошатнулся. Лицо его стало совсем серым, как суровое полотно.

— Не может этого быть! — прошептал он упавшим голосом. — Не могу поверить…

— Я и сам до сих пор не верю, — вздохнул Горюнец. — Да только кому с того легче?

— Так значит… Значит и в самом деле… — ахнул Василек. — Как же мне поверить-то? Как же так, Ясю? Я вот давеча Артемку встретил — слышать он про тебя не может, плюется… «Слыхал, говорит, что дружок-то твой разлюбезный сотворил?.. Чуяло мое сердце, что этим кончится, уж давно у него глазенки-то бегали!» А я ему: «Врешь! Не было того… Не могло быть!» А он мне: «Поди да сам спроси, коли мне не веришь! У тетки Тэкли, у Савла, у нее самой наконец! На девке места живого не осталось, так разделал ее вражина этот…Видел ее нынче, как в поле шла — все платком куталась да очи отводила…» Да я вот не пошел до Галичей, к тебе сперва завернул. Так значит, и в самом деле ты ее…

— Нет, — ответил Горюнец уже спокойнее. — До беды не довел, если ты про это речь ведешь. Но — мог!

Василь снова застыл в изумлении, затем облегченно перевел дыхание.

— Фу-у, Яська! Нешто можно так людей пугать? Я же знал, я сердцем чуял… Ну, теперь я им всем в лицо выскажу — и Артемке, и Горбылям этим поганым… И ей… и ей все скажу…Пусть знает, что ты не повинен…

Как ни тошно было Янке, от этих слов он едва не рассмеялся.

— Чудной ты, Васька! — хмыкнул он. — Уж кому, как не ей, про то знать. Не ходи к ней, Васю, — добавил он тихо.

— Отчего же? — спросил тот.

— Постыл я ей теперь. Она, верно, и знать меня теперь не захочет.

— Захочет! — перебил Василь. — Вот оправится трошки, дух переведет — и все само собой уладится, вот увидишь!

Горюнец в ответ лишь безнадежно покачал головой.

— Митранька мой что бы сказал? — вздохнул он, еще больше помрачнев.

— Митранька-то? — удивился Василь. — А что ему сказать? Ты же ничего худого не сделал, за что же ему тебя казнить? И опять же: далеко он был, ничего худого про тебя не слыхал, что тут по селу брехали… Стало быть, легче ему понять, что ты ни в чем не повинен.

— Эх, Васю, что бы я без тебя делал! Ну, пойдем, что ли, в хату?

Милый, наивный, преданный Вася! Он, как всегда, верил в то, во что хотел верить, а на все остальное убежденно закрывал глаза. Но если бы он знал, как тяжела для друга его святая вера, от которой еще чернее кажется неискупимая вина…

В сенях им в ноги мягко толкнулась Мурка, потерлась атласным бочком. Ее подросший котенок подбежал следом на тонких высоких лапках, дружелюбно помахивая хвостиком.

— И все же, Васю, — спохватился Янка, наливая в кошачью миску молока, — как же они узнали? Когда успели? Нас же и не видел никто, туман ведь какой был… А нынче я еще головы поднять не успел, а на селе уж знают… Откуда, Боже правый, откуда?

После залитого солнцем двора хата казалась полутемной, и в этом полумраке в его глазах замерцал синий огонь и тут же погас.

— Эх, Васю! Она же теперь, верно, думает, что это я по селу хвастал… А уж Михал-то как рад будет, такого ей про меня пораспишет…

— Михал последним будет, кому она поверит, — ответил Вася. — Что бы ты ни учинил, а Михал ей оттого милее не станет. Она вернется, Ясю, — добавил он тише, глядя на безмятежно-мягкие завитки на шее друга, что так не вязались с его суровым лицом, опаленным горем и тяжкой, неискупимой виной. — Вот увидишь. И я тебя не покину.

По тому, как глухо прозвучали последние Васины слова, и как едва различимо дрогнул его голос, Горюнец понял, что Василь уже з н а е т, какой ценой придется ему заплатить за эти слова и за свою верность непутевому другу. И он уже сделал тяжелый выбор — стиснув зубы, возможно, глотая слезы, но сделал.

Спустя полчаса, возвращаясь от Янки домой, он краем глаза уловил сбоку какое-то движение и обернулся: в трех шагах от него стояла Ульянка с коромыслом на плече; пустые ведра покачивались на ветерке с легким скрипом. Она видела его выходящим с Горюнцова двора, и Василь точно знал, что она ему скажет; более того, столь же твердо он знал, что он сам ей ответит, — и все же так и не смог заставить себя посмотреть ей в лицо, а потому уставился на ее босые изящные ноги, ровный и гладкий загар которых оттеняла белизна сорочки. Темная длымская панева была подобрана «кульком», и Василь еще немного помедлил, разглядывая причудливые изломы ее складок, что красиво драпировались вокруг девичьих бедер.

— Ну, с меня довольно! — сердито бросила она наконец, притопнув ногой. — Будет он еще срамить меня на все село, средь бела дня этому скоту ручку жать, в гостях у него рассиживаться!

— А тебе-то что за беда? — ответил Василь, дивясь собственной смелости.

— Нет, вы его только послушайте! — задохнулась от возмущения Ульянка. — Что за беда! Нет уж, голубь, коли т е б е людей, не совестно, то я этого срама сносить не желаю! Выбирай: или этот твой, или… Или я тебя знать не хочу!

— Вот как? — усмехнулся Василь. — Это в который же раз?

— В последний, — заявила она. — Я-то без тебя проживу, сам ведь знаешь.

— Ну, коли так, то и говорить больше не о чем, — спокойно ответил Василь. — Ты без меня проживешь, а он — нет.

С этими словами он развернулся и пошел прочь, не оглядываясь. А Ульянка отчего-то вдруг ощутила какое-то смутное сожаление, глядя на его удаляющуюся прямую спину и высоко поднятую кудрявую голову. Впрочем, едва он скрылся из виду, девушка тут же постаралась забыть о нем, как всегда забывала обо всем неприятном.

А дома Васе ничего не сказали; а может быть, никто еще и не знал, что Василь был у Янки. Когда он вернулся домой, мать, как ни в чем не бывало, хлопотала у печи, сестренка Агатка собирала на стол.

— Садись, Василек, — ласково кивнула мать. — Готово все. Андрейки вот только нет — опять, верно, к хлопцам убежал.