Мария Теплинская - Дядька

• Название: Дядька
• Автор: Мария Теплинская
• Жанр: Фэнтези

---

И сейчас ей кажется, будто и вовсе он никуда не уходил, всегда был тут, поблизости, точно таким, как теперь.

Он был и остался единственным ее другом, и глубокая нежная привязанность по-прежнему была сильна, хоть и ушла немного в глубину души. Она уже не рассказывала ему всего о себе, как прежде. Да он и не требовал от нее этого: нельзя же совсем без тайн. Когда он видел, что ее что-то тяготит или тревожит, то даже не торопился расспрашивать: просто сажал рядом с собой, клал руку на плечо, и она чувствовала, как возле него таяли, мельчали все ее тревоги и беды.

Зачем пришла она сюда, на эту чужую свадьбу, куда не позвали Яся, и где она сама тоже не слишком кому и нужна?

Но вот кто-то резко тряхнул ее за плечо, и Леська вздрогнула, обернувшись.

— Что ж ты молчишь, рохля? — распекает ее Агатка. — Аль опять заснула? Едут уже, нешто не слышишь?

И в самом деле, сквозь свои раздумья Леська давно уже слышала негромкое треньканье бубенцов. Теперь они совсем близко — за самым тыном мелькают расписные дуги, вьются по ветру цветные ленты, которыми убраны гривы коней; доносится ржание, негромкий гул голосов.

Леська заторопилась; широко закружив ярким подолом, кинулась от окна к сидевшей под образами невесте, возле которой уже скучились другие девчата. Леська видит, как напряглась под белым холстом невеста, как стиснула руки от страха и волнения.

А голоса уже на дворе; в окно видно, как поезжане соскакивают с телег. Мелькают свитки, полушубки, взмахи рук. Среди них маячит платок тетки Евы с яркой нарядной каймой: мать невесты встречает жениха у ворот.

А вот уже и топот по деревянным ступеням, скрип и хлопанье дверей, разговоры в сенях. Вот они уже входят в горницу, постукивая железными подковами глянцево начищенных сапог. Вот смелой молодецкой походкой вошел дружка с рушником через плечо — старший брат жениха. Следом идут остальные — все в ярко начищенных сапогах, в густо расшитых рубахах. Вот неразлучные братья Луцуки, прославленные длымские музыканты; вот Савка — даже и не глядит в ее сторону. А вон и жених — от счастья весь красный, что твоя свекла, одетый, по обычаю, в белую свитку и шапку с красной ленточкой. Дядька Рыгор, как всегда, сдержан, спокоен, несуетлив. Как всегда, он думает о чем-то своем, и взгляд его пепельно-серых глаз блуждает где-то вдали. Позади толпятся и женщины — Авгинья, Тэкля, тетка Арина Луцукова. Дед Юстин что-то быстро говорит худощавой стройной молодице в расшитой намитке, с опущенными глазами. Это Зося, молодая жена Артема, взявшего на себя роль дружки.

Леськин взор блуждает по череде принаряженный хлопцев, по их широким цветным дзягам с пышными кистями, спадающими на левое бедро, по богато вышитым рубахам — кресты, цветочки, треугольники. А вот и столь милый ее сердцу узор: по белому полю — переплетение черных листьев и пламенно-алых цветов, совсем как у Яся… Со слабой надеждой взглянула Леська на хлопца — неужто?

Нет, не он. Да и как могла она такое подумать: ведь и статью он с Ясем не схож, и выправка не та. Да и узор, если приглядеться, тоже другой, хотя и похожий.

Этот хлопец совсем молоденький — лет шестнадцати, не больше. Светлые усики едва пробиваются над пухлыми по-детски губами. Ресницы у него длинные, загнутые, но не черные, как у Яся, а тоже светлые, почти льняные; из-под них глядят, неуловимо скользя, серые ясные очи. Вот он отвернулся, и густая краска залила его лицо и шею до самого ворота.

И тут кто-то больно ухватил ее сзади за шею. Она присела и ойкнула; сероглазый хлопец тоже вздрогнул и недоуменно пожал плечами.

— Ну ты, оглобля! Эбьен! — кривляется у нее над ухом так хорошо знакомый противный голос.

Ах ты, лихорадка его возьми! Как же она забыла про Апанаса? Загляделась на сероглазого незнакомца и не заметила, как этот красавчик прошмыгнул в горницу и прокрался за ее спину. Он уже не впервые такое проделывает: подберется сзади и больно ухватит за шею либо ткнет двумя пальцами промеж ребер; а еще чаще с силой дергает за косу, резко оттягивая ей голову назад. Он бы и сейчас дернул с большой охотой, да вот не за что: Леськины косы нынче подобраны кверху и туго обернуты кругом головы, так что дергать за них весьма затруднительно.

К слову сказать, не только для нее — для всей Длыми этот самый Апанас был сущим наказанием. Ничего, кроме пакостей, ждать от него не приходилось. То, хорошо прицелясь, расшибет из рогатки новую крынку, то измажет навозом сохнущее на веревке белье, то распугает гусиное стадо — собирай их потом по всей деревне! Это уже не говоря о сломанных ветках яблонь и груш и всяких других пустяках. Само собой разумеется, что длымчане его терпеть не могли. Однако, несмотря на столь очевидную всеобщую неприязнь, без Паньки не обходилось ни одно длымское торжество, будь то свадьба, крестины или просто гулянье. Никто его никогда не звал, он всегда прибегал сам, неведомо как учуяв дух праздника у себя в Голодай-Слезах. Панька прибивался к толпе гуляющих, держал себя раскрепощено, нагло и беспардонно лез в любую беседу и решительно всех выводил из себя. Со стороны могло показаться странным, как же его терпят; однако дело было в том, что Панька считался в каком-то смысле юродивым, и суеверные длымчане боялись его страшных проклятий, особенно, если дело касалось невесты или новорожденного, беззащитных перед порчей.

Леська обернулась к нему — Панька стоял перед ней в наглой позе, небрежно отставив ногу в грязном, загвазданном сапоге и упершись кулаком в бедро. Другая рука лихо вертела пышную кисть кушака. Несвежая, но зато густо вытканная синим и красным рубаха на нем слегка перекошена, сбита складками. Он поглядел на Леську своими глумливо-нахальными глазами, нежданно светлыми на смуглом лице, и грубо бросил:

— Ну, че уставилась? Отверни свое рыло — глядеть тошно!

— Сам рот закрой! — сердитым шепотом оборвал его Санька Луцук. — Не то у нас живо язык проглотишь!

Паньлка и в самом деле трусливо умолк, однако праздник был уже испорчен. Бойкий дружка, заведя всем известную речь про куницу, что удрала от охотников и забежала на этот двор, совсем не к месту сбился и закашлялся. А когда передавал подружкам выкуп за невесту — медную деньгу в расписной чарке, то взял ее как-то неловко и едва не выронил.

— Мало за такую подружку! — крикнула, спасая положение, одна из девушек. — Не продадим невесту!

Дружка подбросил в чарку еще несколько медяков.

— Мало! Не отдадим!

— Да ладно вам ужо, отдавайте! — вновь не выдержал Панька. — Будет вам жидиться-то — половины Владка ваша не стоит!

Хлопцы затолкали его кулаками в спину, принуждая умолкнуть. Невестины подружки, словно не желая замечать Панькиной выходки, приняли у дружки чарку с медью и невозмутимо продолжали обряд. Невесту подняли с лавки, под руки подвели к жениху и потихонечку, приоткрывая сперва лицо, стали снимать с головы покров. Очень осторожно снимали, дабы ненароком не покривить венка, не сбить рантуха — худая примета. Снятое покрывало пихнули в Леськины руки:

— На, сложи, убери!

Леська, горестно вздохнув, стала неловко сворачивать холст. Ей было очень обидно: ведь она здесь такая же гостья, как и все прочие — почему же с ней обходятся так пренебрежительно? Ты, мол, у нас чужая, ты здесь никому не нужна, так на вот, холстину сверни — больше все равно ни на что не годишься! Тут же вспомнилось, как больно Панька стиснул ей шею, и непрошенные слезы заволокли ей взор — до того ей вдруг стало себя жалко. «Ах, Ясю, Ясенько, зачем я сюда забрела?» — пронеслось у нее в голове. И тут же словно бы кто-то сердито ответил: «Так тебе и надо! Обрадовалась, побежала, бросила его одного — так вот и получай теперь!»

Да еще, отойдя от подружек, чтобы положить на крышку укладки злосчастный покров, услыхала она, как Дарунька вполголоса что-то напевала невестиной матери:

— Я так думаю, тетка Ева, не стоит нам ее брать. Что с нее там толку? А тут ей хоть дело найдется…

И вновь захотелось ей от тоски и обиды все бросить и бежать отсюда прочь ко всем перунам — хоть в лес, хоть в поле, только бы подальше… «Вот положу покров, и уйду!» — решила Леська. Она не слышала, как Даруньке по-прежнему тихим, но твердым, внезапно окрепшим голосом ответила Владка:

— Вот уж нет! Коли хочешь — так сама оставайся, а Леся поедет со мной к венцу. Я ей на тройке местечко оставлю, пусть возле меня сидит.

Хлопцы и девушки ушли уже в сени одеваться, а Леська все еще стояла в тоскливом оцепенении возле укладки, пока ее плеча не коснулась чья-то рука.

— Ты что же стоишь? — раздался у нее за спиной незнакомый мягкий голос.

Она повернула голову и смутилась: это говорил сероглазый хлопец. Тот самый, с алыми цветами на груди.

— Скорей беги одевайся, а то на тройке места тебе не хватит! — заторопил ее незнакомец, и сам пошел следом за нею.

Леська надеялась, что они вместе повезут невесту к венцу, но он с другими парнями сел на переднюю, жениховскую тройку, а она должна была ехать с невестой и девчатами на другой. Но все равно отчего-то вдруг стало ей так хорошо, и даже недавняя обида словно растаяла. Едва вышла она из хаты, как свежий прохладный ветерок осушил ей слезы, заиграл пушистыми прядями волос — и теперь Леська почти весело наблюдала, как подружки со смехом взбираются на телегу.