Артем Драбкин - Мы дрались на истребителях

• Название: Мы дрались на истребителях
• Автор: Артем Драбкин
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-75664-3

ДВА БЕСТСЕЛЛЕРА ОДНИМ ТОМОМ. Уникальная возможность увидеть Великую Отечественную из кабины истребителя. Откровенные интервью «сталинских соколов» – и тех, кто принял боевое крещение в первые дни войны (их выжили единицы), и тех, кто пришел на смену павшим. Вся правда о грандиозных воздушных сражениях на советско-германском фронте, бесценные подробности боевой работы и фронтового быта наших асов, сломавших хребет Люфтваффе.

Сколько килограммов терял летчик в каждом боевом вылете и какой мат стоял в эфире во время боя.

Как замирает сердце после команды «Прикрой, атакую!» и темнеет в глазах от перегрузки на выходе из атаки.

Что хуже – драться «на вертикалях» с «мессерами» и «фоками», взламывать строй немецких бомбардировщиков или прикрывать «пешки» и «горбатых», лезущих в самое пекло.

Каково это – гореть в подбитой машине и совершать вынужденную посадку «на брюхо».

Как жили, погибали и побеждали «сталинские соколы» – и какая цена заплачена за каждую победную звездочку на фюзеляже.

---

Сафонов считал самым важным для летчика-истребителя уметь стрелять. Притом стрелять «по-сафоновски» – наверняка, «по заклепкам». Во-вторых – маневр. Уметь сблизиться, выйти на дистанцию стрельбы наверняка. В-третьих – «смотреть!» Осмотрительность – основа всего. Увидел – сманеврировал, сблизился – открыл огонь – сбил! Вот такая у него была формула.

Что касается его личного счета, то, я думаю, он сбил больше, чем 22 немецких самолета. Сафонов великолепно стрелял и, бывало, в одном бою сбивал по два, по три немецких самолета. Но у Сафонова было правило – «больше одного сбитого за бой себе не писать». Всех остальных он «раздаривал» ведомым. Хорошо помню один бой, он сбил три немецких самолета и тут же приказ, что один ему, один – Семененко (Петр Семененко летал ведомым у Сафонова) и один еще кому-то. Петя встает и говорит: «Товарищ командир, да я и не стрелял. У меня даже перкаль не прострелен». А Сафонов ему и говорит: «Ты не стрелял, зато я стрелял, а ты мне стрельбу обеспечил!» И такие случаи у Сафонова были не единожды.

– Каковы были сильные стороны советской предвоенной тактики, если они были?

– Прежде всего надо сказать, что все наши тактические приемы, которые мы отрабатывали до войны на боевой подготовке, были аналогичны немецким, здесь никакой существенной разницы не было. Сильной стороной нашей тактики было то, что наш летчик умел вести маневренный бой, т. е. его учили моментально оценивать обстановку и не бояться численного превосходства противника. С нашим летчиком в маневренном бою было совладать очень тяжело. Немцы это сразу поняли, поэтому предпочитали в маневренный бой не вступать, если у них не было численного превосходства.

Сильной стороной немецкой тактики было четкое взаимодействие пар в звене и особенно звеньев между собой. Как только началась война, мы такому взаимодействию стали у немцев спешно учиться, плюс спешно внедрять все, что до войны сами додумали да у других подсмотрели.

Когда техническое превосходство немцы потеряли, а мы приобрели боевой опыт, у немцев возможностей провести внезапную атаку стало значительно меньше, а в умении вести маневренный бой они изначально отставали. И это отставание с каждым годом войны проявлялось все сильнее и сильнее. У большинства немецких летчиков не было нашего навыка в пилотаже, не любили они эту «собачью свалку». Маневренный бой – не немецкий стиль ведения боя.

– На каких типах «харрикейна» вы обучались и воевали?

– Нам англичане, из 151-го крыла, свои «харрикейны» передавали, так на них же и учились. «Спарок» не было. У нас документация была на английском, были и англичане-инструкторы. Хотя какой он инструктор, так, в кабине, на месте показать, да и то не всем, а только первой группе, а эта группа уже всем остальным. Нам в помощь дали девчат-переводчиц, вот они нам все и переводили. Хотя, как выяснилось, у англичан был такой майор Рук, так он вполне прилично по-русски говорил, поскольку закончил нашу Качинскую авиашколу. Но «заговорил» только на прощальном банкете, а то и он за все время обучения говорил по-английски. «Я, – говорит на банкете, – не мог, поскольку лицо официальное, мне запрещено». У нас комэск Коваленко с ним вместе учился, так сколько он его ни уговаривал: «Шо ты выкручиваешься, ты ж усе понимаешь», – не уговорил.

Этот Рук один раз на И-16 слетал, вылез мокрый. «Пусть, – говорит, – на нем русские летают!»

Учились поэскадрильно. На переучивание в общей сложности дней 5 ушло. Изучили общее устройство: «Тут двигатель, тут горючее заливаем, тут масло» и т. п. Особо в устройство не углублялись. Поговорил, посидел в кабине, порулил пару раз – и на взлет. Три полета сделал, все – переучился. Как у нас говорили: «Жить захочешь – сядешь». Первым Сафонов взлетел, часа четыре в кабине посидел, пока «руки привыкнут», взлетел, а за ним остальные.

Были «харрикейны» двух видов, с 8 и 12 пулеметами. Больше почти ничем не различались. Потом самолеты стали приходить из Англии, в ящиках. Похоже, это были эти «харрикейны» для Сахары, они были в пустынном, желтом камуфляже.

Первое впечатление от «харрикейна» – «горбатый»! Не может такой «горбатый» быть хорошим истребителем! В последующем впечатление не изменилось.

Особенно поразили толстенные, толще, чем у Пе-2, плоскости.

В управлении «харрикейн» был проще И-16 и трудностей ни в освоении, ни в пилотировании не доставлял.

– Вы какое-то время воевали совместно с английскими летчиками. Не могли бы рассказать про сильные и слабые стороны английских летчиков? Что во 2-м ГИАП «позаимствовали» из тактики англичан?

– Это 151-е авиакрыло было с авианосца. Неоднородное. Самой сильной у них была одна эскадрилья, которой командовал Мюллер. Очень хорошая техника пилотирования, слетанность. Но «харрикейн» есть «харрикейн», с 1941-го, кажется, с сентября, по май 1942-го года они пять человек потеряли, правда, сбив, по-моему, двенадцать самолетов. Две другие эскадрильи были явно слабее. Но англичане летчики не из трусливых. Никогда не уклонялись от боя. В атаку хорошо шли. Эскадрилью Мюллера любой бы наш истребительный авиаполк взял бы целиком и не разочаровался. Сильные ребята.

На все ответственные задания летала с нами именно эскадрилья Мюллера. Как в воздухе объяснялись? А чего там объясняться? План полета разрабатывался на земле, зоны ответственности были распределены, основные варианты взаимодействия при отражении атаки отработаны («куда вы, куда мы»), чего там в воздухе разговаривать? И без слов все знают, что делать.

– Какие-нибудь особенности тактики у англичан были?

– Вначале у них был строй звена интересный – ромб. Трое идут обычной тройкой – ведущий и два ведомых, а четвертый позади них крутит «восьмерки», – как вертикальные, так и горизонтальные – контролирует заднюю полусферу. Они вот с этой тактикой к нам пришли, а мы ведь уже парами летали. Мы попробовали, слетали раз или два этим «ромбом» и больше к нему не возвращались. Во-первых, летать тройкой само по себе плохо, а во-вторых, этому четвертому, который сзади, вообще деваться некуда. Если он влево, и «тройка» в этот момент влево, то того и гляди столкнутся, если он влево, а «тройка» вправо, то потом он их не догонит и его, как правило, сбивают.

Потом и англичане, на нас глядя, где-то с конца 1941-го стали постепенно переходить на пары. Очень постепенно, у них этот переход надолго растянулся. Каких-то других особенностей тактики я у англичан не заметил. Понимаешь, «харрикейн» такой самолет, посади ты в него самого лучшего летчика, из любой страны, заставь драться с «мессером» – и получишь бой с затягиванием «мессера» на горизонталь. Ничего другого не выйдет.

– Как вам показалась кабина после И-16, обзор, бронестекло, бронеспинка?

– Кабина, конечно, была больше, чем на И-16. Обзор вперед очень хороший. Вбок и особенно назад плохо. Фонарь напоминал фонарь И-16, много переборок и сдвигался назад. Он обзору вбок из-за переборок сильно мешал. Куда носом ни ткнешься – в переборку попадаешь. Мы поначалу перед боем его открывали для улучшения обзора. Потом, когда приноровились, стали закрытым оставлять, чтобы скорости не терять.

Удивила ручка. Как на бомбардировщике. Вверху такая толстая «баранка» имелась, а внутри ее две гашетки, рычажками. Чтобы все оружие задействовать, надо было двумя руками работать. У основания ручка ходила только вперед-назад, а вправо-влево – «ломалась» посередине, отсюда на элероны шли цепочки Гали.

Бронестекло было и бронеспинка тоже была. Надежные.

Приборная доска на «харрикейне» проблем не создавала. Приборы все, конечно, в фунтах и футах. Но приноровились быстро. У нас на УТ-2 точно такое же расположение приборов было, только, естественно, в метрической системе, т. е. кто на УТ-2 летал, тем совсем просто было.

У нас были опытные летчики, так их, бывало, спрашиваешь: «А это что за прибор?» А он тебе: «Не обращай внимания. Этот прибор тебе в жизни не потребуется. Вот у тебя «высота», «обороты», вариометр, давление масла, температура – достаточно».

Наддув еще был, тоже в фунтах. У них наддув был со шкалой от -4 до +12, по величине наддува оценивали мощность двигателя. Авиагоризонт был не на всех самолетах, на части не было. Был прибор – аналог нашего «Пионера». Только в английском приборе были две стрелки, а не стрелка и шарик, как на нашем. Одна показывала крен, другая – «разворот-скольжение». Надежный прибор. Радиокомпаса не было.

На «харрикейне» стояли УКВ-радиостанции, шестиканальные. Надежные, хорошие станции. И приемники, и передатчики. Единственное, что было плохо, так это то, что у них микрофон был в кислородной маске. Сама маска и микрофон тяжелые, мешали в бою. Притянешь маску посильнее – она жмет, ослабишь – во время перегрузки маска съезжает. Передатчик был симплексно-думплексный, т. е. переключение на «прием-передачу» можно было произвести кнопкой-тангеткой, а можно голосом, заговоришь, и передатчик сам включится, молчишь – слушаешь. Режим ты сам выбирал, в кабине специальная кнопка-переключатель была на голосовое управление или на тангетку. Так вот, все поначалу на голосовое управление перешли. Иногда в бою кто-нибудь заматерится: «Ах ты зараза! Ща я тебя!», передатчик включается, и летчик перестает слышать и другим передать нужную команду нельзя. Так потом на всех самолетах принудительно переключили управление рацией на тангетку, на секторе газа, а кнопку переключения на голосовое управление проволочкой законтрили.